Постижение истории - Арнольд Тойнби

Ум потенциального историка подобен самолету с реактивным двигателем. После получения первого импульса к изучению Истории, когда он узнает о ее существовании через воздействие исторически настроенного социального окружения, ум вырабатывает свой собственный следующий импульс, превращая восприимчивость в любопытство. Этот переход от пассивной к активной фазе заставляет ученика Истории взять инициативу в свои руки и далее следовать на свой риск и страх, пролагая курс в неведомые небесные сферы.

Вез творческого пробуждения и любопытства даже самые известные, впечатляющие и величественные памятники Истории не произведут на воображение должного воздействия, ибо глаза, обращенные к ним, будут слепы (Исайя 42, 20; Иер. 5, 21; Иез. 12, 12; Матф. 13, 14: Марк 4, 12; Лука 13, 10; Иоанн 12, 40; Деян. 28, 26; Рим. 1 1, 8). Эта истина была подтверждена западным философом-путешественником Вольнеем, посетившим исламский мир в 1783-1785 гг. А в 1798 г. целая группа ученых воспользовалась приглашением Наполеона сопровождать экспедиционные силы в Африке. В отличие от этих бесстрашных людей науки ни сам Наполеон, ни его армия не были влекомы в Египет зовом Истории. Движущими силами захватчиков был варварский непокой и честолюбие. Однако Наполеон сознавал, что прикоснулся к струне, звук которой способен тронуть даже невежественное сердце самого грубого солдата. Поэтому перед решающей битвой он счел нужным обратиться к армии со следующими словами: «Солдаты, сорок веков взирают на вас», – имея в виду пирамиды, открывшиеся взору во время их марша на Каир. Можно быть уверенным, что Мурат-бей, командующий вооруженными силами мамлюков, и не подумал подбодрить своих нелюбознательных товарищей аналогичным напоминанием.

Французские ученые, посетившие Египет вместе с войсками Наполеона, обнаружили новое измерение Истории, которое должно было удовлетворить западное любопытство. Научный интерес той эпохи сосредоточился прежде всего на классических языках и литературе эллинской цивилизации. 1798 г. принес неожиданную победу. Были обнаружены истоки своего собственного культурного наследства. После вторичного освоения под новым углом зрения латинской и греческой классики западные ученые стали осваивать арабскую и персидскую классику исламского общества, китайскую классику дальневосточного общества, санскритскую классику индуистского общества, и, не удовлетворившись изучением древнееврейских оригиналов Библии, которую христианская церковь разделяла с иудейской диаспорой, западные ученые к тому времени освоили также древнеиранский язык писаний парсийского зороастризма. Таким образом, будучи обладателями всех богатств прошлого, которые сохранялись в культурном наследии живых цивилизаций, западные ученые принялись откапывать скрытые богатства, тысячелетиями находившиеся под землей, преданные полному забвению.

Это было мощным интеллектуальным прорывом, ибо давным-давно нарушилась непрерывная цепь традиции, и не было того, кто мог бы посвятить новообращенного в ее тайны. Без сторонней помощи ученые должны были расшифровывать забытые письмена и открывать структуру, словарь и значение мертвых языков, мертвых в прямом смысле этого слова в отличие от латыни и санскрита, которые называются мертвыми, ибо вышли из речевого употребления, но тем не менее продолжают использоваться в литургии и классической литературе. Постижение древнеегипетской цивилизации западными учеными, начавшееся в 1798 г., было, таким образом, значительно более существенным достижением в развитии современного западного исторического интереса, чем итальянский ренессанс латинской и греческой литературы XIV–XV вв. Сегодня известно не менее одиннадцати умерших цивилизаций – древнеегипетская, вавилонская, шумерская, минойская, хеттская, а также индская культура и культура Шан в Старом Свете, и майянская, юкатанская, мексиканская и андская цивилизации в Новом Свете. В течение жизни моего поколения было сделано четыре замечательных открытия: индская культура, культура Шан, хеттская и минойская цивилизации. И следует признать, что это заметно продвинуло наши знания и понимание истории.

Разумеется, это не вершина и не граница достижений западных интеллектуальных первопроходцев. Их успех не мог не заразить любопытством те незападные народы, которые еще полтора века назад, во дни Вольнея и Наполеона, жили и работали под сенью памятников Прошлого, не обращая на них никакого внимания. В 1952 г. японские, китайские, египетские и турецкие филологи, историки и археологи трудились рука об руку с западными энтузиастами на полях, уже «готовых к жатве» (Иоанн 4, 35: Матф. 9, 37-38; Лука 10, 2). Поразительные успехи и достижения ученых не только не замыкали их в своей среде, но и, возбуждая интерес к науке, все более расширяли круг любителей-непрофессионалов.

