Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Есть люди, которые очень не любят, когда романизируют историю. Однако как способ исторического исследования роман может быть полезен — при условии, что автор тщательно ознакомился с реалиями того периода, о котором он пишет. Возможно, Гринидж значительно превосходит меня в изучении римских законов времен Цицерона. Я не могу соревноваться с Лили Росс Тейлор в знании правил голосования в комициях Римской Республики. Однако я проделала собственную научную работу. Тринадцать лет до начала написания первой книги цикла — «Первый Человек в Риме» — и до сих пор, без перерыва (что иногда приводит меня к желанию переписать первые книги заново), я вела и веду исследования в одном и том же направлении, перечитывая все касающееся моей темы, от древних источников до работ современных ученых. Я делаю собственные выводы, вместе с тем не игнорируя мнения, содержащиеся в современных трудах.

Обычно романист работает, исходя из простых предпосылок: чтобы сюжет был понятен читателю. Это не так легко. Характеры всех исторических персонажей должны быть правдивыми — как с точки зрения истории, так и с точки зрения психологии. Например, ни в одном из древних источников Цезарь не упоминается как человек с причудами, несмотря на щегольские каймы на длинных рукавах его туники, которые он носил в молодости. О нем пишут как о человеке, который всегда поступает крайне разумно и обоснованно. Суд над Рабирием отдает если не капризом, то, по крайней мере, чистым озорством со стороны Цезаря. Кроме того, это говорит о его проницательности, особенно если он устроил суд над Рабирием для того, чтобы предупредить Цицерона, куда senatus consultum ultimum может завести старшего консула и Сенат. Некоторые ученые полагают, что это своеобразное предупреждение прозвучало еще до того, как случился мятеж Катилины, и были казнены без суда римские граждане. Я не согласна с такой точкой зрения. Цезарь являлся гением — да, но все же он не был наделен такого рода предвидением. Сперва он ждал событий, а потом действовал.

Проблема заключается в том, что наши интерпретации исторических событий склонны искажаться вследствие нашего знания о том, что произойдет после. Глядя на прошлое из будущего, мы знаем то, чего люди, действующие в данный момент, знать не могут. Мы ведь видим, как современные политики слепо бросаются от одного решения к другому, даже после хорошего совета и самокритичного анализа своих действий. Великие государственные деятели обладают предусмотрительностью, но даже самый великий из них не может видеть будущее так, как на это претендует провидец. Действительно, средний политик зрит не дальше следующих выборов. Особенно справедливо это утверждение по отношению к политикам поздней Римской Республики. Они жили в атмосфере постоянных войн, у них имелся только один год, за который они должны были успеть что-то совершить, чтобы быть замеченными. Они подвергались внезапным репрессиям со стороны своих политических противников, а отсутствие полноценных политических партий не давало возможности строить даже краткосрочные планы. Отдельные политики пытались планировать на годы вперед, но зачастую их собственные сторонники выступали против того, что казалось им узурпацией прав и идей других людей.

Одно время меня не покидала мысль о спуске красного флага на Яникуле. В древних источниках имеются неопровержимые доказательства того, что суд над Рабирием перед центуриями непременно должен был закончиться осуждением, несмотря на жалкий вид подсудимого и его почтенный возраст. Почему же спуск красного флага должен был так внезапно прервать заседание собрания? И почему центурии собирались осудить разбитого старика за нечто случившееся тридцать семь лет назад? Почему, почему, почему? И как мне описать этот суд, чтобы поверил любой читатель — от ученых, знающих римскую историю, до тех, кому абсолютно ничего не известно о республиканском Риме?

Инцидент с красным флагом преследовал меня. Например, древние источники говорят, что Метелл Целер поднялся на вершину Яникула и лично приказал спустить красный флаг. И я сопоставляю время. Измеряю его шагами и на транспорте. Даже на такси довольно долго добираться от Пьяцца дель Пополи до места, находящегося позади отеля «Хилтон»! Целеру пришлось либо воспользоваться паромом, либо срезать путь от Сервиевой стены до Эмилиева моста (Фабрициев мост все еще перестраивали), а потом бежать по Аврелиевой дороге и по ее ответвлению к крепости на вершине Яникула. Такой путь занял бы не менее двух часов, даже если бы он ехал верхом. Это одна из тех логических проблем, с которыми я все время сталкиваюсь при написании исторического романа. Поразительно, куда могут привести такие проблемы! Если спуск красного флага был идеей Целера, тогда должен ли он был возвратиться на Септу, прежде чем забить тревогу, или же мог послать кого-то другого следить, в какой момент спустится красный флаг? Или, если все это было заранее обговорено между ним и Цезарем, почему ему вообще понадобилось идти туда? Почему бы не разработать систему сигналов для того, кто находится на Яникуле? И поскольку красные флаги с незапамятных времен ассоциировались с опасностью, почему римляне не поднимали красный флаг, когда угрожала опасность? Почему они, наоборот, спускали его?

