Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин

Выходить из себя у Блинкова были самые серьезные основания: после рейса на СП он уходил в отпуск и ужасно спешил, потому что и так уже опаздывал на двое суток и всякие дальнейшие задержки воспринимал как злонамеренное посягательство на свою личную свободу. Тем более что Ксану, которая согласилась ехать в отпуск вместе с ним, могли перехватить другие – на красавицу стюардессу заглядывались многие, это Блинкову было доподлинно известно.

Позволив командиру корабля излить душу, Зубавин рыкнул: «А теперь помолчи!» – и сжато изложил ситуацию.

Растерянный и приунывший, стараясь не думать о рухнувших планах, Блинков теперь стоял у висевшей на стене карты и гадал, где Анисимов мог сесть на вынужденную. Хотя расчетное время его прибытия не истекло, было ясно, что не мог такой летчик, как Анисимов, продолжать бессмысленный полет: наверняка где-то приледнился, и не на шасси, конечно, что в темноте на дрейфующем льду было бы до крайности безрассудно, а «на брюхо». Так что Илью, не мешкая, надо искать, а как и где?

Зубавин, прищурившись, смотрел на Блинкова и без всякого сочувствия внимал его сбивчивым рассуждениям. За годы работы в аэропортах он всего навидался и привык относиться к летчикам как к взрослым детям: вечные борцы за справедливость, непосредственные, легко возбудимые, взрывные, но в конечном счете честно соблюдающие правила игры. Мишу Блинкова он знал как облупленного. Бурная личная жизнь Миши, великого ходока по дамской части и в свои тридцать два года нестреноженного, давала обильную пищу для всякого рода анекдотов; однако, насколько дерзок и бесшабашен он был на земле, настолько осторожен и осмотрителен в воздухе: риска не терпел, любил летать наверняка, от «прыгающих» экспедиций с их первичными посадками и высоким заработком отказывался, но зато и аварий ни разу не имел. Словом, летчиком Блинков был заурядным, никаких отступлений от инструкций и приключений в воздухе за ним не числилось – качества, которые высоко ценит начальство, предпочитающее надежную, гарантирующую от ЧП заурядность пусть талантливой, но своевольной лихости.

Вот и сейчас Блинков доказывал, что искать Анисимова – задача сверхсложная. Нет, он, конечно, не отказывается, но просит учесть, что поиск придется вести на акватории порядка сто на сто километров, к тому же в условиях практически полной полярной ночи; а если циклон в данном районе обосновался всерьез и задует поземка, то шансы на успех и вовсе приближаются к нулю…

Слушая доводы Блинкова, Зубавин думал, что не может с ними не согласиться, но от такого совпадения мыслей ощутил одну лишь горечь. Анисимова он заметно выделял из числа нынешних летчиков, любил с ним общаться и поселял всегда у себя на квартире – честь, которой удостаивались немногие избранные; грешная мысль, но лучше бы произошло наоборот и Блинкова искал Анисимов – ему бы и в голову не пришло разглагольствовать о сверхсложной задаче и близких к нулю шансах… Ничего не выражающим взглядом Зубавин смотрел на Блинкова, слушал его и испытывал все более жгучую тревогу за судьбу Анисимова, его экипаж и пока что безымянных пассажиров, фамилии которых с Диксона еще не сообщили. Чем закончился полет? Из обрывка последней радиограммы с борта 04213 известно лишь то, что правый мотор заглох, обледенение интенсивнейшее…

Без стука вошел радист с ответом из управления. Начальник сообщал, что принимает экстренные меры, разрешил задержать Блинкова и в заключение давал ценное указание: «действуйте по обстановке с учетом обеспечения безопасности поисковых полетов».

Ничего другого Зубавин и не ожидал – нормальный ответ, типичная перестраховка. Своим ЦУ начальство снимало с себя всякую ответственность, ясно давая понять будущей комиссии, что за ход операции отныне единолично отвечает Зубавин, который, с одной стороны, обязан выручить Анисимова, а с другой – сделать это так, чтобы поисковый самолет находился в безопасности, то есть на приколе. Попади такая радиограмма Гриценко, с бессильным гневом подумал Зубавин, тот полез бы вон из кожи, чтобы переложить ответственность на кого угодно другого, и доперекладывался бы до того, что некого было бы спасать. Раньше, во времена ПУГА[2], Марк Иваныч Шевелев лично прилетел бы руководить операциями, вся Арктика теряла бы сон и покой…

– «…безопасности поисковых полетов», – с выражением прочитал Блинков и озабоченно посмотрел на Зубавина. – С Савичем надо посоветоваться, Авдеич.

– Готовься к тому, что ничего хорошего от него не услышишь, – ответил Зубавин и, подойдя к карте, очертил карандашом квадрат. – Искать будешь здесь, обшаришь тысяч десять квадратных километров… Продовольствие для них возьмешь, палатки, спальные мешки… Ну, чего набычился, Мишутка?

– Мартышкин труд. – Блинков безнадежно махнул рукой. – В зоне обледенения твой квадрат, минут десять полетаешь – и вон из зоны…

– Мартышкин труд, – посочувствовал Зубавин. – Отдыхать будем, пока Савич погоду даст, или как? Предлагаю забить козла.

* * *

Средний не спал.

Зубавин велел врубить все прожекторы, и мощные пучки света устремились в темное небо. Если не яркий свет, то зарю теперь можно различить километров за двадцать – в условиях приличной видимости, конечно. Все-таки шанс, что заметят, возьмут верное направление, дойдут…

Когда слышался гул самолета, идущего на посадку, свободные от вахт спешили к полосе и считали. С борта спускался один, второй, третий, четвертый – только экипаж. Не задавая ненужных вопросов, люди расходились, снова прислушивались и снова спешили на полосу…

Не спал и Голомянный. По намытой морем заснеженной косе, соединившей два острова, оттуда прикатил на вездеходе начальник станции Пашков – а вдруг Анисимов обнаружится, выйдет на связь? Тогда вездеход очень даже может пригодиться, тем более что лучше Пашкова, прозимовавшего на Голомянном без малого четверть века, окрестных мест не знает никто.

Плохо спал и начальник управления Сазонтов. Из нескольких аэропортов – Диксона, мыса Челюскина и других – самолеты пытались прорваться к Среднему, попадали в интенсивное обледенение и возвращались…

Блинков оказался прав: квадрат сто на сто отгородился от мира завесой сплошной облачности, и вошедший в нее самолет не столько занимался поиском, сколько спасался от быстрого нарастания льда. Временами, удачно пробив облачность, Блинков ходил поисковыми галсами на высоте пятьдесят – семьдесят пять метров, но к утру влажный туман улегся на поверхность льда, и полеты на столь малой высоте стали чрезвычайно опасными. При всей своей предвзятости, Зубавин объективно признал, что Блинков делает все, что может, хотя и чуточку меньше, чем на его месте делал бы другой, например тот же Анисимов, который не десять-двенадцать минут, как положено по наставлению, а все полчаса не покидал бы зону обледенения.

Всякий раз, как Блинков