Вор и Книга Демона - David Eddings

— Это и есть реальность, любовь моя. Не пытайся ее опошлить.

И бледная Лейта с глазами, до краев наполненными слезами, бросила умоляющий взгляд в сторону окна.

— Помоги мне, отец! — крикнула она Альталу, который смотрел на нее. — Помоги мне, или я умру!

— Ты не умрешь, дочь моя, покуда я дышу, — заверил он ее. — Открой мне свой разум, чтобы я мог помочь тебе свершить твою многотрудную задачу.

— Так-то лучше, — прошептала Двейя голосом, похожим на легкий весенний ветерок.

— Насколько я понимаю, ты собираешься настаивать? — холодным тоном выдавил из себя Альтал.

— Доверься в этом мне, возлюбленный мой. Гораздо лучше, когда тебя направляют нежной рукой, нежели когда тянут силой.

— Мнится мне, что я замечаю оттенок угрозы в голосе твоем, Эмеральда, — молвил Альтал.

Если Двейя затевает какую-то игру, ему ничего не стоило ей подыграть.

— Вскоре мы поговорим с тобой об этом, Альтал. А теперь всеми мыслями своими и заботами обратись к своей бледнолицей дщери. Ибо велика ее нужда в тебе, дабы могла она свершить свое ужасное деяние.

И стало так, что разум Альтала незаметно слился воедино с разумом его нежной и строптивой дочери, и мысли их стали едины.

И вознеслась радостно песнь Кинжала.

И когда слились их мысли, разделил Альтал боль своей дочери, и в краткий миг стало внятно ему то время, когда бледнолицая Лейта впервые встретилась с той пустотой, что окружает других людей и которая прежде была ей неведома.

И тогда наконец пришло к нему понимание, и узрел он истинный ужас страшной задачи, стоявшей перед его дочерью.

— Иди ко мне, возлюбленное мое дитя, — молвил он ей, — я позабочусь о тебе.

И мысли ее, на него нахлынувшие, были исполнены благодарностью и любовью.

И тогда склонили они свои сплетенные мысли над несчастным Команом. И наполнился разум Комана звуком, который не был звуком, ибо разум Комана никогда не знал молчания.

Шепот… Шепчущие мысли тех, кто были за пределами храма, обрушились на Комана, подобно мыслям других людей, которые пели под сводами его разума с тех пор, как он сделал свой первый вздох.

И тогда бледная Лейта подошла к служителю Генда, и он осторожно склонил пред ней свой разум, оставив позади беспорядочные мысли толпы, доносившиеся из-за стен храма.

И опечаленная Лейта тихо закрыла эту дверь позади осторожного Комана.

И тогда Коман в изумлении бросился вперед, ища своим разумом звук, который был с ним всегда.

Но звук этот был ему уже недоступен, и разум Комана отпрянул в ужасе от тишины. И тогда мысль его вцепилась в разум Аргана, несмотря на то что великое презрение испытывал он к лишенному сана священнику.

Но бледная Лейта со слезами, струящимися по ее щекам, бросила вперед свою хрупкую мысль, и дверь, открытая между разумом Комана и сознанием Аргана, так же неслышно закрылась.

И вскричал Коман, ибо еще большая пустота окружила его.

И повалился он на пол священного храма Богини Двейи, и прилепился он в испуганном отчаянии мыслью своей к мыслям той, что закрывала перед ним все двери, которые всегда были ему открыты.

И сердце Альтала разрывалось от жалости.

— Молю тебя, отец мой возлюбленный, — в муке мысленно вскричала бледная Лейта, — не презирай меня за сие жестокое деяние. Это не моя жестокость, но жестокая необходимость.

— Прощай, мой несчастный брат, — всхлипнула Лейта и с нежной решимостью вытащила мысль свою из разума служителя Генда.

И вот разум несчастного Комана погрузился в бесконечную пустоту и вечное молчание, и лег он на гладкий пол храма. И крик его был криком абсолютного отчаяния, ибо он был одинок, каким никогда не бывал раньше. И тогда поджал он члены свои и свернулся калачиком, словно еще не рожденный, и голос его умолк, и разум умолк тоже.

И заплакала Лейта, стеная в ужасе, и Альтал не раздумывая окутал ее своей убаюкивающей мыслью, чтобы защитить ее от ужаса того, что ею содеяно.

И теперь на лице светловолосого Аргана отразилось полнейшее непонимание, равно как и сотоварищ его навсегда лишился своего разума.

Но с алтаря раздался голос Двейи. И молвила она сурово:

— Само присутствие твое, Арган, служитель Генда, оскверняет мой святой храм.

И вдруг то, что было холодным мрамором, стало горячей плотью, и гигантская Двейя опустилась на того, кто уже не был больше священником.

И был Арган смят и не способен шевельнуть даже пальцем.

И снова заговорила Богиня:

— Ты был выброшен, Арган, из рядов духовенства, и все храмы были для тебя закрыты, ибо был ты нечист. Но теперь я должна очистить этот святой и освященный молитвенный дом от скверны твоей.

И посмотрела Божественная Двейя на супостата, который, дрожа, стоял пред ней.

— Сдается мне, это не будет сложным делом, — задумчиво произнесла она, поджав губы. — Ты всего лишь прах, отступник, а прах легко убрать.

И тогда протянула она свою округлую руку и подняла ее, как будто поднимала вверх то, что не имеет никакого веса.

И вот Арган, отступник с соломенными волосами, вознесся ввысь и повис в одиночестве перед Богиней, которая взвесила его на весах своего правосудия и нашла слишком легким. И тогда обратился служитель Генда в мелкие, сверкающие пылинки, которые все еще стремились сохранить форму того, кого когда-то звали Арган.

— Подойди к окну, Бхейд, — скомандовал Альтал. — Оно целиком твое, или оно — это ты. Сон Эмми был немного труден для понимания.

Бхейд, бледный и дрожащий, подошел к окну и встал рядом с Альталом.

— Что я должен делать, Божественная? — смиренно спросил он.

— Просто открой окно, Бхейд, — приказала она. — Нужно проветрить храм.

Бхейд послушно открыл окно, и тогда прямо за его спиной поднялся великий ветер, завыл над его головой и ворвался через окно в храм Двейи.

И сверкающие пылинки того, что было когда-то Арганом, унес сильный ветер, оставив позади лишь слабое эхо его отчаянного крика, смешавшееся с пением Кинжала.

И лицо Двейи исполнилось удовлетворением, и так молвила она:

— И снова храм мой очистился от скверны. И песнь Кинжала взлетела ввысь с неописуемой красотой, ибо это была молитва во славу сего священного места.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ГЕР

ГЛАВА 41

Альтал сидел в одиночестве в башне Двейи, в какой-то задумчивости глядя на пляшущие сполохи Божественного огня за краем мира. Насколько ему было известно, Божественный огонь не служил никакой полезной цели, зато был очень красив на вид. Однако смотреть, как он играет в северном небе, было до странности расслабляющим занятием, а Альталу сейчас требовалось некоторое расслабление.