Белые пешки - Екатерина Звонцова

Марти в детстве не выносила эту дразнилку, но Ася неожиданно улыбнулась и обняла ее в ответ. Саша зажмурилась, Марти вздохнула и сграбастала их обеих. Миро наблюдал со стороны, не без любопытства. Встретившись взглядом, поднял ладони и заверил:

– Не переживайте, я не буду присоединяться к групповым женским обнимашкам. Все нашлись, и ладно. Мне пора!

Он встал. Марти сейчас заметила, что он просто очень высокий, почти как Рыков, а на его шее необычная подвеска – якорный крестик. Рубашка была брендовая, явно дорогущая, джинсы – слишком узкие, но в остальном…

«Да он же вылитый Макс, – окончательно призналась Марти себе. – Юмор такой же. Любопытство. Выдержка. И участие».

– Подожди, – и снова ее удивила Саша. Она не сводила с парня глаз. Можно было не сомневаться: заметила тоже, но волнует ее сейчас другое. – Ты… ты почему впрягся-то? Это ведь не твое дело, да еще я на тебя накричала, дура. Обидела тебя. Прости.

Миро несколько секунд смотрел на нее в ответ, потом вдруг подмигнул. Вряд ли ей одной, скорее всем, но все же. Губы тронула новая улыбка, она снова не казалась искренней… нет, не так. Она просто выглядела болезненной.

– Я надеюсь, мы еще придем к миру, где впрягаться за других, пусть не самых близких людей, – в порядке вещей. Ведь примерно так светят звезды. – Он махнул рукой и отступил на пару шагов. – Ладно. Пока девчонки. Лечу на экзекуцию.

И он не пошел – бодро побежал, волосы по ветру. Довольно, надо сказать, красивое зрелище. Просто, мать его, лесной олень из песни Ведищевой. Марти лукаво покосилась на Сашку. Вот та вроде любит оленей.

– Какой же чудик, – пробормотала она, но быстро переключилась, с тревогой посмотрела на Асю. – Ты напугала нас. Очень-очень. Знаешь это?

Ася смотрела в пустоту. Ее глаза почти высохли, плечи поникли, а волосы… да, Марти не ошиблась. Несколько длинных клоков лежало вокруг, в траве. Сашка вроде пока не заметила или не выдала ужаса, сложно сказать. С самым невинным видом Марти выудила из кармана телефон и набрала короткую эсэмэску Леве, это заняло секунд десять, в которые Саша помогала Асе окончательно вытереть лицо.

– Я больше не буду, – пробормотала та. – Никогда. Ничего.

Марти это не утешило, но она натянуто улыбнулась:

– Умница.

– КАР-Р-Р-Р! – раздалось за спиной.

Марти обернулась. Злосчастный ворон сидел на ближайшей сосне и наблюдал. Словно встретившись взглядом, он каркнул еще раз, грузно сорвался с ветки и скрылся.

17.05.2007. Ася

Лева выдал мне какое-то успокоительное, разработанное его коллегами. Это очень мило, но я и так спокойна. Точнее, я пуста, совсем ничего не осталось. Я пишу здесь только потому, что, как Марти сказала, эту тетрадь любил Макс. Он хотел стать писателем. Отказавшись продолжить, я предаю его, и дело не только в этом дневнике. Я вообще постоянно подвожу людей. Не умею быть сама. Гребаная, ёбаная, гадкая, вонючая Лиза Симпсон.

Ректор всегда говорит нам, что нельзя сдаваться, а любая проблема решаема. Что беда открывает не только бездну ада, но и новые горизонты, к которым нужно только приглядеться. Я до сих пор вспоминаю, как его расстроила, когда в ноябре отказалась писать книгу. Я думала, это ерунда, блажь – сказочки, а сейчас уже не знаю. Может, и впрямь переключиться на кошмары, на кровавые раны, на душевные мытарства? У меня может получиться. У меня же должно, должно получиться хоть что-то, я же Кити, Кити! И я уже не стану Левиной, так и буду Щербацкой, Щербацкой, Щербацкой…

Вот так. Неудивительно, что Бог меня наказал и любить перестал, отнял Макса. За что меня любить? Я еще тебя, Марти понизила, разжаловала из Анны Одинцовой, обозвала Свидригайловым… как будто сама дотягиваю до Сони или Дуни… да нет, нет, я даже не Лиза Симпсон, нет… А ведь я, похоже, вообще… картонка. А не полноценный персонаж. Картонные люди тоже бывают.

Линку наконец-то сплавили в лагерь, родители опять работали в ночную смену. Ася металась по квартире и швыряла на пол предметы, которые не бились, все время помня: никто не должен понять, не должен догадаться, не должен… Помнить было тоже тяжело.

Игрушки мелкой, вышитые уродливыми лилиями подушки, карандаши, книжки, шмотки. Все потом можно будет поднять, отряхнуть и вернуть на места. Только вот досада – все это даже особо не шумело, тем более не погибало. А так хотелось хоть что-то уничтожить, хоть чему-то отдать немного своей боли, вины, ярости. Больше всего… больше всего, если честно, хотелось отдать все это чему-то живому. Разбить кому-то голову. Сашке, например, – за это хлещущее через край, вопреки всему, жизнелюбие. Марти – за то, что везде лезет со своим колдовством, а не помогла, не предотвратила. Нике – за то, что все еще принадлежит этой дурацкой, «дырявой» – правильно мама сказала! – системе, где никто никого не может поймать и наказать. Голову… себе, конечно же. За все и сразу, да хотя бы за то, что в какой-то момент попыталась жить, а не ждать Макса каждую минутку. И Максу… вот бы разбить голову ему! За то, что, тварь, так с ней поступил, за то, что бесконечно пользовался, оттеняя свою потрясность, а потом бросил как собачонку и даже о планирующемся побеге рассказал другой! Вот этой, жизнелюбивой! Той, чьи сказки ни в одном отзыве не назвали унылыми; той, которая ухитрилась на Макса просто забить, найти себе кучу интересных дел, взять хотя бы планетарий этот. Лицемерка! Так смотрела на него несколько лет, а потом… потом…

Ася замотала головой и ударила сама себя по щеке. Что за чушь? Чушь… Она ведь мечтала об этом. С детства, когда читала сказки. Вспомнилось вдруг, какая была у нее любимой – «Летучий корабль» ведь. Не та версия, где поют дурацкие песни дурацкие мультяшки. Настоящая сказка, где потерянный нищий юноша, мечтающий покорить прекрасную царевну, летит в ее страну, а по пути встречает одного за другим замечательных людей. Суперскоростного парня. Парня, чей пистолет не знал промаха. Кого-то, кто повелевал льдом. Кого-то, кто носил армию в кармане. Много, много занятных, талантливых друзей нашел главный герой, и все они счастливо прибыли в чужое царство, и благодаря их помощи парень получил в жены царевну, вот только…

«Только вот, Асенька, в сказку не попал момент, когда юноша столкнулся лицом к лицу с правдой: он окружил себя друзьями, каждый из которых намного лучше