Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

за тем, как проконсул делит воду с римским начальником.

Калону и стоявшим поблизости начальникам, тоже видевшим, как Цезарь передал свою чашу Лабиену, стало ясно, до чего высоко ценит полководец своего помощника.

– Ветераны сражались долго и отважно, – ответил Цезарь. – Сколько времени ты бы выделил им на отдых?

Лабиен склонил голову набок, прочистил горло и наконец ответил:

– Пожалуй, часа им будет достаточно, чтобы прийти в себя. У них останется время, чтобы двинуться на холм и лагерь с повозками до захода солнца.

Цезарь счел, что это правильная мысль.

– Я сообщу трибунам, чтобы ветеранам раздали сыр и галеты… и воду, – сказал Лабиен и уже собирался уйти, но Цезарь окликнул его:

– Ты отлично сражался… на правом крыле.

Лабиен обернулся и посмотрел на друга:

– И ты тоже… отлично сражался с Дивиконом и его воинами.

Больше они ничего друг другу не сказали.

Лабиен направился к когортам ветеранов.

Цезарь устремил взгляд на холм, где предводитель галлов пытался перестроить свои войска, точнее, тех, кто за ним последовал.

Леса вокруг Бибракты

Все шло из рук вон плохо.

Веруклеций поспешно отступал с сотнями тулингов и бойев, которые, как и он сам, пытались спастись от римской конницы. Заросли папоротника снова мешали продвигаться вперед. Но на сей раз они бежали не для того, чтобы ринуться на врага, а для того, чтобы спасти свою жизнь.

– А-а-а!

Веруклеций слышал крики гибнущих воинов, пронзенных вражескими копьями. Римляне охотились на них, как на диких кабанов.

Холм Дивикона

– Мне нужен боевой порядок! – приказал предводитель гельветов.

Битва обернулась бедствием, но воинов у него по-прежнему много, и, если удастся навести порядок в войсках, все еще может обернуться благоприятно. Правда, мешало своеволие Намея, который увел за собой часть войска и отступил к повозкам.

Но главное – продержаться до наступления ночи. Дивикон еще успеет поощрить верных и наказать непослушных.

Его замысел состоял в том, чтобы под покровом ночи перестроить свои силы – отряды Намея, силы тулингов и бойев, которыми командовал Веруклеций, а также воинов, оставшихся с ним, – и нанести римлянам новый удар. Увидев, что гельветы продолжают сражение, эдуи не станут переходить на сторону римлян, а значит, победа все еще будет возможна.

– Не опускать оружие и не сдаваться! – вопил он, стоя во главе длинной фаланги галльских воинов.

Холм гельветских повозок

Намей пытался составить боеспособную силу из тех, кто укрылся с ним среди повозок, но присутствие женщин, детей и стариков затрудняло налаживание обороны.

– Пусть уходят, – сказал он наконец.

Все уставились на него недоверчиво. Никому не хотелось отправлять своих близких в лес, где те будут бродить в одиночестве, пока римская конница охотится на тулингов. Но Намей настаивал. Женщины и дети начали покидать лагерь.

– Они потом вернутся, – объяснил он под укоризненным взглядом племенных вождей.

Так или иначе, времени на споры не было.

– Римляне, римляне! – закричали дозорные, выставленные у лагеря.

Походный преторий Цезаря

Рядом с оппидумом Бибракты

– Час прошел, – объявил Цезарь своим начальникам. – Девятый и Десятый легионы идут со мной бить воинов Дивикона на холме. – Он указал туда, где укрылся вождь гельветов. – Седьмой и Восьмой отправятся с тобой. – Он положил руку на плечо Лабиену. – Будут действовать против тех, кто прячется среди повозок.

– Оттуда вышла колонна женщин и детей, проконсул, – заметил трибун.

Цезарь глянул на вражеский лагерь.

– Не трогайте их, – приказал он. – И сосредоточьте все силы для атаки на воинов Дивикона и тех, кто сейчас в лагере. Такова наша цель. Тулингов и бойев вот уже час преследует Красс.

– Если мы подожжем повозки, все будет намного проще, – заметил Лабиен.

В повозках лежало много зерна и военного снаряжения. Принять такое решение было непросто.

– Поджигайте, – согласился Цезарь. – Когда мы одержим окончательную победу, остальные галльские племена будут снабжать нас наперебой. Но сейчас главное – раз и навсегда разбить гельветов.

Холм с войсками Дивикона

Вождь гельветов наблюдал, как молодые легионеры отступают, перестав осыпать их пилумами и стрелами, и на их место приходят ветераны из двух легионов, испытанных в бою.

Он собирался возобновить битву.

– Держитесь на месте, ради Белена! – твердил он.

Если воины будут сражаться слаженно и храбро, можно выстоять.

Он посмотрел в небо.

Сквозь свинцовые тучи трудно было определить положение солнца, но, скорее всего, Белен уже уступал место ночи.

И тут произошло наихудшее: едва легионы ветеранов в сомкнутом строю начали подъем по склону холма, несколько десятков воинов Дивикона побросали оружие и кинулись наутек.

– Назад, твари! Назад, трусы! – кричал он им вслед, но все было напрасно. А римляне уже взошли по склону.

Они всего в двухстах шагах от гельветов.

Дивикон вспомнил пророческие слова, сказанные Спартаком много лет назад, когда он отказался объединиться с бывшим гладиатором, чтобы вместе противостоять римлянам: «Сейчас Рим – моя беда. Но Рим разрастается. А ты не задумывался о том, что рано или поздно консульское войско вторгнется в Альпы и Галлию и захватит твои земли?»

Теперь объединять усилия было поздно: вождь рабов, должно быть, давно лежит в земле, неизвестно в каком краю. Или обрел свободу? По слухам, римляне так и не нашли его тело…

В любом случае теперь он лишь призрак из прошлого.

На галлов обрушился первый железный ливень. Погибли десятки людей, многие были ранены. Кое-кто понесся по склону, спасаясь бегством. Но были и те, кто остался, чтобы сражаться.

В прошлом Дивикон одержал немало побед, но у него хватало мужества признать поражение, когда оно было неизбежно. Бегство в разгар битвы – предвестник неминуемого краха.

Тем не менее он не хотел угодить в лапы к римлянам, зная, что его закуют в цепи и, покрытого позором, проведут во время триумфа по улицам Рима. Он собрал немногие оставшиеся силы и вместе с самыми верными воинами сломя голову кинулся на легионы Цезаря.

– А-а-а-а-а!

Бросив щит, в который вонзилось копье, он побежал дальше, врезавшись на полном ходу в щиты легионеров первой шеренги. А он не был силен телом.

И рухнул навзничь.

Дух и разум Дивикона по-прежнему были крепки, в отличие от рук и ног. Его телесной силой были его воины, однако они отступали.

Римские легионы с их несокрушимой мощью подмяли под себя и раздавили его народ.

Несколько римлян, проходя мимо Дивикона, проткнули его мечами: они следили за тем, чтобы не оставлять в живых неприятеля, который мог напасть сзади.

Раны Дивикона были смертельными, его тело топтали легионеры, кровь хлестала из ран, но широко открытые глаза неподвижно смотрели в пасмурное, темнеющее небо.

– Наступает ночь… – пробормотал он, – наступает ночь…