Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей Довлатов. Заповедник
О чём эта книга?
Середина 1970-х. Борис Алиханов, пьющий писатель-неудачник из Ленинграда, приезжает на лето в Пушкинские Горы подработать экскурсоводом. Повесть, основанная на личном опыте Довлатова, выглядит как серия анекдотических историй, но в центре её – мучительный экзистенциальный кризис человека, увязшего в проблемах с семьёй, алкоголем и самооценкой. Для самого автора эта книга стала прощанием с Советским Союзом.
Когда она написана?
Первые наброски «Заповедника» Довлатов сделал в Ленинграде в 1976–1977 годах, по следам работы в пушкиногорском экскурсионном бюро. К тому времени он – полузапрещённый советский писатель с сомнительными журналистскими перспективами (в 1976 году его исключили из Союза журналистов СССР). Зато тексты Довлатова появляются в эмигрантских журналах, а в 1977 году американское издательство Ardis Publishing выпускает его дебютный сборник «Невидимая книга». Работу над «Заповедником» Довлатов продолжил уже в эмиграции – основная часть текста была написана в Вене, где он жил с августа 1978 года по февраль 1979 года, до переезда в США. В Нью-Йорке Довлатов несколько раз переписывает повесть, в июне 1983 года готов её финальный вариант. Писателя в это время настигает литературный успех в Америке (уже три его рассказа напечатаны в журнале The New Yorker), но при этом выбивает из колеи судебная тяжба, связанная с закрытием газеты «Новый американец»[1190] и невыплатой взятой на неё ссуды.
Как она написана?
Стиль повести – как будто разговорный и непритязательный. Однако внешняя простота довлатовской прозы и рождаемое ей ощущение «языкового комфорта»[1191] – следствие кропотливой работы. Известно, что Довлатов для достижения стилистического изящества искусственно ограничивал себя: например, не использовал в одном предложении слова, начинающиеся на одну и ту же букву. В тексте «Заповедника» много воздуха, во многом этот эффект достигается благодаря особенностям авторской пунктуации – точкам Довлатов предпочитает многоточия, размывающие любую определённость[1192]. Иосиф Бродский отмечал, что Довлатов, вопреки расхожему мнению, прежде всего не талантливый рассказчик, а замечательный стилист. Его тексты держатся на «ритме фразы», «каденции авторской речи» и написаны на манер стихотворений: «Это скорее пение, чем повествование».
Сергей Довлатов на фоне Дома печати в Таллине. 1974 год[1193]
Что на неё повлияло?
Это и популярная у шестидесятников американская проза (О. Генри, Эрнест Хемингуэй, Уильям Фолкнер, Джон Дос Пассос, Джон Апдайк, Томас Вулф), и русский фельетон (Аркадий Аверченко, Юрий Олеша, Михаил Булгаков), и ОБЭРИУ (Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий), и андеграундная ленинградская школа (Владимир Марамзин, Владимир Уфлянд[1194], Сергей Вольф[1195]). Наиболее близки Довлатову рассказы Михаила Зощенко и Антона Чехова. С зощенковской прозой мир Довлатова роднят абсурдные бытовые драмы, внешне непримечательные герои-обыватели и равный им рассказчик, с чеховской – анекдотичность сюжетных коллизий, любовь к простым односоставным предложениям, обилие диалогов. На Чехова в своих «Записных книжках» указывал и сам Довлатов: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».
Сергей Довлатов ведёт экскурсию в Пушкинских Горах. 1977 год[1196]
Как она была опубликована?
Впервые «Заповедник» опубликован в 1983 году в американском издательстве Hermitage Publishers, основанном Игорем и Мариной Ефимовыми, друзьями Довлатова и бывшими редакторами издательства Ardis Publishing. В СССР «Заповедник» вышел в издательстве «Васильевский остров» в 1990 году, практически сразу после смерти автора: это была первая книга Довлатова, опубликованная на родине. В 1993 году повесть вошла в трёхтомное собрание сочинений Довлатова, подготовленное писателем Андреем Арьевым[1197] и оформленное одним из основателей ленинградской арт-группы «Митьки»[1198] Александром Флоренским. На протяжении нескольких лет собрание было переиздано трижды (и расширилось до четырёх томов), а его общий тираж составил 150 тысяч экземпляров. Писатель Валерий Попов вспоминал, что из современных писателей в 1990-е такие тиражи были только у Довлатова: «Он заменил собой всех нас»[1199].
