Стая (СИ) - Оксана Сергеева

Вздрогнула. Словно вторя ее мыслям, раздался дверной звонок. Но Юля не рванула к двери, а подтянула на себя плед и приглушила звук телевизора. Как будто боялась, что с той стороны услышат, что она дома, хотя это невозможно. Даже если у нее в квартире ядерная война начнется, по ту сторону двери не будет слышно ни звука. Слава богу, шумоизоляция хорошая и входная дверь из листовой стали. Но звонок раздался вновь и, как будто поменяв тональность, стал резким и настойчивым.

Как только Юля посмотрела в глазок, руки сами отперли все замки. Она сначала открыла дверь, а потом поняла, что поспешила, переоценив длину своей рубашки. Мужской рубашки, которая едва прикрывала бедра, спускаясь чуть ниже ягодиц.

Денис хотел что-то сказать, сделал короткий решительный вдох, но, увидев Юльку в таком виде, обомлел на мгновение. Краткое оцепенение сменилось бешеной злостью. Юля кожей ее почувствовала.

— Ты одна? — В такие моменты его голос густел, пробирая до дрожи в коленях. Хотя колени у нее не переставали дрожать со вчерашнего дня. С тех пор, как он прикоснулся к ней. И тело горело не проходящим возбуждением — то ли просто нервное оно, то ли уже сексуальное. Не разобраться.

— Одна, конечно. — Сама не знала, зачем добавила это «конечно». Но слово, черт его раздери, не воробей.

Опешила немного от его прихода, не предполагала, что он посмеет заявиться к ней так скоро и вот так запросто. Без звонка, без предварительной договоренности. А Шаурин прошел в квартиру, на ходу стягивая серый пиджак. Юле показалось, что следом он тут же скинет и рубашку, и брюки… и саму ее прямо на пол уложит.

При этой мысли воля стала дряблой, похожей на желе. Не сможет она ему противостоять. Совсем. Не может и не хочет.

Осознавала с какой-то опустошающей ясностью, что хочет с ним секса. Сейчас. Немедленно. Чтобы любил ее так, как умеет. Так, как она помнила и знала.

Отступила неуверенно, замерла напротив кухни. Сейчас самое время задать тон разговора. Проявить твердость духа. Только не получалось. Даже слова из себя выдавить не получалось. Хотела ощущать его внутри и снаружи — всем телом. Почувствовать его всего — и каждой клеточкой. Пережить еще раз те моменты близости. Только, когда он занимался с ней любовью, он принадлежал ей целиком и полностью. Она поняла это с первого раза. Не после их первой ночи, а тогда, у него дома, когда он впервые раздел ее и ласкал. Ласкал так, что себя потерял. Боялся, что не остановится. И если бы она сама не остановила, то переспали бы они еще тогда. Вот в эту ночь она впервые увидела его обнаженным — «голым» перед ней, открытым в своих желаниях и потребностях. И так между ними было всегда. Он приучил ее разговаривать, говорить, выражать свои желания. У них было все просто. Без комплексов и стеснений. Всегда откровенно, всегда на грани разумного. И на грани безумного тоже. Всегда с любовью. С бешеной страстью. Он не мог ею насытиться, а она не хотела его от себя отпускать…

Денис и сам не сказал, зачем явился. Бросил пиджак на ближайший пуф и подавляюще двинулся с таким выражением, будто намеревался содрать с нее рубашку и ею же отхлестать по заду.

— Юля… — сжал лицо, надавив пальцами на челюсти. Притиснул ее к стене, так что места между ними не осталось. Всем телом притиснул — ни дышать не давал, ни двигаться. Попытался поцеловать, но она упорно отворачивалась. — Юля!.. — снова поцеловал в сухие, упрямо сомкнутые губы. — Юля! — не умолял, требовал, чтобы она ответила ему, не вела себя как жертва, которую насилуют. Не хотел брать ее насильно. Хотел, чтобы ответила. Как хочет и может. Хочет же его. Знал, что хочет. Горит вся. Бьется в руках. Дрожит. От каждого прикосновения дрожит.

— Юля! — позвал еще раз. Именно позвал — тихо и настойчиво, растягивая гласные.

Тогда она перестала упрямиться. Подняла лицо, вжала затылок в стену. Посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом — желания и ненависти одновременно. Приоткрыла и облизнула сухие губы. Отступила. Сдалась. Но он не набросился, снова сжал лицо в ладонях.

— Моя девочка… моя…

Приоткрыл ее губы. Она позволила. Лизнул язык. Еще. Захватил его кончик, посасывая. Потом снова лизнул, так и играл ним, заставляя ее приоткрывать рот.

Невозможно сопротивляться. Даже отвечать на его ласку было невозможно. И ласка ли это вообще? Слишком животно, слишком интимно. Почти неприятно. Забыла, как с ним бывает…

Но Денис продолжал, намеренно лаская ее рот вот так. И не рот вовсе, не губы, а только язык. Ласкал, пока она не попыталась вырваться и не застонала — то ли от удовольствия, то ли от отвращения.

Он прижался губами к ее шее. Языком к пылающей коже — к бьющейся жилке. Вцепился в нее зубами. Осторожно, но ощутимо. Сам себе удивлялся, как только до крови не прикусил. А может и прикусил, просто не замечает уже. Потом скользнул рукой в ее трусики. Юля вжалась в стену, хотя куда уж больше. И так с трудом переводила дыхание. Теперь уже бесполезно делать вид, что она равнодушна. Что не хочет, а только подчиняется. У нее там мокро и горячо. И тяжело внизу живота до боли. Так что бедра сводит. А от его нежно ласкающих пальцев просто невыносимо…

Всем телом Юля содрогнулась от его удовлетворенного стона. Денис быстро распустил ремень брюк, крепко подхватил ее за ягодицы. Не стал снимать с нее трусики, а просто сдвинул в сторону, одним резким движением вошел в нее. И замер: боялся, что кончит от одного толчка.

И Юля замерла, вцепилась в его черную рубашку. Ослепленная яркой парализующей вспышкой удовольствия. Удовольствия, граничащего с болью. Может, она и была, боль. Но далеко. Не слышно ее за полнотой ощущений. Ничего не слышно. И время остановилось. Не было ни прошлого, ни будущего. Ничего кроме ощущений друг друга. Кроме прижатых друг к другу тел.

Ее горячее прерывистое дыхание обжигало щеку.

— Сними, — коротко сказал Денис, а Юля поначалу не поняла слов. — Снимай рубашку.

Дорожащими пальцами она еле как справилась с пуговицами. Снимать не стала, просто распахнула полы, открывая грудь. Он сбросил свою. Расстегнул две пуговицы и стянул через голову.

Его обжигающие прикосновения к груди сводили с ума. Влажный язык по пылающей коже, по чувствительно-набухшим соскам. Эти рваные ласки словно горящие искры по телу. Невыносимо и разрушающе.

— Покричи… покричи, моя девочка… покажи, как тебе хорошо со мной, — хрипло проговорил на ухо. Не просил — приказывал. А Юля все сжимала зубы и только натянутым, как струна, телом и затрудненным дыханием выдавала собственное сумасшествие от их близости.

Не отвечала. Он ласкал шею языком.