Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
20 февраля Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР рассматривала в Ленинграде «дело» поэта Бориса Корнилова. В приговоре было сказано:
«Корнилов с 1930 г. является активным участником антисоветской террористической организации, ставившей своей задачей террористические методы борьбы против руководителей партии и правительства».
Приговор гласил: исключительная мера наказания. На следующий день Бориса Петровича Корнилова расстреляли. А страна продолжала петь его песню (музыка Дмитрия Шостаковича):
«И радость поёт, не скончая,И песня навстречу идёт.И люди смеются, встречая,И встречное солнце встаёт».
21 февраля специальная тройка НКВД приговорила Владимира Фёдоровича Джунковского (бывшего губернатора Москвы и бывшего советника Феликса Дзержинского) к высшей мере наказания. В тот же день его расстреляли на Бутовском полигоне НКВД «Коммунарка».
26 февраля в городе Свердловске был арестован Павел Дыбенко. Ему сразу же предъявили обвинения в связях с маршалом Тухачевским, которого сам же Дыбенко, назначенный одним из судей арестованных военачальников, год назад отправил на расстрел. Началось следствие с ежедневными допросами.
А Валерию Чкалову в феврале того же года было присвоено звание комбрига (командир бригады в тогдашней Красной армии являлся как бы промежуточной ступенью между полковником и генерал-майором).
И тут вдруг вновь заговорил о фальсификации дел, возбуждаемых сотрудниками НКВД, Арон Александрович Сольц. Об этом – Анастас Иванович Микоян:
«Сольц на Хамовнической партийной конференции выступил с разоблачением Вышинского, говорил, что тот фабрикует дела, что вредительства в партии нет… Конференция встретила его выступление в штыки, его обвинили в клеветничестве и прочем».
Сольц хотел попасть на приём к Сталину, но получил отказ. Вскоре его отстранили от работы в прокуратуре и принудительно поместили в психиатрическую клинику.
И всё-таки неожиданный демарш Арона Сольца, видимо, подействовал на вождя.
Лев Разгон:
«…в феврале 38-го Сталин устроил очередное своё театральное действо: поставил на Пленуме ЦК вопрос о “некоторых перегибах”…»
Третье судилище
22 февраля 1938 года воевавший в Испании 31-летний советский лётчик Иван Проскуров получил звание комбрига.
В тот же день (22 февраля) бывший кандидат в члены политбюро Павел Постышев был арестован на своей московской квартире. Его жену тоже арестовали.
А 2 марта начался третий судебный процесс. На этот раз предстояло рассмотреть дело «антисоветского право-троцкистского блока». Среди обвинявшихся – бывшие члены политбюро Николай Бухарин, Алексей Рыков и Николай Крестинский, бывший нарком Генрих Ягода, бывший дипломат Христиан Раковский, врач Дмитрий Плетнёв, бывший секретарь Максима Горького Пётр Крючков и ещё четырнадцать человек.
Вальтер Кривицкий:
«На то, чтобы склонить их к признаниям, потребовался целый год…
Все подсудимые обвинялись в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР».
Лишь один подсудимый Николай Николаевич Крестинский (бывший член политбюро и бывший нарком финансов) ни в чём признаваться не захотел. И в первый же день заседания суда он заявил:
«– Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником “правоцентристского блока”, о существовании которого я не знал. Я не совершал также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Но на вернувшегося вечером в тюремную камеру Крестинского энкаведешники очень сильно «надавили», и на следующий день на вечернем заседании он сказал:
«Я прошу суд зафиксировать моё заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем обвинениям, предъявленным мне».
Вальтер Кривицкий:
«Мир был сбит с толку тем, с каким жаром обвиняемые и обвинители соревновались между собой, подтверждая их вину. На каждом процессе шло соревнование между подсудимыми за право признать себя виновным в совершении большего количества грехов и преступлений. С каждым последующим процессом это безумие нарастало».
Лишь восемнадцать лет спустя бывший сотрудник санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД дал такие показания:
«– Крестинского с допроса доставляли к нам в санчасть. Он был тяжело избит, вся спина представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места».
Стоит ли удивляться, что Крестинский, на которого вечером вновь «надавили», утром признал себя виновным во всех предъявленных ему преступлениях?
В списке обвиняемых Ягода шёл третьим. Очевидцы потом свидетельствовали, что выглядел он совершенно сломленным, свои показания читал по бумажке, которая дрожала в его руках:
«…читал так, словно видел текст в первый раз».
Кроме обвинений в шпионаже, Ягоде были приписаны организации убийств Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына. По поводу шпионажа Ягода заявил:
«– Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки».
Художник-каррикатурист Борис Ефимов:
«Мне довелось присутствовать на процессе “правотроцкистского блока”, где на скамье подсудимых сидел в числе других Генрих Ягода…
Я слышал и последнее слово Генриха Ягоды. Подсудимый полностью признавал все предъявленные ему обвинения, раскаивался в совершённых им, а также приписываемых ему преступлениях и молил сохранить ему жизнь. Видимо, предполагая (возможно, и правильно), что всё происходящее на процессе слушает по специальному проводу сам Сталин, Ягода плачущим голосом говорил:
– Пусть через решётку тюрьмы, но я хотел бы своими глазами видеть, как под гениальным руководством товарища Сталина растёт и ширится строительство социализма в нашей стране!»
А вот как высказался о Ягоде давний его недруг Борис Бажанов, бывший в 20-х годах секретарём Сталина и политбюро:
«Я столько раз говорю, что Ягода – преступник и негодяй, настоящая роль Ягоды в создании всероссийского ГУЛага так ясна и известна, что, кажется, ничего нельзя сказать в пользу этого субъекта. Между тем, один-единственный эпизод из его жизни мне очень понравился – эпизод в его пользу. Это было в марте 1938 года, когда пришло, наконец, время для комедии сталинского “суда” над Ягодой. На “суде” функции прокурора выполняет человекоподобное существо – Вышинский.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
