Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Несколько произведений Климента сохранились только в отрывках.

1) Важнейшими из них должны быть признаны «Краткие объяснения», «Очерки» — Ύποτυποκκις[655], в восьми книгах (Euseb., Hist. eccl. VI, 13.2). От этого произведения сохранились отрывки у Евсевия (Hist. eccl. I, 12.1 sqq.; II, 1.3-5; 9.2 sq.; 15; VI, 14.4-7), Фотия (Biblioth. 109), Икумения и др. Все фрагменты Ύποτυπώσας тщательно собраны Th. Zahn'ом[656]. Zahn же доказал, что упомянутый Кассиодором в De institutione divinarum litterarum (cap. 8; PL 70. Col. 1120 [А]) отрывок[657]: Ex opere Clementis Alexandrini, cujus titulus est Пер! ύποτυποκκων, de scriptionibus adumbratis[658], в заключении названный сокращенно: Adumbrationes Clementis Alexandrini in epistolas canonicas[659], представляет часть Ύποτυπώσ6ΐς, которые по поручению Кассиодора были переведены на латинский язык, причем устранены были все соблазнительные догматические мнения Климента. Adumbrationes заключают в себе комментарии на первое Послание ап. Петра, Послание Иуды и первое и второе соборные Послания ап. Иоанна. По свидетельству Евсевия (Hist. eccl. VI, 14[.l—4]) и Фотия (Biblioth. 109), оригинальный текст заключал, по крайней мере, объяснение Бытия, Исхода, Псалмов, Экклезиаста, Деяний апостольских, посланий ап. Павла и всех соборных посланий, и, кроме того, Послания Варнавы и «Апокалипсиса Петра». В нем, судя по отрывкам, экзегетические разъяснения были перемешаны с догматическими и историческими экскурсами.

2) «О Пасхе» (Пер! του πάσχα)[660], направленное против малоазийской квартодециманской практики и вызванное произведением Мелитона Сардийского под тем же заглавием и настояниями друзей, которые убедили Климента письменно передать потомству те предания, какие ему пришлось слышать от древних пресвитеров (Euseb., Hist. eccl. IV, 26.4; VI, 13.3, 9). Отрывки сохранились у некоторых древних писателей и собраны у Th. Zahn'a[661].

3) «Канон церковный, или к иудействующим» (Κανών έκκλησιαστικδς ή Προς τους Ίουδαΐζοντας)[662], посвященное епископу Александру Иерусалимскому (Euseb., Hist. eccl. VI, 13.3; Hieron., De vir. ill. 38)[663]. Нельзя сказать, каких пунктов учения и какого направления иудействующих это произведение касалось. Может быть, и оно стоит в связи со спорами о Пасхе.

4) «О Промысле» (Шр1 προνοίας)[664] — не упоминается Евсевием; фрагменты сохранились у Максима Исповедника и у Анастасия Синаита[665]; из них можно заключить, что произведение состояло не меньше чем из двух книг и содержало философские определения промысла. Принадлежность Клименту не бесспорна.

Следующие произведения известны только по названиям:

1) «Беседы о посте и [о] злоречии» (Διαλέξεις π€ρΙ νηστείας και π€ρΙ καταλαλιάς),

0 которых упоминает Евсевий (Hist. eccl. VI, 13.3); может быть, работа вроде Quis dives. Вероятно, что Евсевий говорит здесь о двух различных произведениях; по крайней мере, Иероним сообщает о Διαλέξβις как о двух самостоятельных произведениях Климента Александрийского: между De jejunio disceptatio [Рассуждение о посте] и De obtrectatione, liber unus [О клевете, одна книга] он ставит Quis dives salvetur [(De vir. ill. 38)].

2) «Увещание к терпению, или К новокрещеным» (Προτρεπτικός €ΐς ύπομονήν ή Προς τους νωστί βφαπτισμένους) — упоминается Евсевием (ibidem).

3) «Сочинение на книгу пророка Амоса» (Σύγγραμμα €ΐς τον προφήτην Άμώς) — упоминается у Палладия в «Лавсаике» (cap. 139)[666].

По некоторым вопросам Климент намерен был составить особые произведения, но неизвестно, осуществил ли он свои предположения:

1) Пер! αναστάσεως [О воскресении] (Paedag. I, 6.47; II, 10.104);

2) ΠφΙ προφητείας [О пророчестве] — для защиты богодухновенного характера библейских книг и для опровержения монтанизма (Strom. I, 24.158; IV, 1.2);

3) Пер! ψυχής [О душе] — против василидиан и маркионитов (Strom. II, 20.113; III, 3.13).

