Багряный лес - Роман Лерони

Я пришел сюда, чтобы пройти свой путь.

Он поднялся на ноги и осмотрел то место, куда попал после того, как шагнул в распахнутую дверь в иконостасе. Коридор, наполненный смертью, огнем и одиночеством, был перед ним. Он был так огромен, что тело Александра казалось микроскопичным рядом с высокими стенами. Далеко вверху колыхалась и вспыхивала бесконечная река из огня, которая текла ниоткуда и втекала в никуда.

Человек осмотрел себя. И то, что он увидел, заставило его оскалиться в зловещей улыбке. На его теле не было кожи. Она вся сгорела, была слизана болью, а вместо нее осталось кровоточащее мясо. Огонь решил не трогать жертву, пока она не буде достаточно готова, чтобы ее употребить. Она была еще сыра.

Не зная, почему он это делает, но уверенный, что надо поступать здесь именно так, Александр побежал. Он иногда падал, когда оступался на острых камнях, или когда огненный столб накрывал его, низвергаясь сверху. Но это не могло остановить его бега.

Неизвестно, сколько времени занял его бег, так как в мире мук время становится вечностью, оно злорадно удлиняется, чтобы смертельный исход был даром, а не ужасом, но скоро оказался на перекрестке. Пересекающий основной коридор проход был полон темноты. В нем не было видно огня. Саша остановился, прислушиваясь, понимая, что здесь его настигнет новое испытание.

Он не ошибся, так как сквозь гул огня услышал, как заскрежетали металлом о камень кладки стен. Этот звук — стремительное накатывание скрежета — слышался со всех четырех сторон. И скоро он увидел, как из коридоров, врезаясь острыми краями в стены, выбивая из них пыль и камни, выкатились четыре огромных, покрытых огромными тупыми и сбитыми о камень шипами, катка. Отчетливо были видны густые снопы искр, в тех местах, где железо встречалось с камнем. Бежать было некуда, но человек побежал… Побежал навстречу тому катку, который катился оттуда, куда вел огненный коридор.

Мгновение — и четыре катка столкнулись. От их столкновения затряслись стены, по огненной реке пошли высокие волны, выплескиваясь на неровные грани стен. Человека не было видно среди изломанного и дымящегося железа. Его не было там вообще. Катки ударились в пустоту, они не поймали жертвы…

На какое-то мгновение его выбросило из коридора. Одело в мучительные одежды чьей-то несчастной судьбы. Он увидел себя лежащим на носилках, которые в стремительном беге несли шесть человек. Они бежали к вертолету, который стоял на расчищенной от камня площадке, бешено вращая лопастями и разгоняя ими жёлтую удушливую пыль. Сквозь гул вертолётного ротора слышалась густая стрельба и грохот близкого боя. У бегущих были запыленные лица, покрытые густой корой из смеси грязи и пота. Оружие билось у них на груди, а на лицах застыла отрешенность и сочувствие. Они прощались с ним, а сами были готовы через минуту шагнуть в ад войны в растопленных зноем горах. Александр кричал от боли, стараясь приподнять голову, чтобы увидеть то, что осталось от его живота, увидеть то место, где беспощадной хозяйкой поселилась боль, но сил было мало — голова падала обратно на окровавленный его и чужой кровью брезент носилок и моталась там, разбрасывая остатки сознания под ноги бегущим. Он кричал, но не слышал крика, а чувствовал солоноватый вкус горной пыли в своем теперь вечно разинутом рту. Но еще до того, как его подняли в люк вертолета, им овладело безразличие, и еще до того, как цепкая немота сомкнула его уста, он успел удивиться тому, как легка смерть…

Огненная река мерно гудела, растекаясь по потолку высокого и бесконечного коридора, выплескиваясь в его пространство смертью. Александр оглянулся. Назад пути не было. Позади, загромождая перекресток, треща от жара, раскаляясь, лежала огромная груда металла — все, что осталось от гигантских шипастых катков. Он побежал дальше, пробивая своим наполненным болью до каждой капли сознания телом непреодолимые расстояния вечности. Он не знал, куда попал, но мысль, борющаяся с болью, отталкивающая ее, гнала его вперед, туда, где был конец его путешествия.

А есть ли конец этому пути? Если это дорога судеб, то она бесконечна… Я не выйду отсюда!.. Прочь сомнения, с которыми этой дороги не пройти. Только вперед!..

Следующий перекресток был пустынным. Все тот же испепеляющий жар наполнял пространство перепутья. Саша осторожно вышел в его центр и осмотрелся. Огненный гул висел над головой, взрывы сотрясали воздух и стены коридоров, расплёскивали огонь в высоте. Он уже собирался бежать дальше, когда из пыли и раскаленных камней под ногами, перегораживая дорогу, взлетели и натянулись сотни канатов. Они застонали нудной песней напряженных струн. Из боковых коридоров, наполненных, как и прежний, густой темнотой, донеслось сухое и частое щелканье, словно невидимый погонщик гнал стадо скота. Это звук стремительно приближался. И через мгновение на свет огненного коридора вылетели тысячи других канатов, которые, извиваясь в воздухе ожившими щупальцами диковинного животного, набросились на стоящего человека и стали его оплетать, сдавливая и врезаясь в окровавленную плоть. Кричать было невозможно. Затрещали разламываемые кости…

Еще до того, как открыть глаза, он изо всех сил напрягся, чтобы расширить грудь и вдохнуть ею воздух, но вместо него был удушливый дым. Александр закашлялся и, наконец, открыл глаза. Он стоял на дощатом помосте, привязанный к деревянному столбу, укрепленному в середине помоста. Путы так сильно оплетали его тело, что не хватало сил, чтобы дышать даже тем скупым на жизнь воздухом, до предела наполненным дымом, который густыми и жирными струями выбивался из щелей помоста. Часто моргая, чтобы сбить веками слезы из глаз, разъедаемых дымом, он увидел, как вокруг помоста с деловитой суетой сновали стражники в латах, запаливая факелами солому возле помоста. За ними, на небольшом удалении, проливая безразличные слезы (дым попадал в глаза), постоянно вытирая их рукавами неопрятной одежды, стояла толпа. В их лицах он отчетливо читал любопытство, хотя ожидал увидеть хотя бы жалость. Его взгляд, пробивая дымную удушливую пелену, заметался по серым лицам, ища в них сердечности, благодарности, участи, но везде была одна и та же тупая маска любопытства. Это были уже не люди. И умирая, не от огня, а от дыма, он изумлялся тому, как он мог посвятить этим существам свою жизнь, а теперь бросал в их жадные глаза свои обреченность, агонию и смерть. Удивление было настолько велико, что в последнее мгновение ему показалось, что он умер не от огня, а именно от удивления. Его сердце разорвалось от ужаса ясного осознания несправедливости. Не той несправедливости, которая убила его, а той, которую, дала судьба этому морю жадных на зрелища, на зависть и на смерть ближнего существ, коих он всю жизнь принимал за людей…