"Сезам, откройся!" - Виталий Павлов

Таким образом, Каня лишился поддержки наиболее способных партийных деятелей, вместо которых около Первого секретаря оказались люди, подталкивавшие его на бесперспективные компромиссы и конъюнктурные решения, без четкой линии и какой-либо ясной программной установки на выход из кризиса как в стране в целом, так и в партии. В результате руководство партии проявляло растерянность перед стихийным развитием событий, умело направляемых антисоциалистической оппозицией в русло своей программы захвата власти.

Трехмесячный послесъездовский период, который характеризовался лихорадочными метаниями Кани из одной крайности в другую, привел к очередному фиаско его как Первого секретаря. Назрела новая смена руководящей команды в стране.

Решение об отставке Кани и избрании в качестве Первого секретаря ЦК ПОРП Ярузельского свершилось на IV Пленуме 18 октября 1981 года. Этому Пленуму предшествовало новое драматическое заседание Политбюро, на котором решался вопрос об отставке Кани и выборе кандидата для рекомендации Пленуму опять же из двух — Ярузельского и Ольшовского.

На этот раз мне пришлось столкнуться с еще более сложной ситуацией, чем в сентябре 1980 года. По моим достоверным сведениям, полученным перед заседанием Политбюро от ряда участников предстоявшего обсуждения, в том числе из бесед с Ярузельским и Каней, было ясно, что Каня, можно сказать, вошел во вкус положения первого лица в государстве и не имел никакого желания покидать свой пост, забыв начисто о своем прежнем заявлении о несоответствии для него «шапки Мономаха». Он явно не желал критически оценить результаты своего руководства партией.

Ярузельский, в свою очередь, который уже с февраля 1981 года был премьером и вдоволь вкусил неимоверных трудностей управления разрушенным хозяйством страны в условиях глубочайшего кризиса, по-прежнему не соглашался на предложение большинства членов Политбюро возглавить партию.

Третий кандидат — С. Ольшовский, — наоборот, горел желанием дорваться до власти, добиваясь реванша за поражение в сентябре 1980 г. от Кани.

Для нас было ясно, что уход Кани предрешен, предстоящий Пленум ЦК решит это однозначно. Настроение большинства членов Центрального комитета было таковым, что Каня должен был бы проявить инициативу и сам заявить об отставке. Но он так и не понял своего действительного положения руководителя, потерявшего доверие партии, кризис в которой при нем только углубился.

При создавшемся положении шансы Ольшовского резко возрастали, если Политбюро не удастся добиться изменения позиции Ярузельского.

Поскольку в случае согласия В. Ярузельского избрание его было обеспечено, что хорошо понимал Ольшовский, он делал все, чтобы поддержать известную ему позицию Ярузельского, настраивал на это и своих сторонников.

Все должно было решиться на заседании Политбюро, исход которого был крайне небезразличен нам, поскольку негативное отношение к Ольшовскому за прошедший год его деятельности под руководством Кани не уменьшилось, а скорее возросло из-за его политических зигзагов.

Итак, мне было не только важно сразу же знать результаты заседания Политбюро, но и крайне интересно побывать заочно на этом заседании. В этом мне помогли как герой заседания, с которым я сумел перекинуться несколькими словами в основном по телефону, так и те члены руководства, с которыми мне удалось побеседовать перед началом Пленума, в ходе Пленума, во время перерыва его работы и по окончании.

На основании весьма выразительных, порою очень эмоциональных (С. Каня), сдержанно взвешенных (В. Ярузельский), остро критических (М. Милевский, Б. Стахура) и даже иронических (С. Ольшовский) рассказов мне удалось довольно подробно воссоздать ход обсуждения на Политбюро.

Оценивая возникавшую перед моим мысленным взором картину десяти озабоченных своими думами и размышлениями участников обсуждения, слушая в передаче моих собеседников их высказывания, я отбрасывал то, что явно было плодом субъективного отношения, продиктованного симпатией или антипатией к выступавшим на заседании. Из всего услышанного вытекало, во-первых, что Каня не ожидал, что все члены Политбюро легко согласятся с его отставкой. Во-вторых, Ярузельский почти до конца заседания оставался верен своей натуре, уклонялся от определенного «да», выдвигая разные аргументы, «выторговывая» оставление за собой всех предыдущих позиций — премьера и министра обороны.

По мере того как Ярузельский ослаблял твердость своего отказа, Ольшовский, понимая, куда ведет ход обсуждения, мрачнел. Тем более что большинство членов Политбюро явно отдавали предпочтение Ярузельскому, а с его кандидатурой может согласиться «на худой конец», если все же Ярузельский не даст согласия.

После каждого очередного отказа Ярузельского кто-то из сторонников Ольшовского высказывался за него, но эти выступления звучали слабо, внимание большинства сосредоточивалось на том, чтобы убедить Ярузельского взять на себя этот «огромный груз», в добавление к тому, что он уже «успешно несет». Эти позитивные слова в его адрес генерал воспринимал явно с удовольствием, однако, как показалось одному из собеседников, Ярузельский вел себя, как царь Иван Грозный, которого бояре умоляли вернуться к управлению русской землей. Зная большую эрудированность Ярузельского в нашей истории, я мог поверить, что он про себя думал «просите, уговаривайте, а я покуражусь», с тем чтобы исключить в будущем жалобы на его генеральскую жесткость в управлении. Но думаю, что мой собеседник преувеличивал. Генерал, безусловно, мог быть неуверен в том, что ему удастся справиться с управлением страной, сотрясаемой социально-политическим и экономическим кризисом.

Однако, полагаю, что в его окончательном решении могла сыграть роль и доведенная до него позиция ЦК КПСС, который предпочел бы видеть Первым секретарем ЦК ПОРП не С. Каню, а его. Ему в Москве доверяют и верят в его способность найти выход из трудной ситуации, в которой оказалась Польша.

Пленум, узнав о единогласном решении Политбюро рекомендовать на пост Первого секретаря ЦК В. Ярузельского, также почти единогласно проголосовал за него.

Через два с половиной месяца Ярузельский, исчерпав возможности прийти к соглашению с «Солидарностью», нашел тот выход из чрезвычайно опасного, грозившего кровопролитием положения, на который надеялись и у нас: объявил о введении в стране военного положения. Он повел страну к постепенному оздоровлению обстановки и нормализации внутриполитического положения, преодолевая внешнюю блокаду Запада с помощью Советского Союза. В том, что предпринятые им крайние меры не разрешили основных проблем народной республики, а лишь отсрочили конец социалистического режима на 10 лет, едва ли можно винить Ярузельского.