Вооруженные силы на Юге России - Коллектив авторов -- История

(весна 1919 года){268}

В середине марта 1919 года (старого стиля) перешедшие в конце февраля в общее наступление на юг красные появились в больших силах на Крымских перешейках. Прикрывающие Крым силы вновь формируемой Крымско-Азовской Добровольческой армии не были достаточны для их отражения. Хотя на перешейках и находились по «боевому расписанию» штаба армии две дивизии (4-я и 5-я дивизии Вооруженных сил Юга России), но в ротах полков 5-й дивизии было в эти дни минимальное число штыков, во многих ротах даже только по 20 и 15. Полки 4-й дивизии только начали формирование. 14 и 15 марта дивизия вынуждена была очистить Чонгарский полуостров (станции железной дороги Сальково, Джимбулак, Чонгар и Сиваш). В последующие дни большие силы красных вторглись в Крым на участке 4-й дивизии (восточнее Перекопа и Яшуни), и вопрос стоял уже только о том, чтобы части 4-й дивизии вообще удалось отвести на юг. Пятой дивизии было приказано помочь четвертой, чем только возможно.

Весь дивизионный резерв 5-й дивизии (формирующиеся из кубанских пластунов части — 8-й полк полковника Слащева) были брошены в 40-верстный промежуток между дивизиями (на запад от станции Таганаш), но через день стало ясно, что наше положение там становится катастрофическим. Некоторая помощь, притом ни ранее того, ни позже небывалая, была подвезена к ст. Таганаш по железной дороге — рота греческой армии, второго полка из гарнизона Афин… Через день пришлось бросить на запад и эту роту (сколько помнится, 250 штыков при 5 офицерах). Не касаясь вопроса о том, насколько эти афиняне сохранили, более чем через тысячелетие, доблесть воинов древнего Мильтиада, они должны были поспеть вовремя и ударом с востока дать возможность нашей белой пехоте вырваться из-под наступающего вала красных. Обстановка сложилась так, что для подхода греков нужно было еще часа два или три, а наши уже были сбиты со случайно ими занятой позиции. Превосходство в силах противника было во много раз. Как выиграть эти два-три часа? Все что еще у нас в 5-й дивизии было — это базировавшийся на станции Таганаш первый авиаотряд Добровольческой армии — семь весьма мало исправных одноместных или, в лучшем случае, двухместных самолетов, из числа первых образцов Первой мировой войны. Правда, начальник авиаотряда и летчики были на высоте, но все вооружение самолетов заключалось в одном легком пулемете на каждом. Они пригодны были для разведки, но никак не для боя. Но все же были брошены в бой и они, так как начальник отряда считал, что, «действуя по-пехотному», он сможет принести пользу. И оказался прав. Вот содержание его доклада об исполнении этой боевой задачи:

«Прилетев в район боя, все семь машин „развернутым фронтом“ вылетели из-за нашей отступавшей пехоты. Над ее разрозненными, но отходившими в полном порядке цепями отряд снизился до высоты всего десять или даже пять метров и атаковал пулеметным огнем на „бреющем“ полете густые, но беспорядочные толпы большевиков. Эффект был полный: не понеся никаких потерь, летчики привели в панику толпы противника, и понадобившееся время на приведение их в порядок и для возобновления преследования успевших выиграть расстояние наших привело к тому, что, когда это преследование было возобновлено, то на фланге преследующих появилась Греческая рота. По общему отзыву, она оказалась выше всяких похвал: ее стремительная и произведенная как на параде атака обратила уже и так потрясенных красных героев на этом участке боя в полное бегство, и наши части (по крайней мере пятой дивизии) были спасены. Но греки потеряли двух убитыми и, помнится, девять ранеными…»

Еще одна поразительная подробность из доклада начальника авиаотряда: «Когда авиаотряд снижался для бреющего полета над нашими отходящими цепями, летчики увидели перед собой совершенно ровную буро-черную степь (снег уже сошел, а никакой растительности еще не было), на которой, примерно в полуверсте, виднелись массовые толпы преследующих большевиков, а на половине этого расстояния степь пересекала редкая линия каких-то ярко-белых маленьких точек. В следующие секунды, пролетая уже над ними и открывая уже пулеметный огонь вперед, летчики увидели, что эти белые точки были головными платками белых сестер милосердия: как всегда в хороших добровольческих полках, в тяжелые минуты неудачного боя полковые и ротные сестры оставались позади, чтобы вынести раненых на своих слабых плечах и не отдать их на растерзание большевиков. Эти сестры, при пролете над ними совсем снизившихся машин, радостно приветствовали их, махая носовыми платками. Начальник авиаотряда счел своим долгом официально отметить этот пример бесконечного самопожертвования и мужества русской женщины»…

К сожалению, я не мог узнать, какая наша часть так отходила в данном случае. Вероятно, это были кубанские пластуны. Вообще же такими «полковыми и ротными сестрами» в большинстве были жены и невесты офицеров, да и добровольцы части, но немало среди них было и просто совсем молодых девушек, частью воспитанниц старших классов средних учебных заведений.

Еще два слова о доблестных греках. Когда на политических верхах узнали, что греческая рота была в бою и имеет потери, то ее немедленно у нас отобрали и вернули в Грецию. Отправляли мы ее по железной дороге со станции Таганаш столь поспешно, что штабу 5-й дивизии едва удалось проводить офицеров роты прощальной закуской из мясных консервов и разбавленного водой спирта. Мне, имеющему классическое образование, удалось сказать речь из четырех-пяти фраз на древнегреческом языке…

Тела убитых греков были еще ранее отправлены в Афины, кажется, средствами авиации. Но с девятью ранеными случился конфуз: они пропали! И только через месяц их разыскали уже за Керченским проливом в кубанских станицах, куда немедленно после боя и тайно их перевезли казаки лечить и откармливать на еще богатой Кубани.

А. Долгополов{269}

Возмездие…{270}

Ранней весной 1920 года наш десантный пароходик «Никола Пашич» подходил к кубанским берегам. Была глубокая темная ночь. Мы, десантный отряд, лежали на палубе, готовые каждую минуту к команде: «В лодки грузись!» На берегу нас ждали враги и смерть!

Мой приятель Николай Кичин, лежавший рядом со мной, вкратце сообщил мне историю, случившуюся с его матерью. Меня его рассказ сильно заинтересовал, так как я знал его мать и часто бывал в ее домике в Феодосии, но не подозревал,