Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Шестого июля 2-я армия прибыла в Бобруйск, где получила все необходимые припасы благодаря блестящей распорядительности коменданта генерала Г. А. Игнатьева, который самостоятельно, без приказов командования, подготовил крепость к обороне, заготовил в ней большие запасы провианта, да еще позаботился об армии Багратиона, выставив по дороге от Бобруйска до Слуцка фураж и по 600 подвод на каждой станции. Приказ от Багратиона о подготовке всего этого Игнатьев получил тогда, когда уже все приготовления были закончены, — редкостная, невиданная распорядительность и толковость в обстановке полной неразберихи и отсутствия дельных распоряжений из Главной квартиры!

Но даже после победы у Мира Багратион не был уверен, что он вырвался из западни. Как писал 3 июля Александру I главнокомандующий 3-й армией генерал А. П. Тормасов, Багратион, извещая его о своем отступлении на Бобруйск, писал ему, что «в столь стесненных обстоятельствах легко случиться может, что дорога к Бобруйску неприятелем заграждена будет, как и к Минску, и принужденным найдется кн. Багратион обратить марш к Мозырю…»-1. 6 июля, на марше к Бобруйску, Багратион получил срочное известие, что французы заняли Пинск и движутся к Мозырю! Правда, скоро ожидать противника в Мозыре не приходилось — французам предстояло преодолеть непроходимые Пинские болота. Но опасность окружения существовала.

Благодатный отдых в Бобруйске

Самую большую опасность для Багратиона по-прежнему представлял Даву. Все движения его корпуса строго подчинялись главной директиве Наполеона — не дать Багратиону соединиться с Барклаем. Поэтому маршал, заняв Минск, не пошел на Бобруйск, а двинулся севернее — на Борисов, с тем чтобы не дать русским раньше его войти в Могилев. Так этот белорусский город стал той ключевой точкой, достигнув которую Багратион мог рассчитывать соединиться с 1-й армией. Французы это отлично понимали и стремились перерезать путь Багратиону. С этой же целью на помощь Даву по направлению к Игумену, сойдя со Слуцкого тракта, по песчаным дорогам и болотам устремился корпус Понятовского.

По мнению А. И. Михайловского-Данилевского, «ни одна крепость в России никогда не являлась столь полезной, как Бобруйск в 1812 году. Не будь там крепости, князю Багратиону невозможно б было прежде исхода августа соединиться с 1 — ю армиею, а тогда она была уже в окрестностях Москвы. Переправа через Березину сделалась бы совершенно недоступною, ибо когда князь Багратион находился еще в Слуцке, Пажоль был уже в Свислочи и мог… перейти на левую сторону реки, уничтожить гати и плотины на болотных берегах Березины и тем самым затруднить нашим войскам наведение мостов. Князю Багратиону, не имевшему с собою понтонов, довелось бы идти на Речицу и Лоев, там переправляться через Днепр и большим обходом искать соединения с 1 — ю армиею или вовсе от него отказаться, пинскими болотами примкнуть к Тормасову и 1 — й армии предоставить одной бороться с Наполеоном»21.

Действительно, Бобруйская крепость не позволила Пажолю сунуться от Свислочи вниз по Березине и помешать Багратиону в Бобруйске спокойно переправиться на правый берег. Оставив больных, раненых, часть обоза в крепости, пополнив запасы продовольствия и влив в свой состав резервные батальоны, Багратион 7 июля двинул к Могилеву казаков Платова и корпус Раевского.

Мечта об обозе.

