Хроники - Жан Фруассар

Эти двое уполномоченных со своей свитой покинули Париж и взяли путь на Бордо. Они проехали через Берри, Турень, Пуату, Сентонж и приехали в Блай, где переправились через Гаронну, и затем добрались до Бордо, где принц и принцесса в это время могли находится с большей вероятностью, чем в любом другом месте. Эти уполномоченные объявляли везде, где проезжали, что они едут по приказу короля Франции, благодаря чему их везде хорошо принимали. Когда они въехали в город Бордо, то остановились на постоялом дворе (так как было уже поздно, около часа вечерни), и пробыли там всю ночь. На следующий день, в надлежащий час, они отправились в аббатство Св. Андрея, где держал свой двор принц.

Из уважения к королю Франции, от которого, по их словам, они приехали, рыцари и оруженосцы принца приняли их любезно. Принц Уэльский вскоре узнал об их прибытии и приказал привести их к нему. Когда они вошли в его присутствие, то очень низко поклонились и поприветствовали его с великим уважением (так как ему по любому следовало воздать должное, а они хорошо знали, как это сделать) и отдали ему свои верительные грамоты. Принц взял их и прочитав каждое слово сказал: «Добро пожаловать. Теперь поведайте нам все, что вы должны сказать». «Уважаемый сир, - сказал законник, - здесь находятся письма, которые были даны нам нашим высокочтимым сеньором, королем Франции. Письма эти нам поручено огласить публично в вашем присутствии, так как они непосредственно качаются вас». На это принц изменился в лице, так как очень затруднялся догадаться, к чему именно они относятся. Бывшие с ним бароны и рыцари были равно удивлены. Но он сдержал себя и добавил: «Говорите, говорите, мы с радостью выслушаем все добрые вести». Тогда юрист открыл письмо и прочитал его слово в слово, а письмо было таким:

«Карл, милостью Божьей король Франции - нашему племяннику, принцу Уэльскому и Аквитанскому желает здравствовать. Принимая во внимание, что некоторые прелаты, бароны, рыцари, простые люди, братства и коллегии страны и округа Гаскони, живущие и проживающие вдоль границ нашего королевства, вместе со многими другими людьми из страны и герцогства Аквитанского, предстали перед нами при нашем дворе, чтобы потребовать правосудия за определенные обиды и незаконные притеснения, которые вы, по слабости правительства и из-за глупого совета, им причинили, чем мы весьма удивлены, мы, чтобы устранить и исправить эти предметы, даем вам приказ и приказываем вам явиться лично в наш город Париж, чтобы вы показались и предстали перед нами, в нашем совете пэров, чтобы выслушать судебный приговор, вынесенный по поводу вышеназванных жалоб и обид, причиненных вам вашим подданным, которые требуют быть выслушанными, и подвергнуться суду нашей курии. Не замедлите повиноваться этому вызову, но поспешите как можно скорее, после прочтения этого приказа. В заверении чего, мы прикладываем к этому нашу печать. Дано в Париже 25 января 1369 года».

Глава 248

Принц Уэльский заключает в тюрьму уполномоченных короля Франции, которые доставили ему вызов к французскому двору по поводу апелляции гасконских сеньоров.

Когда принц Уэльский выслушал чтение этого письма, то изумился еще больше, чем прежде. Он потряс головой и, внимательно посмотрев на говоривших французов и немного подумав, ответил так: «Мы охотно будем в назначенный день в Париже, раз король Франции посылает за нами, но мы будем со шлемом на голове, и с нами будет 60 тысяч человек». На это французы упали на колени, говоря: «Дорогой сир, Бога ради, явите милосердие. Не принимайте это обращение с таким сильным гневом или возмущением. Мы всего лишь посланники, посланные нашим сеньором, королем Франции, которому мы обязаны во всем повиноваться (как и ваши подданные обязаны так же поступать по отношению к вам), и по отношению к которому мы так и поступаем. Поэтому, какой ответ вы пожелаете через нас передать, такой мы очень охотно сообщим нашему сеньору». «О нет, - ответил принц, - я ни в малейшей степени не гневаюсь на вас, но гневаюсь на того, кто вас послал сюда. Вашему королю насоветовали плохое, принимать, таким вот образом, сторону наших подданных и желать самостоятельно вынести приговор по делу, к которому он не имеет отношения и в которое не имеет никакого права вмешиваться. Ему следует очень ясно показать, что раз он передал власть и владение всем герцогством Аквитания нашему сеньору и отцу, или его представителям, то он отдал также и все права на суд в нем, и все те, кто теперь апеллирует против нас, не имеют другого места для апелляции, кроме двора Англии и двора нашего сеньора и отца. Прежде чем это будет иначе, придется заплатить сотню тысяч жизней». Сказав это, принц их покинул и вышел в другие комнаты, оставив их словно пораженными молнией.

