Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Но за сей страх и удовлетворен он был лихвою неописанным для него удовольствием, при смотрении тогдашнего фейерверка. Зрелище сие было для его совсем новое и поразительное, и по счастию удалось ему оное видеть во всей полноте и беспрепятственно. Ибо как мы, для тесноты, не рассудили брать его с собою в демидовский дом в маскарад, то и оставили его в возке с его бабушкою и другими на бал не поехавшими детьми, поставя возок в таком месте, чтоб им из оного весь фейерверк был совершенно виден. И какая радость была для его, когда увидел он вздымающиеся вверх ракеты, вертящиеся разнообразные огненные колесы и потом горевший разными огнями небольшой фитильной щит. Он прыгал даже от радости и восхищения! А такое же действие производило сие зрелище и в бывшей с нами в маскараде большой нашей дочери. Не с меньшим же удовольствием смотрели и сами мы из дома на сию редко видаемую огненную потеху.

 Что касается до самого бала и маскарада, то оной был нам уже не в такую диковинку; к тому ж и не было нем никаких дальних особливостей. Наместник присутствовал на оном недолго, а тотчас по сожжении фейерверка отъехал; да и прочее дворянство веселилось оным не слишком долго, и на большую часть скоро разъехались, а чрез то и сделался довольной простор. Пользуясь оным, старался я всячески отыскать определенного в наш город городничего, как будущего своего в правлении городом Богородицком сотоварища и такого ближнего соседа, с которым надобно мне будет иметь более всех дела. Был он один из замосковных, но небогатых помещиков, бывший до того в морской службе и отставленной в чине капитана второго ранга, и назывался Антон Никитич Сухотин, и находился также тогда с женою своею на сем маскараде. По белому его приметному морскому мундиру не трудно мне было его отыскать, и я не преминул с ним обрекомендоваться и сколько–нибудь познакомиться; а сие и было со мною наидостопамятнейшее на сем бале происшествие, на котором после сего и мы с женою не долго пробыли, но поспешили возвратится к прочим родным нашим на квартиру.

 Как сим фейерверком и маскарадом все бывшие тогда в Туле празднества и увеселения кончились и более жить в оноё было не для чего, то на другой же день после сего все излишние начали из сего города разъезжаться. А их примеру последовали и мы, и собравшись, отправились в прежнее свое местопребывание в Богородицк, куда на другой день благополучно и возвратились.

 Как случилось сие уже в святки и пред самым наступлением нового года, а вкупе с ним пред наступлением совсем нового и достопамятнейшего периода в моей жизни, весьма отменного от прежних, то займу я достальное место в сем письме изображением того состояния и положения, в каком я при конце сего года находился.

 Что касается собственно до меня и всего моего семейства, то я был тогда в наилучшей поре моего возраста. Шел мне сороковой год, а потому хотя и переступил уже я за половину обыкновенного человеческого века, но был совершенно еще свеж, мужествен и бодр, и по благости Господней пользовался наисовершеннейшим здоровьем, а вкупе благосостоянием таким, какого не желал я лучше. Семейство имел я уже тогда нарочито многочисленное, и состояло оно из тещи, жены и пятерых детей, из коих все были хотя мал–мала меньше, но доставляли нам бесчисленные удовольствия и утехи. Старшая из дочерей моих, Елисавета, была уже изрядная девочка, и с красотою телесною утешала нас вкупе и умом, а паче всего своим добронравием и хорошим характером. Все качества и свойства ее были таковы, что приобретала она от всех видавших ее любовь и уважение. Сын мой был также уже мальчик, вышедший из лет младенческих. Ему шел уже седьмой год и он умед уже грамоте и мог уже читать и писать изряднехонько; а по понятливости своей учился уже тогда и немецкому языку. Душевные и телесные способности его ко всему открывались час от часу больше, и он с каждым годом подавал нам о себе от часу лучшую надежду и был по всем отношениям милый, добронравной и любезной ребенок. Обе следующие за ним меньшие его сестры, Настасья и Ольга, возрастали уже также мало–помалу, и первая из них умела также уже грамоте, и обе утешали нас своими невинными детскими делишечками и обе подавали о себе уже нам добрую надежду. Что касается до самой меньшей и четвертой моей дочери, Александры, то сия была еще на руках младенцем и чтой–то не очень здорова, так что не было дальней надежды о ее жизни. Теща моя хотя начинала уже стареться, но была также еще в совершенных силах, хотя и не всегда равно здорова. Кроме ее и жены моей, жила тогда еще с нами помянутая девушка, госпожа Беляева, которая всем поведением своим заставила нас столько себя любить, что мы ее наравне со своими родными ночитали и сотовариществом ее были очень довольны.

 Относительно до внешних моих обстоятельств и положения моего, то было оно наивожделеннейшее. По особливой благости Господней имел я счастие приобресть, живучи и в сем месте, как от подкомандующих моих, так и от всех, кто меня только знал, всеобщую любовь, почтение и уважение. А и от самого командира моего, князя Гагарина, приобретал я час от часу более к себе благосклонности и уважения. Жизнь вел я кроткую, тихую и умеренную, и с небольшим достатком своим сообразную. Не отставал я совершенно от людей, но и вперед ни в чем не выдавался с излишком.

 Все расходы мои были умеренные; а чтоб оные еще более сократить, то умножил я при себе людей, и перевезя их из своей деревни, нанял тут себе несколько казенной земли и заставил их пахать и засевать хлебом, дабы мне оного, для содержании всего дома моего и заведенного тут же маленького скотоводства и птицеводства, без привоза из деревень моих было достаточно и я не имел бы нужды ничего из грубой провизии для себя покупать. Сверх того, как квартира была у меня не наемная, дрова непокупные, в овсе и сене для лошадей не было мне никакой надобности, ибо и лошади у меня и продовольствие их было казенное, то все сие вместе с довольным жалованьем, доходами, получаемыми с небольших моих деревеньшек, и процентами, получаемыми с малого моего и в Киясовке еще основанного капитальца, час от часу, и увеличивало понемногу мой достаток и дозволяло мне содержать себя час от часу лучше и жизнь свою вести свободнее. К тому ж и не было до сего и дальних поводов к излишним расходам: по удаленности Богородицка от соседственных дворянских домов, не мог я иметь обширного ж такого знакомства, которое бы сопряжено было с частыми и многими выездами и взаимными угощениями к себе приезжающих, Все мое тогда знакомство ограничивалось почти только двумя домами, господина Толбузина и г. Киреева, но и те жили в такой от нас отдаленности, что нельзя было часто переезжаться и с ними. А то же некоторым образом можно было сказать и о доме гг. Верещагиных, живущих в Бобриках. Нельзя сказать, чтоб мы и с ними видались очень часто, и к чему наиболее повод подавало то, что характеры сестер г. Верещагина, несмотря на все их наружное благоприятство к нам, были как–то несогласны с характерами моих семьянинок, а потому дальней охоты и не было к ним часто ездить. Что ж касается до внутренних наших по городу знакомцев, то свидания с ними и обхождение не доставляли нам ни малейших лишних расходов. Все они ограничивались только лекарем, господами Полуниными и архитекторским помощником Волковым, и с людьми сими можно было попросту и без дальних околичностей обходиться.