Курский излом - Валерий Замулин

В 237‑й тбр командир роты ПТР лейтенант Капустин в течение 3‑х дней ожесточенных боев старался укрываться в щелях и воронках, своим подразделением не управлял.

Командир огневого взвода истребительно–противотанковой батареи этой же бригады гв. младший лейтенант Кузнецов, после интенсивной бомбежки боевых порядков, бежал с поля боя и увел с собой личный состав взвода вместе с техникой.

По всем перечисленным фактам, для выяснения обстоятельств на месте, в соединения 31‑го тк выезжали мои работники, и в настоящее время командиры и бойцы, проявившие трусость в бою, преданы суду военного трибунала. Агитатор политотдела 242‑й тбр майор Ковригин и помощник начальника политотдела по комсомолу этой бригады ст. лейтенант Солнцев от занимаемых должностей отстранены и привлечены к партийной ответственности»{676}.

Не обошлось без панических настроений и в управлении самого корпуса. Член Военного совета 1‑й ТА Н. К. Попель вспоминал:

«…Мы с Никитой Сергеевичем, побывав у пленных (Хрущев велел докладывать ему о каждой партии), направились к [719] Шалину. Михаил Алексеевич встретил нас на полпути. Обычно Шалин умел скрывать тревогу, оставаться невозмутимо спокойным, даже когда кругом все охвачены волнением. Но, видимо, произошло нечто такое, что и его вывело из строя равновесия, заставило бежать, запыхавшись, по лесу.

— Вот… Вас искал…

Он протянул листок радиограммы. На ней одна лишь строчка:

«Оборона прорвана, войска Черниенко неудержимо бегут. Усычев».

— Кто такой? — спросил Хрущев, показывая на подпись.

— Начальник связи корпуса, подполковник.

— Верить можно?

— Не могу знать, он здесь новый человек.

— Катуков вернулся?

— Никак нет, по–прежнему у Гетмана.

— Кто знает о телеграмме?

— Только радист. Принял и сам прибежал.

— Будет молчать?

— Предупрежден.

— Товарищ Попель, немедленно — к Черниенко. Нет, не один, возьмите с собой двух политотдельцев. Они там останутся. А вы, как только выясните, вернетесь.

Я понимал тревогу Никиты Сергеевича и волнение Шалина. Корпус Черниенко вступил в бой совсем недавно. На него мы возлагали большие надежды, и если он «неудержимо бежит», открывая дорогу гитлеровцам, положение наше — никудышное.

Я поехал с таким расчетом, чтобы перехватить отступающие части Черниенко, хотя мне как–то не верилось в это «неудержимо бегут». Нет, что–то не так.

Мост у речушки разбит прямым попаданием. Не так–то легко было угодить в него — на берегу десятки глубоких воронок. Метрах в ста восточнее уже освоен объезд через смятый ивняк, по пшеничному полю.

Когда мы подъехали, навстречу неглубоким бродом шли танки. Словно обрадованные неожиданным купанием, они бодро выскакивали на отлогий берег, оставляя после себя на песке широкую мокрую полосу. С гусениц свешивались водоросли.

На переправе распоряжался подполковник в кителе, перешитом из желтой английской шинели (такие кителя входили во фронтовую моду).

— Не Коновалов ли? — повернулся я к Кузнецову и Гетману.

— Вроде бы он. [720]

Значит, это одна из бригад корпуса Черниенко. Выхожу из машины, подполковник бежит навстречу.

— Товарищ генерал, начальник политотдела бригады подполковник Коновалов… Второй батальон отходит за Псел.

— Кто разрешил?

— Тут… — Коновалов явно смущен. — Радиограмму одну перехватили…

— Поворачивайте назад. Немедленно!

На командном пункте корпуса атмосфера деловитого спокойствия. Мы ждали чего угодно, но не этого.

— Отвратительно получилось, — морщится Черниенко. — Был в частях. Вдруг радист приносит радиограмму, перехватил. Адресована командующему армией. Мы деремся, а этот докладывает командующему, будто «бежим»… Тут подходил отдельный танковый полк. Нам на усиление. А этот решил, будто противник в тыл прорвался. Сам запаниковал да еще несколько таких, как он… Вот и доложил. Еще считал, что геройский шаг совершает…

Черниенко не называл по фамилии начальника связи. Все свое презрение он вкладывал в слово «этот».

— Посадили его. Пусть трибунал решает — дурак или провокатор. Заверьте Никиту Сергеевича: корпус будет драться до последнего, но не побежит»{677}.

В донесении Управления контрразведки Смерш Воронежского фронта так изложено это происшествие:

«Отмечены случаи, когда отдельные командиры нарушают приказ НКО о скрытом управлении войсками. Начальник связи 31‑го тк Усенко открытым текстом по рации сообщил командованию армии: «…У Черниченко фронт прорван, войска бегут неудержимо…»

Фактически эти данные не соответствовали действительности. Командованием армии Усенко от должности отстранен, понижен в звании. Материал передан военному прокурору для привлечения его к уголовной ответственности»{678}.