Все это теряет значение, если вспомнить о последствиях спуска того красного флага. Голосование, очевидно уже заканчивающееся, было немедленно остановлено. Центурии побежали по домам вооружаться против захватчика. Несмотря на mos maiorum, римляне времен Республики выглядят людьми с очень независимым складом ума. Они были вспыльчивыми, быстро выходили из себя, пуская в ход кулаки, но паника — необычная для них реакция, даже в тех случаях, когда ситуация становилась неуправляемой. До 21 октября все население Рима (кроме Цицерона) полагало, что в Италии царит мир, и только во второй половине ноября большинство римлян удалось убедить в том, что к северу от Рима вспыхнуло вооруженное восстание.

Существует один ответ на эти волнующие вопросы о красном флаге: его спуск спровоцировал мгновенную панику, потому что во время суда над Рабирием было уже известно, что Катилина с армией находится в Этрурии. Голосующие на Септе должны были хорошо помнить Лепида и битву у Квиринала — если не появление у стен Рима Суллы в 82 г. до P. X. Многие ожидали, что Катилина попытается напасть на Рим. И хотя Рим направил против мятежника армии, все считали Катилину величайшим военным тактиком. Он явно был куда лучше, чем Антоний Гибрид. Для одной армии никогда не составляло трудности незаметно пройти мимо другой и атаковать ее в самом уязвимом месте. Из-за отсутствия легионов на своей территории сам Рим был всегда уязвим. И те, кто жили в Риме, очень хорошо сознавали это.

Если принять, что красный флаг спустили из-за присутствия Катилины в Этрурии с армией, тогда время действия сокращается. Суд над Рабирием должен был происходить сразу после того, как Катилина соединился с Манлием и с ветеранами Суллы — предположительно около Фезул. Конечно, можно возразить, что Манлий и один представлял значительную угрозу. Однако если Катилина находился в Риме (он покинул его 8 ноября или сразу после этого), то приходится предположить, что Манлий вынужден был выступить в поход без Катилины. Впрочем, это весьма спорное предположение. Очевидно, Катилина присоединился к Манлию между 14 и 18 ноября (последнее число — дата, когда Катилина и Манлий были объявлены врагами народа).

Теперь акцент сдвигается с Целера и красного флага на Цезаря и Лабиена. Другой край временного масштаба — 9 декабря, последний день Лабиена на посту плебейского трибуна. Приблизительно шестнадцать дней проходит между серединой ноября и захватом аллоброгов на Мульвиевом мосту. Это дни, когда действовал senatus consultum ultimum, Катилина и Манлий официально были вне закона, и Рим пытался узнать, кто именно в городе тайно находится на стороне Катилины. Имена называли, но доказательств не было. Заговорщики внутри Рима ничем себя не выдавали. Вероятно, суд над Рабирием происходил во время этих шестнадцати дней.

То, что я предпочла шестое декабря девятому — четыре дня разницы, — объясняется моим толкованием характера Цезаря.

Пятого декабря он выступал в Палате в защиту милосердия к заговорщикам. Один из них был его родственником по браку, мужем сестры Луция Цезаря. Поэтому между ними продолжала существовать amicitia, несмотря на тот факт, что несколько лет назад Цезарь преследовал судом брата первого мужа Юлии Антонии. Это был гражданский иск, не уголовный. В случае Лентула Суры Цезарь не мог сделать ничего, кроме как просить о милосердии (и хотя все древние источники утверждают, что все консуляры голосовали за смертный приговор, нельзя предположить, будто Луций Цезарь был виноват в чем-то большем, кроме того, что воздержался). Это Катон поднял волну. Катон был главным среди людей, способных заставить Цезаря потерять терпение. У нас есть примеры того, как быстро и с какими разрушительными последствиями мог Цезарь выходить из себя. Мы также знаем, что Цезарь умел действовать с быстротой, которая поражала его современников. Четырех дней могло оказаться недостаточно для других, но так ли это было для Цезаря?