Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

для большой исторической работы. На заседания и собрания не хожу. Послал депутату Фридману письмо о выходе из политического бюро, которое у меня в последний год отняло столько сил и времени; не бываю и в ОПЕ. Нынешняя осень-зима будет у меня замкнутая, сосредоточенная в кабинете.

Набор «Старины» прерван: нет наборщиков. Последняя чудовищная мобилизация опустошила типографии. Все расстроено, вплоть до покупки булочки хлеба, фунта сахару или масла. Дивишься терпению народа в этих бесконечных «хвостах» у лавок с съестными припасами...

Умер русский историк-идеалист Семевский. Только весною я с ним виделся и переписывался.

4 октября. Вошел в большую работу. Опять в эпохе Ирода, как 11 лет тому назад. Строю, перестраиваю храм историографии, и молюсь в нем в святой тишине. Как чиста душа без всех этих заседаний и собраний, от которых я сразу отказался! Ложусь раньше спать и в 7 часов утра уже становлюсь на молитву, т. е. на работу. Ворвутся острые житейские заботы — и отхлынут; сдавит на час кошмар мирового озверения — и легче станет от кислорода тех высот, куда поднимается историк. Ободряет сознание, что в работе приближаешься к цели и пределу жизни. Крепнет вера, что цель и предел жизни будут достигнуты одновременно...

11 октября. Идет новая мобилизация, поистине опустошительная... Миллионы новых жертв ведутся на убой, ибо прежние армии наполовину уничтожены... Кругом из моей среды вырываются люди, гибнут дела без работников, вдовеют жены, сиротеют дети. Повсюду продовольственная разруха; на улицах тысячи осаждают лавки с съестными припасами... Надежды евреев на нового министра внутренних дел Протопопова{595} не оправдались: вошедши в «совет нечестивых» (министров), он стал таким же.

Сегодня заседание с нашими депутатами Думы, завтра в ОПЕ. Не буду ни здесь, ни там. В депутатском бюро не приняли моей «отставки»: просят бывать хоть на важнейших заседаниях. Но это непосильно. Нервы так плохи, а заседания, как в прошлом году, могут с ума свести. Даже маленькое заседание нашей «Национальной группы» вчера расстроило меня...

21 октября. …Раздражение в народных массах растет: здесь и в других городах на почве голода вспыхивают эксцессы улицы...

2 ноября. Вчера читал о Фруге в Историческом обществе. Мои «думы и воспоминания» создали в собрании «настроение», как мне говорили[62]. Дополняли Ан-ский и другие.

Перед докладом, в зале нашего музея, Винавер опять предложил мне, уже официально, занять место преподавателя еврейской истории в еврейском политехникуме, который откроется в Екатеринославе в январе. Я ему сказал, что меня очень тянет к кафедре, но не могу оставить Петербург из-за своего главного труда. Он просил меня еще подумать...

Вчера открылась Гос. Дума. Была прочитана довольно резкая декларация прогрессивного блока, сегодня изуродованная цензурою в газетах. Милюков произнес блестящую речь с резкой характеристикой нынешнего мошеннического правительства Штюрмера, с намеками на роль Распутина при царе (знаменитая фраза: «Что это — глупость или измена?»).

В моем гнезде стало немного шумнее: жильцы, посетители, Яша приехал на поправку, ежедневные визиты Али. А тянет к сосредоточенности, к легенде веков...

21 ноября. Да, я на три недели погрузился в эту легенду веков, но устал чрезвычайно. Успел переработать две главы «Истории», дополнив их обзором апокрифической литературы I в. дохристианской эры... Еду на днях с Яшей в Финляндию на двухнедельный отдых, если военные власти оттуда не выселят...

Теперь выясняется, что все народы закончат войну с сознанием ее бессмысленности и бесцельности, т. е. бессмысленности принципа войны как способа решения международных споров... Сознание бессмысленности войны — вот где ее смысл...

Умер Франц Иосиф{596}, а с ним 70 лет европейской истории. Скоро ли умрет весь этот период высшей технической и умственной культуры и вместе с тем крайнего развития милитаризма? Роковое противоречие, мучившее меня с ранней юности, потонет ли скоро в этом море крови?..

27 ноября, Мустамяки (Финляндия). Третий день здесь с Яшей. Отдыхаю в скромном старом пансионе Линде, среди сосен и берез... Два вечера накануне отъезда (из Петербурга) в горячих заседаниях. С последнего заседания пленума вернулся во 2-м часу ночи, ушедши посреди прений...

28 ноября. Вспоминаются недавние городские впечатления... Посетил меня герой Мариамполя, мученик Гершанович{597}, обвиненный в германофильстве, как бургомистр во время германской оккупации, и пробывший на каторге год и десять месяцев, пока высший военный суд не пересмотрел дело и признал его невиновным. Высокий красивый старик рассказывал мне о своей жизни в ярославской каторжной тюрьме, рядом с осужденным комендантом Ковны, истребителем евреев, а потом перешел к вопросам, возникшим у него при чтении моей «Истории» в тюрьме. Его особенно вдохновила глава о возникновении христианства, но смутили некоторые элементы библейской критики, относительно которых просил разъяснения. Излив душу, расцеловался и ушел. В другой раз заходит юная курсистка, смущает меня обращением «учитель!», произнесенным с душевным волнением. Она вчиталась в мою «Историю», пришла советоваться о своих первых литературных опытах... Из многих мест несутся вопли: где ваша «История еврейского народа»? Ее нет на книжном рынке. А я уже третий год вожусь с переработкой, стою только в начале второго тома и не издаю из-за ужасов войны, между тем как кошмар войны и заставляет многих вдуматься глубже в мудрость истории, искать в ней ответов на проклятые вопросы,

Решил не позже января приступить к переизданию первого тома и продолжать усиленно переработку второго. Не надо только отвлекаться в сторону. Отказал, между прочим, и М. Горькому, усиленно просившему, чтобы я написал историческое предисловие к его «Еврейскому сборнику».

2 декабря. Завтра еду в город. Твердая решимость отдаться планомерной работе, не отвлекаясь в сторону...

Искра блеснула: германское предложение о мире — и гаснет во мраке. «Нет конца разрушенью». Обе воюющие коалиции в заколдованном кругу. Германия напоминает охотника, который пошел на медведя. Его окликает товарищ: взял медведя? — Да. — Так отчего ж ты там сидишь? — Да ведь медведь не пускает...

9 декабря, Петроград. …Приходится завоевывать право назорейства, ибо со всех сторон напирает волна жизни. В еврейских газетах разгласили, что я уже с января буду читать лекции в екатеринославском политехникуме, между тем как едва через год или два я смогу туда переехать. Сейчас приехал студент-делегат из Москвы и от имени 350 студентов-евреев университета Шанявского умолял приезжать раз в неделю для чтения лекций по еврейской истории. С болью в душе отказал, и юноша ушел в отчаянии. Вчера вечером в пленуме объяснял тем же недостатком сил свой уход из бюро.

Тихо горит ханукальная свечка рядом с моей лампой. В последние вечера зажигаю свечки для увеселения Али, моего обычного посетителя в