История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951 - Говард Морли Сакер

с нападками на Израиль. В 1955 г. проарабская ориентация советской политики стала еще более заметной — после того, как события 1954–1955 гг. предоставили Советскому Союзу дополнительные аргументы. С одной стороны, Вашингтон и Лондон прилагали максимум усилий для формирования на Ближнем Востоке союза, имеющего антисоветскую направленность, что увенчалось созданием Багдадского пакта. С другой стороны, режимы левой ориентации упрочили свои позиции в Египте и Сирии, основывая провозглашаемые ими доктрины на ультрарадикальных антиколониалистских лозунгах. Москва, не мешкая, ухватилась за такую возможность и использовала “борцов за свободу” в своих интересах (Глава XVIII).

Следствием укрепления дружбы Советского Союза с “прогрессивными” арабскими режимами стало дальнейшее ухудшение отношений СССР с Израилем. В советской прессе не прекращались злобные нападки на еврейское государство, именуемое не иначе как “агентом западного империализма”, и регулярно осуждались израильские рейды на территории арабских стран. В августе 1955 г. три сотрудника израильского посольства в Москве были объявлены персонами нон-грата. Израиль ощутил себя между двух огней — с одной стороны, создание по инициативе и при участии Запада ряда ближневосточных альянсов могло означать, что в руки его арабских врагов попадут новейшие виды вооружений; с другой стороны, все явственным становилось враждебное отношение советского блока. Израильтяне осознали, что в подобной стратегической изоляции, опасной и угрожающей, еврейское государство еще не находилось за всю короткую историю своего существования.

Кризис совести: договоренность с Германией

В первые годы существования еврейского государства дипломатические проблемы Израиля были самым тесным образом связаны с крайне тяжелым состоянием его экономики. К концу 1950-х гг. кризисное положение, вызванное наплывом репатриантов, стало столь острым, что Министерство финансов вынуждено было израсходовать практически все резервы иностранной валюты. Именно тогда вопрос о ведении переговоров с Западной Германией относительно выплаты компенсаций неожиданно обрел особую остроту. Сам по себе вопрос о немецких финансовых выплатах, по сути дела, был поднят по меньшей мере десять лет тому назад, в 1941 г., д-ром Нахумом Гольдманом, председателем исполкома Всемирного еврейского конгресса. В дальнейшем об этом также говорили многие еврейские беженцы из Германии, и в том числе Зигфрид Мозес, будущий Государственный контролер Израиля. В декабре 1944 г. д-р Мозес организовал “Совет защиты прав и интересов немецких евреев” — структуру, как оказалось впоследствии, пользующуюся большим влиянием. Еще за восемь лет до Люксембургского соглашения (Глава XVI. Люксембургское соглашение и Шилумим) члены этого совета определили основные компоненты будущих немецких репараций: индивидуальные иски, претензии еврейских организаций и коллективные претензии еврейского народа — с тем, чтобы средства из последней категории могли использоваться для создания еврейского национального очага в Палестине. Эти принципы были доработаны и уточнены уже в послевоенный период д-ром Лаковом Робинсоном, юридическим советником Всемирного еврейского конгресса, а также Хаимом Вейцманом в его письме от 20 сентября 1945 г., адресованном державам-победителям.

Сама по себе идея репараций вряд ли была новой для лидеров стран-союзников. На конференциях в Ялте и Потсдаме они уже приняли решение наложить на побежденную Германию репарации в размере 20 млрд долларов. Однако на Парижской конференции по вопросам репараций в конце 1945 г. было принято решение о непризнании всех еврейских претензий, кроме иска на сумму, не превышающую 25 млн долларов в немецких активах. Эти активы хранились в банках нейтральных стран и принадлежали тем еврейским жертвам нацистов, которые умерли, не оставив наследников. Далее, в конце 1940-х гг. ФРГ согласилась на выплату некоторой ограниченной компенсации. Еврейские организации, занимавшиеся вопросами возмещения ущерба, получили разрешение выступить с претензиями от имени переживших Катастрофу и их наследников. К сожалению, в рамках этой процедуры надо было подавать индивидуальные прошения, каждое из которых затем подлежало рассмотрению и одобрению властями одной из земель ФРГ. К 1953 г. было подано 110 тыс. прошений, и всего лишь 83 млн долларов было выплачено за “потерю свободы, частей тела или возможности трудиться по своей профессии”.

Между тем в 1949–1950 гг. д-р Hoax Бароу, вице-президент английского отделения Всемирного еврейского конгресса, без особой шумихи обсуждал с немецкими официальными лицами альтернативные пути получения полноценной компенсации. Бароу не менее сорока раз посетил Бонн, и в марте 1950 г. наконец получил заверение Министерства иностранных дел ФРГ относительно того, что принцип коллективного возмещения является юридически обоснованным и может послужить основой для дальнейших переговоров. В январе 1951 г. власти Израиля сделали первый шаг в этом направлении. Израильское правительство направило памятные записки четырем оккупационным державам, объявив о еврейских претензиях к новой Германии на сумму 1,5 млрд долларов, каковая сумма была исчислена с учетом расходов Израиля на абсорбцию примерно полумиллиона еврейских жертв нацизма, из расчета 3 тыс. долларов на человека. Советский Союз даже не откликнулся на этот меморандум (500 млн долларов составляли претензии к Восточной Германии). Западные союзные державы признали моральное право Израиля на претензии, но при этом заметили, что не располагают механизмом для взыскания названной суммы с Западной Германии, и предложили Израилю вступить непосредственно в переговоры с Бонном. Сложилась ситуация, при которой правительство Бен-Гуриона уже более не могло уходить от прямых контактов с ФРГ.

Руководители Израиля оказались в весьма затруднительном положении. Ни одна из тем, подлежавших обсуждению на дипломатическом уровне, — ни статус Иерусалима, ни арабские беженцы, ни определение позиции страны в условиях холодной войны, — не вызывала таких затруднений. Внутри Израиля разгорелись страсти, и особую активность проявляли противники переговоров — собственно говоря, противники каких бы то ни было контактов с Германией. Иосеф Шпринцак[383], спикер кнесета, заявил, что “честь еврейского народа делает недопустимым принятие любых возмещений от Германии, даже если бы они были предложены на добровольной основе и без нашей инициативы”. Другие возражения — в частности, выдвинутые партией правой ориентации Херут, были значительно более резкими (Глава XIV. Кризис израильской демократии, ч. IV). Бен-Гурион, однако, продолжил энергично проводить в жизнь репарационные планы. В июле 1951 г. при Министерстве иностранных дел было создано Управление по материальным претензиям еврейского народа к Германии во главе с д-ром Феликсом Шинаром (который сам был беженцем из Германии). Тем временем Бароу проинформировал официальных представителей ФРГ, что Бен-Гурион согласен запросить у кнесета полномочия для переговоров с Бонном, но лишь после того, как федеральный канцлер Конрад Аденауэр[384] выступит перед бундестагом и официально признает ответственность немецкой нации за Катастрофу европейского еврейства.

Аденауэр согласился на эти условия. Не только как политический деятель, но как человек и гражданин, престарелый канцлер считал искупление вины перед еврейским народом одной из высших целей страны. По его указанию юристы немецкого Министерства иностранных дел подготовили в июле 1951 г. первый вариант необходимого документа. Потребовалось, однако, еще почти три месяца переговоров в Израиле, Лондоне, Нью-Йорке и Бонне, прежде чем был выработан текст, отвечавший