Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси - Глеб Сергеевич Лебедев

о варягах» ПВЛ восстанавливается теперь подробно и со значительной степенью достоверности (Булкин и др., 1978: 90; Кирпичников, 1979: 99–100; Потин, 1970: 64–80; Кирпичников, 1998).

Первые поселенцы, прибывшие из Скандинавии на Восточный путь, по-видимому, знакомые с прибалтийско-финскими племенами побережий и островов (известные им как ruotsi со времен «допарусного мореплавания» свеев), обосновались на Алодейоки у выхода на речные пути в финские земли Приладожья и Восточного Поволховья сравнительно небольшой и мирной общиной; возможно, «кузнец», сочетающий с трудовыми жреческие функции общинного «годи» (старинный, вендельских времен, ритуальный жезл Одина тщательно сберегался), был не просто хевдингом, но даже особой княжеского достоинства: подобное сочетание у князьков обских угров удерживалось до конца Средневековья: «таежные князья занимались не только военным делом, но и почетным для них кузнечным ремеслом, которое традиционно было окутано завесой таинства для многих «обычных» людей» (Зыков, Кокшаров, 2002: 9).

Валун «наковальни» ладожской кузницы напоминает о Скаллагриме, отце Эгиля, поселившемся в Исландии: глава рода, отказавшийся от королевского предложения «стать лендрманом», Скаллагрим был искусный кузнец; он построил кузницу на мысу, но «не нашел там такого камня, который бы показался ему достаточно ровным и твердым, чтобы ковать на нем железо… И вот однажды вечером, когда другие люди легли спать, Скаллагрим вышел на берег, столкнул в море лодку с восемью скамьями для гребцов, которая у него была, и поплыл на ней к островам посредине фьорда… Там он опустил за борт якорный камень, а потом бросился в воду, нырнул, поднял со дна большой камень и положил его в лодку. После этого он взобрался в лодку и вернулся на берег. Там он перенес камень к своей кузнице, положил перед дверями и позже ковал на нем железо. Этот камень лежит там до сих пор, и около него много шлака. Видно, что по камню много били и что он обточен прибоем и не похож на другие камни, которые можно найти в том месте. Теперь его не поднять и вчетвером» (Сага об Эгиле, XXX).

«Ладожский кузнец» жил на полторы сотни лет раньше Скаллагрима, но действовал подобным же образом; вряд ли он был столь же могущественным и независимым хевдингом, как Оттар в Халогаланде, который «был в числе первых людей этой страны: хотя у него было всего двадцать голов крупного скота и двадцать овец и двадцать свичей; а то немногое, что он пахал, он пахал на лошадях. Но доход его состоит в основном из податей, которые платят ему финны… Самый знатный должен платить пятнадцатью шкурками куниц и пятью ездовыми оленями, и одной медвежьей шкурой, и десятью мерами пера, и шубой из медвежьей шкуры или шкуры выдры, и двумя канатами, каждый по шестьдесят локтей длиной, один, сделанный из моржовой кожи, другой – из тюленьей» (Орозий короля Альфреда) (Матузова, 1979: 25). Подобные подати можно было собирать и с окрестной приладожской «лопи». Всадник с «неволинским поясом», торжественно преданный сожжению и похороненный в «сопке № 140» Горы Победища, может быть, хаживал «к бьярмам». Однако ладожские скандинавы должны были делить пространство деятельности со славянами Любши; не всегда – мирно, но в начале IX в. «поколение Убби» включилось в оборот серебра, охвативший все пространство Восточной Европы и достигший Скандобалтики в 786–833 гг.

Славян и норманнов связывал общий интерес в том, чтобы вывести оборот таежной пушнины из-под контроля хазар, монопольно (через булгар на Волге) торговавших с финскими племенами Прикамья, Поволжья, Приладожья. Поднепровские кривичи, втягиваясь в связи с Ладогой, открывали пути на Днепр и в Черное море. «Каганат русов» 830–850-х гг. мог вовлечь в оборот добычу викингов из походов в Западной Европе, прежде всего пленных христиан, заметные контингенты которых уже ко времени первой поездки Ансгара накапливались в Бирке и которыми торговали (в том числе женщинами и детьми) даже в саксонско-датском пограничье, не говоря о рынках Хедебю и Бирки (Vita Anskarii, 11, 15). Организаторы этой «торговли с Востоком», видимо, первыми использовали контингенты дружин викингов для контроля над Ладогой (пожар и реконструкция 840 г.), Гнездовым в Поднепровье (курган № 47) и движения по Днепровскому Пути из варяг в греки (по крайней мере пройденному «послами 838 года»), Дир, если именно он был провозглашен «хаканом русов», ассоциировался у арабов с «большим числом городов», а у русского летописца – с Киевом.

«Эфемерида» этой «Державы Дира» попыталась спаять «Землю нашу» чуди, веси, мери и словен со скрепленной старинным «Живяху въ мире» федерацией племен Поднепровья, испытывавшей давление Хазарского каганата. Успех, хотя бы и кратковременный, был возможен, а «русь» морских дружин с рек Восточной Европы хлынула в Средиземноморье. Ладога, тыловой опорный пункт этих «Путей на Восток», продуцирует местные генерации «русов», и в славянских «градах» Верхней Руси скандинавские имена обретают смягченные славянские формы, такие, как прогремевшие через два поколения Helgi – Олъг, Helga – Олга, Ingvarr – Игорь; языковая ассимиляция такой глубины предполагает по крайней мере две-три генерации смешанных браков славянской и скандинавской элиты «руси». Густимусл «Ксантенских анналов» может быть отождествлен с Гостомыслом «Иоакимовской летописи» с неменьшей проблематичностью, но и с неменьшими основаниями, чем Рюрик – с Рёриком Ютландским; но даже легендарная его генеалогия и родственные связи не противоречат археологической действительности Ладоги, Любши, Изборска.

Примерно столетний период (750–850-е гг.) сравнительно мирных взаимодействий на водных путях и в центрах на волоках восточноевропейских лесных рек завершается обострением славяно-скандинавских отношений, а затем изгнанием варягов (свеев) из Ладоги. В ходе развернувшейся межплеменной усобицы ладожские словене в 862 г. обращаются к Рюрику. Этот предводитель викингов к тому времени владел землями в Западной Ютландии и на фрисландском побережье, во фризо-скандо-немецко-славянском пограничье; он контролировал водный путь из Северного моря по р. Айдер в Хедебю, а незадолго до 860 г., видимо, покинул Дорестад (который вскоре после этого снова стал добычей викингов). Не исключено, что Рюрик был одним из организаторов блокады Бирки в 850-х гг. Изгнанный из Фрисландии местными жителями, «кокингами», Рюрик не ранее 864 г., однако, мог появиться в Ладоге; сомнения Г. Ловмяньского в такой возможности обосновывались отсутствием данных о связях в то время Ладоги с Фрисландией (Ловмяньский, 1963: 240); однако публикация О. И. Давидан этих данных вскоре сняла эти сомнения (Давидан, 1968: 63), а хронология ладожской застройки вполне отвечает датировкам деятельности Рюрика (Кузьмин, 2000: 59–61).

Безусловно, вождь викингов, появляясь в Ладоге, не ставил своей целью основание династии, которая возглавит государство с предстоящей тысячелетней историей. Цели, как и на Западе, сводились к контролю (на тех или иных условиях соглашения с местными силами, будь то король франков, primores фризских «кокингов» или племенной «старейшина» чуди, веси, мери, словен и кривичей «Земли