Приведу еще один документ — донесение управления контрразведки фронта на имя генерала B. C. Абакумова{679}, касающееся событий 8 июля в полосе 31‑го тк:

«12 июля 1943 г. в отдел контрразведки «Смерш» 1‑й ТА были доставлены совершенно секретные документы штаба [721] 31 тк, найденные в районе боевых действий дер. Зоринские дворы. Среди документов были:

1. Приказ Ставки Главнокомандования № 0296.

2. Приказы войскам В (оронежского) фронта.

3. Приказы войскам 1‑й танковой армии.

4. Пропуска на 5 дней.

5. Позывные и радиоволна 1843‑го иптап и 29‑го оиптап РГК.

6. Секретные пакеты в адрес командования 31‑го тк.

Производственным расследованием установлено, что виновным в утере совершенно секретных документов оказался зав. делопроизводством секретной части штаба 31‑го тк, лейтенант интендантской службы Мельников, уроженец Свердловской обл., русский, из крестьян–бедняков, образование среднее, кандидат в члены ВКП(б), в Красной Армии с июня 1941 г.

8 июля 1943 г., во время ожесточенных боев с противником, начальник штаба 31‑го тк подполковник Гандыбин приказал Мельникову выехать со всеми секретными документами во 2‑й эшелон 31‑го тк. Мельников выехал на грузовой автомашине. В дер. Зоринские Дворы попал под бомбежку вражеской авиации, бросил планшет с секретными документами, сам уехал в тылы корпуса. Об утере секретных документов Мельников никому не сообщил и мер к розыску не принимал.

14 июля 1943 г. Мельников был арестован. При личном обыске у него обнаружено и изъято 10 неотправленных пакетов, находившихся у него с 8 июля 1943 г., среди весьма срочных в адрес начальника штаба 1‑й ТА. Дело следствием закончено и направлено военному прокурору»{680}.

Ни одну армию не миновало такое позорное явление, как трусость и неустойчивость войск. Паника одно из самых страшных явлений для войск. Бегство с поля боя, призывы к оставлению позиций считались и считаются наиболее тяжким воинским преступлением. Оно ведет к падению дисциплины, боевого духа и в конечном итоге к разрушению обороны. Поэтому всегда с трусами и паникерами обходились очень жестко, а учитывая, что роль командира в вооруженных силах всегда высока, к ним и предъявлялись особые требования. В Красной Армии, помимо командного состава частей и соединений, укреплением дисциплины, выявлением людей, склонных к паническим настроениям и дезертирству, занимались отделы контрразведки Смерш и политотделы. Хотя мера эта была вынужденная, в практической работе в войсках встречалось немало злоупотреблений, да и просто преступлений. Порой [722] привлекали к ответственности и даже расстреливали невинных людей, тем не менее без этого кропотливого и каждодневного труда обойтись было трудно. Используя все доступные методы и формы работы, офицеры этих органов добивались достаточно высоких результатов. Примером того, как действовала эта система, помогая выявить неустойчивых командиров, проявивших малодушие, даже через определенный промежуток времени, служит следующий документ — внеочередное донесение начальника политотдела 3‑й мехбригады 3‑го мк майора Куртелева на 21.00 14 июля 1943 г.:

«Как стало известно, командир 1‑й стрелковой роты 452‑го мсбн ст. лейтенант У. Н. Д., 1915 года рождения, русский, служащий, член ВЛКСМ, в РККА с 1941 г., образование 5 кл., военное — курсы лейтенантов, участник Отечественной войны с 12.12.1942 г., уроженец Горьковской области Ивановского района с. С… холост, дома проживает сестра … будучи в бою 7.7.43 г., когда его рота попала в окружение немецких танков и пехоты, предлагал сдаться в плен, послал для этого к немцам красноармейца Коробкова, но последний отказался, заявив: «Красный воин в плен не сдается!» У., отделом контрразведки, арестован»{681}.

После того как боевая группа «Лейбштандарт» в 18.00 овладела Рыльским, а «Дас Райх» прорвалась к выс. 224.5, ситуация в полосе 31‑го тк стала критической. Прорыв обороны корпуса на всю глубину и захват противником сел Кочетовки и Сухо — Солотино стал делом ближайших двух–трех часов. Но в этот момент, хотя и со значительным опозданием, сработал запущенный Н. Ф. Ватутиным механизм контрудара. Примерно около 17.00 командир 2‑го тк СС отдает приказ «Лейбштандарт» и «Дас Райх» приостановить атаку в северном направлении. Виш и Крюгер должны были немедленно отвести свои боевые группы с высот южнее, юго–восточнее Кочетовки и Сухо — Солотина, и повернуть их против наступающих русских танковых корпусов на оборонительный фронт «Дас Райх» и 167‑й пд. Это решение штаб корпуса без промедления передал в войска.