Конан из Киммерии - Роберт Говард

Конан все еще держал руку на рукояти. Кровь запеклась на его ладони и на ножнах меча; вытереть клинок не было времени.

— Где мы? — спросил он.

— В храме Асуры, государь, — ответствовал незнакомец с глубоким поклоном, в котором подозрительный король не усмотрел ни намека на иронию.

Альбиона слабо вскрикнула и еще крепче прижалась к Конану, с ужасом глядя на черную арку дверей и ожидая, что оттуда вот-вот выползет какое-нибудь жуткое порождение тьмы.

— Не страшись ничего, госпожа моя, — сказал их проводник. — Суеверное заблуждение ложно: здесь тебе ничто не грозит. Уж если сам король убедился в чистоте нашей религии и тем оградил ее от преследований невежд, тебе, графиня, сомневаться в том не пристало.

— Сам-то ты кто? — спросил Конан.

— Я — Хадрат, жрец Асуры. Один из моих учеников узнал тебя, когда ты входил в город, и сообщил мне.

Конан шепотом выругался.

— Больше никто не понял, кто ты такой, — заверил его Хадрат. — Чужая одежда обманула всех, кроме последователя Асуры, ибо путь нашей веры — путь познания сути, скрытой под видимой оболочкой. Мы шли за тобой до самой сторожевой башни. Кое-кто из моих людей последовал за тобою в тоннель, чтобы помочь тебе, если ты будешь выбираться тем же путем. Прочие, в том числе и я, окружили Железную Башню. Располагай нами, король Конан. Здесь, в храме Асуры, ты по-прежнему король.

— Вы рисковали жизнью ради меня, — сказал Конан. — Зачем?

— Пока ты сидел на троне, ты был нашим другом, — ответил Хадрат, — Ты защитил нас, когда жрецы Митры посягали бичами изгнать нас из страны.

Конан с любопытством оглядывался. Он не только не бывал никогда прежде в храме Асуры, но даже не был уверен, есть ли вообще таковой в его столице. Жрецы этой религии обладали сверхъестественным умением прятать свои святыни от посторонних глаз. Культ Митры почти безраздельно господствовал среди хайборийских народов; тем не менее культ Асуры упорно продолжал существовать, несмотря на гонения со стороны властей и нелюбовь черни. Конан в свое время наслушался жутких историй о глубоко запрятанных храмах, где над черными алтарями непрерывно поднимается густой дым, о том, что жрецы Асуры то и дело похищают людей и приносят их в жертву громадному, свитому в кольца змею, что вечно раскачивает в зловещем мраке страшной чешуйчатой головой…

Постоянные преследования заставляли приверженцев Асуры все искуснее укрывать свои храмы и налагать покров тайны на отправлявшиеся в них службы. В свою очередь, такая таинственность порождала еще более чудовищные подозрения и невероятные россказни.

Конан, однако, отличался религиозной терпимостью, присущей варварам. Он покончил с гонениями и запретил своим подданным преследовать приверженцев Асуры — ведь все обвинения против них зиждились на весьма шатких доказательствах, вроде ничем не подтвержденных сплетен и слухов. «Если они — злые волшебники, почему позволяют вам себя обижать? — говорил Конан. — А если нет, так и трогать их не за что. Во имя демонов Крома — да пусть на здоровье веруют в таких Богов, какие им нравятся!»

Хадрат почтительно пригласил короля сесть. Конан опустился в кресло, отделанное слоновой костью, и жестом указал Альбионе на второе такое же, но она предпочла золоченую скамеечку у его ног и тесно прижалась к его колену: только рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Она была правоверной митраиткой и с самого детства наслушалась всяческих ужасов о кровавых жертвах нечеловеческим богам в сумраке таинственных храмов. Юная графиня до смерти боялась поклоняющихся Асуре, ей было не по себе.

Хадрат остался стоять перед ними, склонив непокрытую голову:

— Приказывай, государь!

— Для начала — еды, — проворчал Конан, и жрец ударил серебряным жезлом в золотой гонг.

Мелодичный звон еще метался меж мраморных стен, когда из-за портьер появились четверо в капюшонах и внесли приличных размеров серебряный столик, уставленный хрустальными сосудами и блюдами, над которыми курился ароматный пар. С поклоном поставили они столик перед королем. Конан вытер руки узорчатым полотенцем и с нескрываемым удовольствием причмокнул губами.

— Остерегись, государь! — шепнула ему Альбиона. — Говорят, они едят человечину…

— Ставлю свое королевство, что это всего лишь добрая жареная говядина, и не более, — ответил Конан. — Ешь, девочка! Небось изголодалась на тюремной похлебке!

