"Сезам, откройся!" - Виталий Павлов

Через два с половиной месяца Ярузельский, исчерпав возможности прийти к соглашению с «Солидарностью», нашел тот выход из чрезвычайно опасного, грозившего кровопролитием положения, на который надеялись и у нас: объявил о введении в стране военного положения. Он повел страну к постепенному оздоровлению обстановки и нормализации внутриполитического положения, преодолевая внешнюю блокаду Запада с помощью Советского Союза. В том, что предпринятые им крайние меры не разрешили основных проблем народной республики, а лишь отсрочили конец социалистического режима на 10 лет, едва ли можно винить Ярузельского.

Приведенные эпизоды ЗП показывают лишь некоторые кульминационные периоды из тех многих десятков и даже сотен аналогичных ситуаций, которые мне довелось пережить и в которых я действовал примерно так, как и описал.

Конечно же, не все мои беседы, многочисленные встречи были связаны с ЗП, этим методом я пользовался избирательно и естественно, когда речь шла не об одном-двух участниках интересовавших меня событий. Можно приблизительно сказать, что этот весьма трудоемкий и сложный психологический метод использовался мною в 10–15 процентах моих бесед, но он оказался крайне плодотворным.

Полученная мною в результате информация позволила ни разу не ошибиться в оценках и прогнозах развития событий в стране, действиях ее руководства, деятельности внутренней и внешней оппозиции.

При этом мне очень активно помогал личный состав представительства как наблюдением за обстановкой, так и многочисленными беседами, которые сотрудники проводили с польскими коллегами на службе и вне ее. Без их помощи одних моих ЗП было бы недостаточно, а некоторые из них я просто не смог бы осуществить. В тот период многочисленных ночных бдений я часами ожидал кардинальных решений или каких-то иных особо важных событий в Польше, а затем также часами вел беседы, основное содержание которых и возникавшие в процессе их впечатления, выводы и догадки нужно было держать в памяти, чтобы затем извлечь их оттуда и сформулировать сжато и точно в информационной телеграмме в Центр, часто сразу же ночью или после бессонной ночи утром, так как в Центре ждали мою информацию. И я могу сейчас только удивляться, как это мне тогда удавалось.

Думаю, что при этом работала не только сознательная память, но и та, что является основой интуиции. Ведь в процессе нашего восприятия событий, окружения, разговоров всевозможная информация входит в нашу память и не только та, что мы хотели бы сознательно запомнить, но и все прочее, что видят глаза, слышат уши и воспринимают чувства. Все это «прочее» оседает в подсознании. И вот когда вспомнишь то, что хотел обязательно не забыть, вдруг в памяти всплывает такой эпизод беседы, который по-новому освещает создавшееся впечатление, что можно только удивляться. Мне в то далекое время эта поразительная способность нашего мозга помогала проникнуть в суть происходившего при ЗП, интуитивно понять то, о чем сознательно я и не подозревал. Последующая проверка подтверждала мои догадки.

Интуиция вообще и разведывательная в особенности способствовала повышению результативности бесед с целью ЗП. Знать, что ожидает собеседник от меня, а также на какие вопросы он будет готов реагировать спокойно, а какие лучше не задавать, было очень полезно.

Совсем неожиданное подкрепление моему методу добывания информации я получил от автора рассказа «Сенатор Браун сообщил» (Новости разведки и контрразведки. 1996, № 17), в котором автор точно определил принятое во внешней разведке понятие о методе получения информации «втемную». Правда, существенным отличием использовавшегося мною метода явилось то немаловажное обстоятельство, что все мои собеседники знали о том, что я разведчик. Кроме того, мои собеседники не были стихийно попадавшими в поле моего внимания людьми, встречи с ними планировались мною, и предпосылки для этого заранее создавались мною.

При этом у меня не только отсутствовали агентурные источники, но имелось и категорическое запрещение пользоваться разведывательными методами и приемами.

Вот что писал В. Кукушкин о методе «втемную». «Означает это на нашем жаргоне следующее: совершенно открыто, часто официально общаясь с каким-либо политиком, дипломатом или журналистом, так строить беседу, задавать такие вопросы и так реагировать на слова собеседника, чтобы он зачастую незаметно для себя самого рассказал нам все, что ему известно по обсуждаемому вопросу. По моему глубокому убеждению получение информации «втемную» — это своего рода высший пилотаж в разведывательной деятельности…

Конечно, было бы неверно считать этот способ добывания информации основным. Он никогда не заменит документов, полученных агентурным путем».

Однако должен признаться, что не так уж все и всегда проходило гладко в сложной работе по ЗП. Пришлось мне переживать неприятные минуты, когда отдельные мои собеседники, получая от меня то, что их интересовало, свои оценки ограничивали однозначным «да» или «нет», не позволяя мне проникнуть во внутренний мир события.

Вообще, пусть у тебя, читатель, не создается впечатления, что с информационной задачей у меня все складывалось только хорошо и безоблачно. Отнюдь нет.

За первые три года работы в качестве руководителя представительства КГБ отношения с Центром сложились для меня крайне неблагоприятно, в основном по двум направлениям.

Во-первых, мои оценки положения в стране, руководстве партии и об отдельных польских политических деятелях, включая Герека и Шляхтица, шли вразрез со сложившимися в Центре, в ЦК КПСС и в МИД СССР. Информация представительства КГБ опровергала прочно сложившиеся в Москве стереотипы.

У меня возник конфликт из-за расхождений в оценке фигуры Шляхтица, о чем я уже упоминал (эпизод первый).

Более серьезное противостояние с Центром возникло из-за информации и выводов представительства о положении в Польше и ошибочности социально-экономической политики Герека. В этом случае активные возражения против наших оценок выставляло посольство СССР во главе с послом С. А. Пилотовичем. Суть нашей позиции сводилась к тому, что после бурных событий декабря 1970 года положение в Польше не улучшилось, зрел новый социальный кризис, а руководство Герека отказывалось от трезвой оценки действительной ситуации и представляло положение перед ЦК КПСС в необоснованно оптимистическом виде. В этом плане шла и информация посла, который ограничивал свои связи только узкой группой приближенных Первого секретаря, избегая встреч и бесед с другими членами высшего руководства, критически настроенными к тандему Герек-Бабюх.