Популярность археологии в наши дни стала столь широкой, что даже газетчики не проходят мимо ее открытий, давая читателям подробную информацию с мест раскопов. Открытие 4 ноября 1922 года гробницы Тутанхамона (1362-1352 до н.э.) произвело в Англии почти такой же фурор, как рождение белой медведицей медвежонка в зоологическом саду в 1950 г. В наши дни, когда занятия греческим отодвинуты официальной школой на задний план, Англия остается единственной страной, где наблюдается рост числа желающих изучать греческий и латынь среди детей, а всеобщий интерес к классической истории и литературе стимулируется все возрастающим числом переводов, качество которых также неуклонно растет.

В сознании автора героическим примером ответа непобедимого любопытства на вызов терзающих душу обстоятельств всегда был Генрих Шлиман (1822-1890). Началось это с того памятного дня в Уинчестере, когда автор мальчиком слушал лекцию своего учителя М. Дж. Рендалла, который, рассказывая об «Илиаде», останавливался и на выдающихся событиях этой романтической жизни. Родившись за год до смерти Шлимана, автор этих строк не мог, таким образом, быть знакомым с этим героем Истории, но зато он имел счастье лично знать двух его младших современников.

Г. У. Бэйли (р. 1899), всемирно известный филолог, в 1952 г. профессор санскрита в Кембридже, детство свое провел на ферме в Западной Австралии. Трудно себе представить менее подходящее окружение для будущего ученого специалиста в области восточных языков. Суровость целинных, недавно освоенных земель не располагала к сказкам и легендам. И как небесный дар воспринял мальчик книги. На западноавстралийской ферме появились семитомная энциклопедия и четыре учебника по французскому, латыни, немецкому, греческому, итальянскому и испанскому. Позднее мальчик увлекся арабским и персидским языками, однако персидский взял верх и перешел затем в интерес к санскриту.

Это была первая искра, разжегшая любопытство Бэйли. В 1943 г. скромный ученый рассказывал мне, как семья добродушно и в то же время с некоторым удивлением посматривала на него, когда в полдень после полевых работ он зубрил на сеновале восточную грамматику. Достигнув университетского возраста, молодой ученый осознал, что он у определенного предела и дальше изучать восточные языки самостоятельно, опираясь только на книги, вряд ли возможно. Каков же был его следующий шаг? В то время в Университете Западной Австралии восточные языки не преподавались. Оставалось ехать в Западную Европу или Северную Америку. Бэйли решил усовершенствовать латынь и греческий, для чего поступил в местный университет, где получил стипендию, а вскоре и возможность поехать в Оксфорд для углубленного изучения восточных языков.

Однако даже в Кембридже не оказалось кафедры, которая могла бы оказать помощь в изучении хотанского языка [666], – языка, родственного персидскому и санскриту. Этот язык был открыт западными учеными, пока Бэйли на сеновале в Западной Австралии изучал Авесту. Но именно этот язык стал тем полем деятельности, на котором позже Бэйли продемонстрировал свои блестящие возможности исследователя и ученого.

Опыт Бэйли в некоторой степени перекликается с опытом другого современного исследователя, специалиста по современной истории Дальнего Востока Ф. С. Джоунса. Будучи аспирантом, Джоунс случайно обнаружил в университетской библиотеке собрание книг по истории Дальнего Востока, подаренных некогда университету Ф. В. Диккенсом, англичанином, служившим в 1866-1870 гг. военным врачом в Китае и Японии, а впоследствии преподававшим в университете японистику. Пыль, покрывавшая книги, сказала молодому ученому, что он был первым, проявившим к ним интерес; и эта покинутая всеми стопка книг оказала решающее воздействие на интеллектуальные искания молодого человека. Не отказываясь от своей постоянной академической работы, Джоунс с тех пор систематически занимается Дальним Востоком. Это стало предметом его личного интереса. Воспользовавшись помощью фонда Рокфеллера, он поехал в Китай и провел там около двух лет – с осени 1935 до лета 1937 г., изучая китайский язык в колледже китайских исследований в Пекине и даже путешествуя по стране, несмотря на то, что в Китае в то время были большие беспорядки. В конце 1937 г. он поступил на дальневосточное отделение Королевского института международных отношений в Лондоне, откуда вернулся в свою альма-матер в Бристоле. Я работал с ним в течение четырнадцати лет и не разу не замечал, чтобы у него хоть на время пропал интерес к любимому предмету.