Альбиона вняла этому совету, а пуще того — живому примеру человека, чье слово было для нее непреложным законом. Она принялась есть — очень изящно и с очень большим аппетитом. Сидевший рядом с ней король Аквилонии рвал мясо зубами и большими глотками пил вино так, как будто ел последний раз несколько дней назад, а не минувшим вечером.

— Ваши жрецы, Хадрат, проницательны и умны, — сказал он с набитым ртом, держа в руках кость. — Буду рад, если вы мне поможете отвоевать королевство.

Но Хадрат покачал головой, и кость с грохотом обрушилась на стол.

— Кром и демоны! Да что за напасть такая сразила мужей Аквилонии? Сначала Сервий, а теперь еще ты! Вы что, только и можете мотать своими пустыми башками, когда я рассуждаю о том, как бы дать под зад коленом этим скотам?

Хадрат вздохнул и медленно выговорил:

— Горькими будут мои слова, государь. Я и рад был бы произнести нечто иное, но, увы, со свободой Аквилонии покончено навсегда. Более того — свобода всего нашего мира, похоже, доживает свой век. Эпоха сменяет эпоху; история открывает страницу рабства и ужаса. Так бывало и в прежние времена…

— О чем ты? — невольно понизив голос, спросил король.

Хадрат сел и опустил локти на колени, глядя в пол.

— О том, что против тебя сговорились не только мятежная знать Аквилонии и немедийские завоеватели, — сказал он. — Здесь замешано волшебство — жуткая черная магия, пришедшая в сегодняшний день из далеких и зловещих времен. Страшная тень восстала из глубин прошлого, и нет никого, кто был бы способен ей противостоять…

— О чем ты? — повторил Конан.

— О Ксальтотуне из Ахерона, что умер три тысячи лет назад, а теперь вновь разгуливает по земле.

Конан долго молчал. Некий образ всплыл в его сознании — спокойное, нечеловечески прекрасное лицо, обрамленное темной бородой и густыми волнистыми волосами. Жутковатое ощущение — где я видел его раньше?.. — вновь накатило на короля. Ахерон! Память смутно откликнулась на это слово, рождая неясные обрывки воспоминаний.

— Ахерон, — пробормотал он, — Ксальтотун из Ахерона! А ты не спятил, жрец? Ахерон — это миф, которому я не знаю сколько веков! Никто не ведает, существовал ли он когда-либо вообще…

— Он существовал, — ответил Хадрат, — Империя черных магов, погрязших в таком зле, какого нам теперь и не представить. Ее разрушили хайборийские племена, пришедшие с запада. Волшебники Ахерона занимались гнусной некромантией и самой низменной тавматургией, которой обучили их демоны. И величайшим среди чародеев проклятого королевства был Ксальтотун из Пифона.

— Ну и как же все-таки удалось его свергнуть? — спросил Конан скептически.

— Он ревностно хранил и берег источник космической мощи. Но этот источник был у него украден и обращен против него же. А теперь он ему возвращен, и чародей снова непобедим.

Альбиона куталась в черный плащ палача и смотрела то на жреца, то на короля, не вполне понимая их беседу. Вот Конан сердито тряхнул головой и проворчал:

— Болтовня это все. Если Ксальтотун пролежал мертвым три тысячи лет, каким образом он… Какой-нибудь негодяй присвоил его имя, и только!

Хадрат наклонился к столику из слоновой кости и раскрыл стоящую на нем маленькую золотую шкатулку. Что-то тускло блеснуло в его руке, и он протянул Конану крупную золотую монету очень древней чеканки.

— Ты видел Ксальтотуна в лицо? Вот, взгляни. Ее отчеканили в Ахероне незадолго до его падения. Это черное царство было так насыщено колдовством, что магическая сила присуща даже монете.

Конан взял золотой кружок и хмуро уставился на него. За годы грабежей через руки Конана прошло немало всевозможных монет, так что он неплохо в них разбирался. Края были сношены до тонкости, надписи истерты так, что их стало почти невозможно прочесть. Но изображение, оттиснутое на одной стороне, было, как прежде, ясным и четким. И Конан, вглядевшись, с шипением втянул в себя воздух. В комнате было тепло, но на него вдруг повеяло ледяным холодом, от которого поднялся дыбом каждый волосок. С монеты смотрело бородатое, непроницаемое, нечеловечески прекрасное мужское лицо.

— Клянусь Кромом, это он! — пробормотал Конан. Теперь он понимал, почему черты Ксальтотуна с самого начала показались ему так странно знакомыми. Когда-то давно в далекой стране он уже разглядывал такую монету, — Совпадение! — проворчал он, передернув плечами. — Совпадение — или у того, кто присвоил себе имя забытого чернокнижника, хватило ума подделать и внешность…