Несколько английских рыцарей подошли к ним и сказали: «Монсеньоры, вы должны идти отсюда и вернуться в вашу гостиницу. Вы хорошо выполнили то дела, по которому сюда приехали, но вы не получите никакого другого ответа, кроме того, что только сейчас слышали». Рыцарь и юрист вернулись на постоялый двор, где, пообедав, они быстро упаковали свой багаж и сев на коней, выехали из Бордо, взяв путь на Тулузу, чтобы сообщить о случившемся герцогу Анжуйскому.

Принц Уэльский был сильно угнетен этой апелляцией, и тем, что она была подана против него. Его рыцари и бароны находились в не лучшем расположении духа. Они хотели и даже советовали принцу убить двух посланников, в качестве платы за их старания, но принц запретил это делать. Однако его мысли о них не были добрыми. Когда он услышал, что они уехали и взяли путь на Тулузу, он позвал сэра Томаса Фельтона 3, верховного сенешаля Руэрга, сэра Томаса Поншардона, сэра Томаса Перси, своего канцлера епископа Родэзского и нескольких других главных баронов, и спросил их: «Имели ли эти французы, когда уезжали, какие-либо охранные грамоты от меня?» Они ответили, что ничего об этом не слышали. «Нет, - ответил принц, встряхнув головой, - будет неправильно, что они так просто покинут нашу страну и поедут, что передать свою болтовню герцогу Анжуйскому, который мало нас любит, и расскажут ему о том, как они лично передали нам вызов в нашем собственном дворце. При должном рассмотрении, они являются скорее посланцами моих вассалов - графа Арманьяка, сеньора д`Альбре, графов Перигора, Комменжа и Кармэна, нежели посланцами короля Франции. Поэтому, за ту неприятность, что они нам доставили, мы согласны на то, чтобы они были задержаны и брошены в тюрьму». Члены совета принца были очень довольны, услышав это, так как это предваряло их собственный совет, и сказанное не замедлило осуществиться.

Поручение об этом было дано верховному сенешалю Аженуа, по имени сэр Уильям ле Мойн (le Moine), весьма славному и благородному рыцарю из Англии, который немедленно сел на коня и вместе со своей свитой покинул Бордо. Он так сильно спешил, преследуя этих французов, что перехватил их прежде, чем они проехали округ Аженуа. Подъехав, он арестовал их именем своей должности и, поступая так, он нашел совершенно другой предлог для их задержания, чтобы не компрометировать принца, чье имя не было упомянуто. Он сказал, что хозяин постоялого двора, где они были накануне вечером, пожаловался ему, что они по ошибке взяли со двора одну из его лошадей. Услышав это, рыцарь и юрист были удивлены и старались оправдаться, но тщетно - получить свободу они не смоли. Они были препровождены в город Ажен и посажены в замковую тюрьму. Англичане позволили нескольким сопровождавшим их людям вернуться во Францию, и они, следуя через Тулузу, сообщили герцогу Анжуйскому обо всем, что произошло. Герцог от этого не слишком расстроился, так как полагал, что это станет началом войны, и подготовился принять соответствующие меры.

Известия о задержании его уполномоченных были вскоре доставлены королю Франции, благодаря тому, что ко двору вернулись их слуги и рассказали обо всем, что видели и слышали от своих хозяев, относительно государства, правительство и самообладания принца Уэльского, и когда это дошло до ушей короля, то воспламенило его гнев. Он был очень сильно раздражен и много над этим думал, также как и над словами принца, которые он произнес при получении этого вызова, а именно, что он явится на вызов лично со шлемом на голове и в сопровождении 60 тысяч человек. Этот надменный и гордый ответ занял ум короля Франции, поэтому он самым благоразумным и мудрым образом стал готовиться к тому, чтобы нести тяготы этой начинающейся войны, ведь и правда, было вероятно, что она будет очень тяжелой и опасной, и что против него выступят все силы короля Англии, в борьбе с которой положили столь много сил его предшественники в предыдущие времена, о чем уже сообщалось в этой истории. Но с другой стороны на него сильно наседали великие гасконские сеньоры, которые представляли ему вымогательства англичан и великие потери, причиной которых они могут стать в будущем, истинность чего он хорошо знал и сам. Что подвигло его больше всего на начало этой войны, так это его то, что он видел разорение своего бедного народа, которое продолжалось уже в течение долгого времени, и те опасности и оскорбления, которым его нобли подвергались в результате последней войны.