Нам трудно понять, как важен был для офицеров и солдат Багратиона короткий отдых под защитой крепостных стен Бобруйска, среди своих. А как замечательно было соединиться наконец со своим, подошедшим следом обозом! «Эта встреча, — писал позже участник изгнания Наполеона из России Н. Г. Изюмов, — была для нас праздником потому, что бывшие с нами белье и обувь слишком обносмись, и мы здесь могли переменить их свежими. Кто не был в подобных обстоятельствах, тот не может судить о том удовольствии, которое мы чувствовали, когда после продолжительной бивачной жизни под дождем и снегом, в грязи и на сильном холоде могли в теплой избе умыться и переодеться»24. Вообще, участники похода в первые недели увидели тот лик войны, который был неведом в мирное время: опасность, смерть, сражения не так утомляли людей, как голод, жажда, неудобства походной жизни, когда стертая в сапоге пятка на марше становится мучительнее боевой раны. И люди по-разному переносили тяготы похода. Как вспоминал А. Н. Муравьев, «если бы я не был с молодых лет приучен довольствоваться, не гнушаясь, всякою пищею, то в высшей степени труден был бы для меня этот поход. Тут я на опыте узнал, какой вред наносит молодому воину прихотливость и гадливость, к которой теперь приучаются юноши. Не в свое время умыться, утереться полотенцем не совсем чистым, не часто переменять белье, разрывать мясную пищу и есть руками, пить из невзрачной кружки или посуды, не лишенной дурного запаха, ложиться, не раздеваясь, и спать на сырости или в грязи, под дождем или в курной избе, наполненной тараканами и другими гадами, и тому подобные военные обыденные необходимости отталкивают их от службы и исполнения своих обязанностей или делают их неспособными для пользы, которая от них ожидается»25.

Могилев. Цена опоздания

В сложившейся обстановке занятие Могилева для командования 2-й армии превратилось в первоочередную задачу. Ее решение позволило бы сблизиться с находившейся в Витебске 1-й армией и одновременно воспрепятствовать движению французов по кратчайшему пути через Оршу на Смоленск. 2-я армия прикрыла бы Смоленск и Москву и впервые встала лицом к противнику, контролируя удобные переправы через Днепр. Но, как и раньше, Багратион совсем немного опоздал. Войдя в Бобруйск, он приказал казакам Платова и 7-му корпусу Н. Н. Раевского «запастись только сухарями» и усиленными маршами спешить к Могилеву, чтобы там предупредить неприятеля26. Трудно найти в военной истории того времени переходы, подобные маршам 2-й армии. Войска в день делали по 45 и 50 верст (в 18 дней прошли пространство в 600 верст). Несносный жар, песок и недостаток чистой воды еще более изнуряли людей. Не было времени даже варить кашу. Полки потеряли в это время по 150 и более человек. «Находясь с 26-ю дивизиею в голове колонны, к счастью, я имел большой запас сухарей и водки. Отпуская двойную порцию (армейская чарка — 175 граммов. — Е. А.), поддерживал этим солдат, но, несмотря на то, у меня выбыло из полка по 70 человек, — писал Паскевич. — В Старом Быхове узнали, что неприятель занял уже Могилев»27.

Увы, все усилия Багратиона были тщетны: Даву вновь опередил его на один переход. Тоже без отдыха, тоже ускоренным маршем, он подошел к Могилеву и первым занял город. Это было тем более досадно, что путь французов от Игумена до Могилева был даже длиннее, чем путь Багратиона от Бобруйска. Возможно, главнокомандующий 2-й армией, имевший переписку с губернатором Могилева Д. А. Толстым, не сумел предугадать особенной прыти Даву и потому был уверен, что непременно опередит французов. 7 июля он с чувством некоторого превосходства над противником писал А. П. Ермолову из Бобруйска: «Теперь побегу к Могилеву, авось их в клещи поставлю». Чуть раньше Багратион писал Барклаю, что его войска выступают на Могилев 7 и 8 июля и, по его сведениям, корпус Даву находится в 85 верстах от города28. На самом деле все было иначе. 6 июля лазутчик еврей Хершенсон доставил сведения о том, что «4-го числа сего месяца пополудни в 5-м часу выступили из Борисова три колонны соединенных войск французских и польских. Первый колонны авангард ночевал в Кохнове, а вся колонна хотела идти на Смоленск и Оршу». Французы, таким образом, были уже на подступах к Орше и в Кохнове, то есть на развилке дороги Витебск — Могилев24. 7 июля, когда авангард Багратиона выходил из Бобруйска, Даву был не в 85 верстах от Могилева, а уже в одном переходе от него (то есть верстах в тридцати), что и позволило ему 9 июля занять город10.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});