В «Педагоге» (II, 10.94; cf. II, 6.52; III, 8.41) Климент указывает на прежде обнародованные произведения: ΠφΙ έγκρατίας [О воздержании] и Λόγος γαμικός [Слово о браке], а в Quis dives (cap. 26[.8]) — на άρχων καΐ θεολογίας έξήγησις [Истолкование начал и богословия][667].

В Sacra Parallela приводятся два отрывка из 21-го письма Климента Александрийского[668]; но о письмах Климента вообще ничего неизвестно[669].

Характеристика Климента как писателя

При чтении произведений Климента Александрийского поражает обширное знакомство его с произведениями греческих философов, историков, поэтов. Множество цитат всякого рода делают его сочинения источником не только для истории древней философии, но и для хронологии, археологии, поэзии, грамматики; немало стихов греческих поэтов он один спас от утраты. Поэтому естественно, что произведения Климента привлекают к себе внимание не одних богословов. Однако когда началось серьезное и тщательное изучение произведений древнехристианской письменности в их источниках, на литературные достоинства Климента была наброшена довольно значительная тень, причем дело не обошлось без несправедливых и обидных для Климента крайностей. Его называли поспешно собирающим и составляющим мозаики писателем, который не имел самостоятельно выработанного взгляда на использованных им авторов (I. Bernays). Но более осторожные критики считают такое суждение необоснованным и сильно смягчают его в пользу Климента. Несомненно, что необычайно большое число цитат из древних писателей объясняется тем, что Климент свои знания о них не всегда почерпал из первых рук, а часто брал необходимые ему выражения и отрывки классиков из компендиумов, флорилегий, гномологий и т. п. По-видимому, он из одной книги в нескольких местах более или менее без перемен выписывал длинные отрывки (согласно исследованию P. Wendland'a, сочинения стоика Музония, учителя Эпиктета или же записи его лекций, веденные учеником). При этом пользовании Климент обнаруживает иногда легковерность и недостаток критического чутья. Но все это не может подорвать доверия к самостоятельности его в практических и дидактических разъяснениях, не говоря уже об апологетических и полемических. Он много изучал и читал; он был в школе многих христианских и нехристианских учителей. Чтение подлинного Платона всюду ясно в его произведениях; он знал и древнехристианскую письменность и обнаруживает основательность суждений в оценке еретических произведений. Климент, однако, не был мыслителем в строгом смысле слова: он обладал богатыми дарованиями, но не был талантом. Он был действительно образованным человеком, усвоил возвышенное настроение греческой философии и жил в нем; но не обнаруживает остроты и строгой последовательности мыслей. Климент не выработал ясного и цельного мировоззрения и с удивительной эластичностью умеет соединять, по-видимому, самые разнородные элементы. Его подавила масса идей и материала, которые он почерпнул из чтения и личного обращения с учителями; он оказался не в состоянии анализировать и расположить его; отсюда он нередко впадает в самопротиворечие. Это должно было отразиться и на письменном изложении. В выражениях — своих и чужих — у него не было недостатка, и он не умел управлять собой и ограничивать себя в письменном изложении мыслей. Ему было очень трудно твердо держаться определенного плана и наперед намеченного пути; масса сведений отнимала у него свободную уверенность движения, он постоянно теряет нить рассуждений, чтобы обратиться к родственным предметам и вплести разного рода воспоминания. Этот недостаток замечается не только в «Строматах», в которых он объясняется самым характером и задачами произведения, но и в других сочинениях. Язык сочинений Климента — плавный и богатый образами. Фотий называет стиль Климента цветистым, высокопарным и очень приятным (Biblioth. 110). Хотя сам Климент говорит, что он очень мало навык в изяществе эллинской речи, что и впредь он мало будет придавать значения этому (по его мнению, речь щегольская и приятная годна лишь на то, чтобы отклонять народ от истины, тогда как любомудрие истинное больше о том заботится, чтобы слуху льстить меньше, а свет в душе распространять больший, и поборник истины должен заботиться не об искусственности стиля и тщательном составлении выражений, а о возможно точнейшем выражении своих мыслей (Strom. II, 1.3)), тем не менее Климент обнаруживает довольно часто увлекательное красноречие, которое по временам (введение и заключение «Протрептика» и особенно седьмая книга «Стромат») поднимается на поэтическую высоту. Если к этому прибавить высокий полет мыслей, горячую преданность своему идеалу и глубокое понимание поставленной перед собой задачи, то ясно будет, почему произведения Климента не имеют параллели среди древнехристианской литературы.

Богословские воззрения Климента