Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

Сэндэл напряглась, вслушалась в темноту парка. Элинор тоже почувствовал приближение постороннего.

— Это за мной, — шепнула она. — Я бегу в дом, ты иди к себе и жди.

Фаустянин притянул ее за руку и, рискуя, поцеловал в губы, чувствуя горечь — не слез ее, нет: глубже. Уже в который раз он спрашивал себя, почему она отказывается бросить ненавистного Антареса и начать новую жизнь. Ответ был только один. Она не доверяет и ему, Элинору. Любит, но не доверяет. Зилу этого не понять, но в Сэндэл это уживалось.

Когда ее шаги стихли, он перепрыгнул через перила беседки и уже направился к своей пристройке, как вдруг услышал женский голос, окликнувший его из темноты:

— Эл!

Элинор обернулся. Сэндэл он узнал бы на другом краю Вселенной. А обладатель голоса не имел даже особого биополя. Так, штамповка. «Синт».

Мирабель. Он мог бы и не отзываться: вряд ли кому-то, тем паче биороботу под силу обнаружить фаустянского монаха, если тот не желает, чтобы его обнаружили. Но Элинор отозвался:

— Я здесь!

«Синт» бросилась на звук.

— Эл! — шепнула она, оглядываясь за плечо.

— Говори, здесь нет «мух», — уверил фаустянин.

Мирабель что-то вложила в его руку.

— Нашла во время уборки в спальне хозяев…

— Что это?

— Это ваше.

И, резко развернувшись, она убежала.

На ощупь это была какая-то материя. Элинор узнал ее: тесьма, которой он обычно подвязывал волосы…

Неизвестно почему, но этот маленький блеклый ресторанчик на окраине одного из земных городов запомнился фаустянину до мелочей. Серый, не очень хорошо вымытый пол, однотонно-бежевые стены, псевдо-кованные решетки в нишах, какие-то аляповатые стереопанно…

Человека, с которым Элинор встречался в Москве, звали Аланом Палладасом. Он был биохимиком. И он очень понравился Зилу: в Палладасе жила какая-то добрая, но «неприрученная» сила. И еще ему было плохо, это чувствовалось сразу. Бывший монах сразу проникался настроением людей, которые были ему симпатичны.

— Знаешь, парень… Даже не говори, как тебя зовут, знать ничего не желаю… — Алан разделывался со своим ужином, а Элинору кусок не лез в горло. — Ну так вот… Недавно я за собой заметил… Штука такая, неприятная до чёрта… Смотрел-смотрел кино, и вдруг поймал себя на мысли, что не могу я так, как там. Видишь, в чем суть. Там парнишка один бросился на обидчика, когда у него на глазах втоптали в грязь что-то вроде флажка… не флажка… не знаю, как это называется — старый фильм, из Наследия… Но для парня это была святыня. Просто безоговорочная святыня. Со стороны смешно, знаешь: какая-то тряпка, господи ты боже мой. Ну и черт с ней, вот еще — из-за какой-то дряни калечиться. А там был рефлекс, я тебе скажу. Вспышка! Как если бы… ну, не знаю… как если бы его мать или отца оскорбили… Вот есть у тебя родители?

Зил покачал головой.

— Ну извини… Ладно, выбери что-нибудь самое святое для тебя и сравни. Вот так и было. Избили его. Дальше я не смотрел, грустно стало… — Палладас скомкал салфетку и, протерев руки, небрежно бросил ее в пустую тарелку. — А грустно знаешь отчего? Оттого, что мне не с чем сравнить. Ну нет у меня святыни, представляешь?!

Элинор отвернулся. Он уже давно узнал многое об этом человеке. Нет, мысли читать он не умел. И мысли тут не главное, не из них, мечущихся и непостоянных, состоит личность. Совсем недавно Палладас пережил тяжелую утрату. Как бы он ни скрывал это под улыбчивой маской, такую боль не скроешь. Еще биохимик чувствовал свою вину в этой потере. Он уходил в работу с той же отчаянностью, с какой многие ныряют в бутылку. Возможно, об этой «святыне» он и говорил. И дальнейшее подтвердило догадку Зила:

— Потому что, парень, когда оно есть, рядом, всегда… то оно как будто и не святыня вовсе. Знаешь, что скажу… бывает ведь, что любимая рука подписывает тебе смертный приговор…

Тут фаустянин не сдержался, перебил:

— А вы считаете, что скрыться от всего света, спрятаться в монастыре, ослепить себя, уснуть сердцем, ничего не чувствовать, ни к кому не привязываться — выход?

Элинор нарочно поймал взгляд собеседника и не дал тому отвести глаза.

Палладас, кажется, смутился: и тому, что он много старше, а этот юнец задает каверзные и довольно мудрые вопросы, и тому, что разоткровенничался с посторонним. Но ученый сейчас испытывал что-то сродни известному «эффекту пассажиров», когда попутчики раскрепощаются, зная, что судьба никогда больше не сведет их вместе, начинают говорить о себе такие вещи, в которых не признаются даже собственному отражению…

— Нет, не то я хотел… Да забудь! — землянин отмахнулся, легко хохотнул и выложил перед Зилом небольшую пластиковую коробочку. — Как договаривались. Здесь три штуки. Апробированные. Только вот точит меня подозрение, что понадобились они не для хороших дел. Не знаю, кому ты служишь, всё через десятые руки шло… Но… в общем, ты мне почему-то понравился, парень. Со мной так бывает — вижу человека впервые, а как будто… Ладно, плюнь. Короче, играешься ты с огнем, как и я. Но мне средства нужны для работы. Не оправдание, конечно, однако хочу проект раскрутить, не афишируя пока перед властями. Тут ведь чистой игры не дождешься, если прознают…

— Тогда зачем вы в это ввязались?

— А ты себя об этом спроси, парень! Себя! Ты вот зачем ввязался? На карьериста… ну, не тянешь, мягко говоря…

— Допустим, я «синт»…

— Ты? «Синт»? Ну и юмор у тебя! — Палладас взял у него деньги и, не считая, спрятал во внутренний карман куртки, висящей на спинке его стула. — Добро, договорились. Хочешь быть «синтом» — будь им. Я просто по-человечески посоветовать хочу тебе: приготовь пути к отступлению. Не бойся предать хозяев — они в случае надобности перешагнут через тебя и даже не споткнутся. А вот я на месте некоторых обзавелся бы хорошей, но маленькой стереокамерой и фиксировал бы все любопытные моменты моей невеселой жизни… В карты играешь?

— Нет.

— Да ты прям монах! Ладно, монах, слушай дядьку Змия. Яблочко хочешь? Нет? Ну ничего, слушай. Все равно плохому научу. Есть в карточной игре такая ерунда, как козыри. Вернее, совсем они не ерунда, за счет них-то ты и выигрываешь. Они тебе нужны до зарезу. И вот ты сидишь, просчитываешь варианты. Тут и твоя интуиция не последнюю роль играет, и удачливость. Но башка, парень — это главное. Она тебе на сто ходов вперед может все продумать, если ее правильно применять. Так вот, некоторые снимки из жизни господ N, которых ты наверняка знаешь, а я нет, могут когда-нибудь стать теми самыми козырями в твоей игре. Ну а не пригодятся — так никогда не поздно предать их жертвенному огню… на алтаре верности, кхем-кхем… Ну все, «синт», монах и просто хороший парень по фамилии Инкогнито… пора мне. Мы в расчете.