Сочинения — Том I - Евгений Тарле

— Я надеюсь, что это не есть преступление, быть католиком?

— Нет, конечно, нет!

— Улыбка, с которой вы употребили это слово, могла бы привести к такому заключению, — продолжал О’Коннель.

— Нет, сэр, нет, — возразил Дэвис, — мои лучшие друзья, самые близкие мне друзья, самые истинные мои друзья — католики. Я был воспитан в смешанном учебном заведении, где я узнал, а узнав, полюбил моих католических земляков, и любовь эта не будет смущена нынешними случайными и несчастными разногласиями. Разъединение, увы, губило нашу страну целыми столетиями. Ирландцы, неужели снова оно его погубит? Будете вы брать ирландских детей с самой ранней юности и углублять различие между ними?» Дэвис в дальнейшей речи заявил, что некоторые дурные стороны в правительственном билле он видит, но к мнению католических епископов об этом законе всецело примыкает. В ответной своей речи О’Коннель вдруг перешел на личную почву. «Группа политиков, — воскликнул он, — называющих себя партией молодой Ирландии, желая руководить судьбами этой страны, вдруг появляется и поддерживает эту меру. Такой партии, которая называется «Молодой Ирландией», не существует. Могут быть несколько индивидуумов, которые присваивают себе это наименование. Я принадлежу к старой Ирландии. Пора уже положить конец этому заблуждению. «Молодая Ирландия» может предаваться выходкам, каким угодно. Я вовсе не завидую им в прельщающем их названии. Я буду помогать старой Ирландии; и у меня есть некоторое слабое представление, что и старая Ирландия будет мне помогать».

Изумление и смятение овладели собранием. Дэвис, не желавший никогда в интересах дела ссориться с О’Коннелем, пока это было возможно, разрыдался, как ребенок, хотя всю жизнь отличался чрезвычайной сдержанностью и спокойной энергией. Несмотря на все будто бы примирительные речи, закончившие этот памятный вечер, было вполне ясно, что миру не бывать, что так долго державшаяся перед лицом англичан как один человек ирландская национальная партия раскалывается. Дэвис плакал, потому что хорошо знал, насколько непоправимо случившееся, хотя никто, лучше его и его товарищей, не мог сознавать, до какой степени это случившееся было неизбежно.

Молодое поколение всецело стало на сторону Дэвиса: партия же О’Коннеля уже не была той его национальной армией, при помощи которой в былые дни он боролся за эмансипацию католиков. Удовлетворенные отчасти уже достигнутыми результатами — политической эмансипацией 1829 г., последними совсем недавними уступками Роберта Пиля, достаточные католические круги в лице пожилых своих представителей не совсем понимали ярость О’Коннеля против новых учебных заведений, и прежде всего они не были совсем расположены к активной борьбе. Их поддержка чисто пассивная и довольно вялая. Религиозным индифферентистам, радикалам, мечтавшим о скорейшем соединении всех религий и слоев Ирландии в борьбе против англичан, они, люди старшего поколения, конечно, не симпатизировали; колоссальная слава О’Коннеля, его долгое и огромное влияние на политическую жизнь Ирландии — все это также давало ему важные преимущества перед молодыми противниками. Но тенденции Дэвиса быстро укреплялись среди самой активной и молодой части ирландского общества, и в этом «Молодая Ирландия» видела залог успеха. «Молодая Ирландия» не могла простить О’Коннелю еще одного, и в этом также О’Коннель имел немногих деятелей на своей стороне, даже из старых своих друзей. Дело в том, что именно в 1844–1845 гг., когда отношения между Англией и Францией, Англией и Соединенными Штатами портились более и более, когда временами газеты начинали говорить о войне, О’Коннель в своих публичных речах заявлял неоднократно, что он стоит за «безопасность трона Виктории», за то, чтобы низринуть американского орла, что лучше совсем оставить мысль о самостоятельности, нежели осуществить ее при помощи Франции. Все это серьезно охлаждало и раздражало два народа, которые больше всех других сочувствовали ирландцам. При положении, какое занимал О’Коннель, подобные заявления производили впечатление враждебной дипломатической ноты, враждебной манифестации ирландского народа против Франции и Америки. «Молодая Ирландия» видела в таком поведении О’Коннеля опасную бестактность и совершенно отказывалась понимать, для какой цели ему казалось необходимым расточать такую массу словесной лояльности, раз это покупается столь дорогой ценой — утратой симпатии двух могущественных народов. «Молодая Ирландия» открыто и ясно учила, что у ирландского народа должна быть своя собственная внешняя политика и дипломатия, по существу своему диаметрально противоположная дипломатии великобританской. Ирландские эмигранты в Америке с особенным раздражением отнеслись к таким заявлениям национального лидера. Джон О’Коннель, сын, повторяя обычный прием усердных бездарностей, подчеркивал и усиливал в собственных речах заявления своего отца и возбуждал этим особое раздражение и злобные насмешки среди тех, которые не спешили нападать на старика, помня его прежние заслуги. Джон О’Коннель, со своей стороны, сердился и мстил; началась глухая агитация против журнала Дэвиса, Даффи и Диллона. Дэвис заболел, и журналу приходилось, как и всей партии «Молодой Ирландии», выносить борьбу почти без участия самого даровитого и энергичного деятеля, ибо он почти не вставал с постели. Но журнал и его руководители не отчаивались; среди пожилых людей высшего и среднего круга, среди католического духовенства, действительно, «Нация» много потеряла от нерасположения О’Коннеля; среди молодежи городов, далее среди наиболее культурных фермеров она была любимейшим органом.

Болезнь Дэвиса вдруг приняла неожиданно крутой оборот, и 16 сентября 1845 г. он скончался. За погребальной колесницей шли огромные толпы народа; весь Дублин провожал покойника. Обнаружилась неожиданно огромная его популярность. Он больше всего выступал не на митингах, а в журнале «Нация», не в речах, а в политических статьях, и его похороны имели большое общественное значение, приняв характер манифестации в пользу нового течения. На мгновение старый и больной О’Коннель, сам стоявший на краю могилы, освободился от всяких личных чувств, от нашептываний своего сына и других лиц, настраивавших его систематически против «Молодой Ирландии». В ближайшем после смерти Дэвиса заседании «Ассоциации против унии» было прочитано письмо О’Коннеля, где говорилось об умершем: «Я торжественно объявляю, что никогда не знал я человека, который мог бы быть настолько полезен Ирландии в настоящей стадии борьбы». Но это было именно мгновением, порывом чувства; история продолжала двигаться по своему фатальному пути, начавшийся раскол углублялся.