Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР - Владимир Иванович Щербаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В поисках виноватого
Как писал Маяковский в своей поэме «Хорошо!»: «Время – вещь необычайно длинная, – были времена – прошли былинные…»
На необычайно длинной временной дистанции людям свойственно пересматривать свои взгляды, менять оценки, разрушать мифы, часто заменяя их новыми, подчиняясь текущей конъюнктуре. Что поделать, история не математика, а уж политика – тем более. Таблица умножения существует объективно и не зависит от нашего к ней отношения, как и «пифагоровы штаны». Не так с историческими событиями, тем более процессами, охватывающими существенный временной пласт, в которые вовлечены не абстрактные цифры, а живые люди, жившие и действовавшие в окружении и на глазах других живых людей. Притча о сосуде, который то наполовину полон, то наполовину пуст, никогда не потеряет актуальности.
Щербаков В. И.: «Вполне естественно в этой перемене массовых настроений участники горе-ГКЧП увидели свой шанс на реабилитацию в общественном сознании. Сторонясь в массе своей публичного внимания в первые годы после амнистии (23 февраля 1994 года все они были амнистированы Государственной думой РФ, а 6 мая того же года на основании ещё одного постановления парламента в их отношении были прекращены уголовные дела), впоследствии они уже не робели, достаточно дружно примерив на себя образ спасителей Отечества. От кого? Разумеется, от предателя и “агента” Горбачёва, благо тот успел растерять последние остатки симпатий в народе, о чём свидетельствуют хотя бы катастрофические результаты его безумной попытки баллотироваться в 1996 году в Президенты РФ: седьмое место и полпроцента набранных голосов.
При этом вновь и вновь всплывают противоречия и нестыковки, которые действующие лица и не пробовали убедительно объяснить или сгладить. Если указание о подготовке чрезвычайного положения президент Михаил Горбачёв дал председателю КГБ Владимиру Крючкову ещё весной, почему, кроме деклараций, многократно зачитанных по радио и ТВ, к 19 августа 1991 года ничего не было готово? Утверждается, что Горбачёв весной лично чуть ли не продиктовал Крючкову поимённый состав будущего ГКЧП, а уезжая в Крым, поручил к своему возвращению иметь готовым план ЧП. Как объяснить тогда, что Геннадий Янаев, судя по его поведению на “тайной вечере” в воскресенье 18 августа, был, очевидно, не в курсе ни планов, ни списков и, что называется, руками и ногами отбивался от “доверия” товарищей возглавить предприятие, которое сам впоследствии назвал “спонтанным”, механизм ЧП “непроработанным”, а все их августовское выступление “тремя днями бездействия”? Почему министр обороны, которому отводилась важнейшая роль во всей кампании, не имел представления, чем должны заниматься войска, с какой целью они вообще вводятся в Москву (и должны были войти в Ленинград)? Почему председатель КГБ, державший в руках все нити происходившего, не отдал приказ своим подчинённым из “Альфы” изолировать Ельцина и других членов российского руководства, что, согласно его коллегам, входило в “обязательную программу” мероприятий ЧП?»
Насколько планы выступления 19 августа были согласованы с президентом, что Горбачёв знал и не знал, что на самом деле говорил и чего не говорил гэкачепистам, в точности не узнает, наверное, никто и никогда, поскольку правду до конца тоже никто из участников тех событий говорить не пожелал. Но снова возникает недоумённый вопрос: если действия путчистов были с ним согласованы, зачем понадобились меры по его изоляции в Форосе, даже если таковая была показной? Зачем на последней встрече у Крючкова, по словам Щербакова, потребовалось обманывать даже друг друга относительно состояния здоровья президента («неадекватен»)? А тот же Янаев (и не он один) вообще знать не знал заранее о полёте в Крым Шенина, Бакланова, Болдина и генерала Варенникова за санкцией начать действовать.
Список нестыковок и противоречий можно множить дальше.
Щербаков В. И.: «На мой взгляд, нестыковки говорят о том, что как не было в товарищах согласья на момент их незадачливого выступления, так не появилось оно и впоследствии. Удивляет другое: с точки зрения идеологии, политики, экономики, социальной сферы, а также в личном плане Михаилу Горбачёву можно предъявлять кучу вполне обоснованных, аргументированных претензий. И ежели таковые возникали у его оппонентов, которые сами занимали высшие посты, пользовались влиянием и имели единомышленников, в том числе и наверху властной пирамиды, где были они тогда со своей правотой и принципиальностью, почему не высказывали свои претензии в лицо адресату, не выносили их на узкий круг Политбюро, не обращались к партии? Напротив, на пленумах ЦК, где другие поднимали вопрос об ошибках и отставке генсека, они каждый раз присягали на верность вождю: останься и правь дальше. На сессиях Верховного Совета, где вопрос об отставке президента поднимали пассионарии, вроде Сажи Умалатовой, эти принципиальные критики оказывались в первых рядах, голосовавших против. “Мы привыкли к партийной и государственной дисциплине”, – оправдывался потом маршал Язов.
А что нам, не желавшим терять свою Родину Советский Союз, до этой партийной дисциплины?!»
Унесённые ветром
В половине второго ночи с 21 на 22 августа российский правительственный борт Ту-134 доставил в Москву «пленённого» в Крыму Президента СССР в сопровождении вице-президента РСФСР Александра Руцкого, предсовмина РСФСР Ивана Силаева, замминистра внутренних дел РСФСР Андрея Дунаева. Вернувшись из Фороса, Михаил Горбачёв в тот же день издал и внёс в Верховный Совет СССР указ об отставке Павлова. 24 августа он поставил перед союзным парламентом вопрос о доверии Кабинету министров и вместо него для управления народным хозяйством страны учредил комитет во главе с Силаевым. Вольский, Лужков и Явлинский стали заместителями нового председателя.
24 августа советское правительство было собрано для оглашения какого-то важного решения. Однако сделать это приехал не М. С. Горбачёв, а ставший буквально накануне, 22 августа, руководителем Аппарата Президента СССР Г. И. Ревенко.
Григорий Иванович прибыл к нам с указом Горбачёва о роспуске Кабинета министров и зачитал его.
Это вызвало возмущение всех участников. Во-первых, президент мог сам приехать по такому случаю, во-вторых, мы до сих пор не знали, в чём нас обвиняют. Вопрос был отложен до Сессии Верховного Совета СССР, открывшейся 26 августа.
Последний парад наступает!
Проведение этой сессии было бы уместнее неделей раньше.
В преддверии этого