Как её приняли?
В эмиграции «Заповедник» восприняли прежде всего как попытку Довлатова объяснить, почему он уехал из СССР, а также как ещё одно свидетельство его быстро растущего литературного влияния – в один год с «Заповедником» опубликованы сборники «Наши», «Марш одиноких», дополненное переиздание «Соло на ундервуде», ещё шумит изданная годом ранее «Зона». В письме Довлатову повесть горячо хвалит матриарх русской литературной эмиграции писательница Нина Берберова: «…По-своему "Заповедник" – шедевр: как я рада, что я – не Пушкин!» В 1985 году эмигрантский журнал «Грани» опубликовал первую большую статью о Довлатове, написанную литературоведом Ильёй Серманом. Ссылаясь на коллег-критиков, Серман отмечал – Довлатов «как червонец. Всем нравится»[1200].
Что было дальше?
В Россию литературное наследие Довлатова вернулось в начале 1990-х, сразу и почти целиком. Писательница Людмила Штерн[1201] сравнивала его популярность на рубеже веков с популярностью Высоцкого в 1960–70-е годы, а количество мемуаров, опубликованных за короткий срок после смерти писателя, назвала «почти беспрецедентным в русской литературе»[1202]. С годами интерес к Довлатову, поначалу казавшийся скоротечным, не угас, – по выражению литературоведа Игоря Сухих, «вспышка» интереса скорее превратилась в «ровное горение». В 2015 году Станислав Говорухин выпустил фильм «Конец прекрасной эпохи», основанный на нескольких рассказах «Компромисса», спустя несколько лет фильм о Довлатове представил Алексей Герман – младший. В одном только 2018 году по «Заповеднику» поставлен спектакль в Студии театрального искусства Сергея Женовача и снят фильм Анны Матисон с Сергеем Безруковым в главной роли, в нём действие повести перенесено в наши дни. В честь «Заповедника» назван довлатовский фестиваль искусств, организованный в Псковской области режиссёром Дмитрием Месхиевым. В Михайловском, где работал Довлатов, запущен отдельный экскурсионный маршрут, посвящённый «Заповеднику». В Петербурге, на улице Рубинштейна, Довлатову поставили памятник.
Насколько точно в «Заповеднике» изображён пушкинский музей-заповедник?
Довлатов оказался в музее-заповеднике благодаря писателям Андрею Арьеву и Якову Гордину – Михайловское в то время часто служило пристанищем для ленинградских интеллектуалов, там можно было хорошо подзаработать (около 8 рублей за экскурсию, в месяц приблизительно 200–250 рублей) и провести лето на природе. Герой Довлатова Борис Алиханов приезжает в заповедник из похожих соображений, но вместо девственного мира русской классики обнаруживает театральные декорации, где за дух «пушкинских мест» отвечают войлочные бакенбарды привокзального официанта. На вопрос Алиханова, что в заповеднике подлинное, хранительница музея отвечает уклончиво («Здесь всё подлинное. Река, холмы, деревья – сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…»), из-за чего Алиханов устраивает ей маленький комический допрос.
Заповедник «Михайловское» и правда не мог похвастаться подлинными музейными предметами: усадьбы Михайловское, Петровское и Тригорское были разграблены и сожжены во время революции, к 100-летию со дня смерти Пушкина дом-музей восстановили, но в войну заповедник опять понёс потери – пострадали здания усадеб, парки, постройки Святогорского монастыря, была повреждена могила Пушкина. Возрождением музейного комплекса после войны занимался пушкинист Семён Степанович Гейченко – усадьбу Петровское, родовое имение Ганнибалов, смогли восстановить только к 1977 году, как раз в это время в заповеднике работал Довлатов.
В «Заповеднике» Алиханов узнаёт, что «аллея Керн» не имеет к возлюбленной Пушкина Анне Петровне никакого отношения, а на портрете пушкинского прадеда Абрама Петровича Ганнибала, висевшем в музее, на самом деле изображён сильно загоревший русский генерал. Ощущение подделки было и у современников Довлатова – случай с картиной, например, описывается в «Дневнике» Юрия Нагибина: «А липа вокруг Гейченко растёт и ширится. Здесь доподлинно установили, что знаменитый портрет арапа Петра Великого, подлинник которого висит в Третьяковке, на самом деле изображает какого-то русского генерала, загоревшего на южном солнце. ‹…› Гейченко
