Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

Ростопчин умер полтора года спустя. Он завещал похоронить себя рядом о Лизой, без пышных похорон в простом гробу и не означать на надгробии его чинов и должностей. Младшего, двенадцатилетнего сына он в завещании распорядился взять от матери и передать опекунам. По распоряжению императора мальчик был зачислен в Пажеский корпус.

Екатерина Петровна не вышла проститься с мужем, не присутствовала ни на панихиде, ни на похоронах…

С. М. Загоскин, сын известного писателя, знавший графиню Е. П. Ростопчину в 1840–1850-е годы, рисует характерный портрет фанатички. «Она, — пишет он, — была высокого роста, крепкого телосложения и отличалась грубыми, неприятными чертами лица и огромными выпуклыми глазами. Она одевалась по моде 20-х годов, но ходила не иначе как в черном платье и валеных туфлях. Темные волосы ее, почти без седины, были обстрижены, всклокочены и щетинисты, а уши огромного размера… Страшная нелюдимка, она не имела вовсе знакомых и, сделавшись католичкой, окружала себя только французскими аббатами… Почти не выходя из дома, она в течение дня развлекалась двумя ручными попугаями, которых носила на пальцах, сталкивая их лбами и потешаясь неистовыми их криками. Такой дикой, неприветливой старой дамы я никогда и нигде более не встречал».

Графиня Екатерина Петровна была похоронена по ее завещанию не на семейном участке Пятницкого кладбища, а отдельно — в католической части Немецкого. Еще до войны памятник с ее могилы пропал, и могила ее затерялась.

На могиле Евдокии Петровны Ростопчиной (1811–1858) — жены младшего сына графа Федора Васильевича Андрея Федоровича сохранился старый памятник, надпись также сохранилась полностью: на ней нет никакой эпитафии, только имя и даты жизни.

Евдокия Петровна Ростопчина родилась в Москве. По рождению она принадлежала к высшему светскому обществу, воспитывалась в семье деда и бабки — известных богачей Пашковых, так как в раннем детстве осталась сиротой. В ней рано проявился поэтический талант, Пушкин похвалил стихи семнадцатилетней поэтессы. В 1830-е годы ее произведения становятся «известны, — как пишет В. Г. Белинский, — каждому образованному и неутомимому читателю русских периодических изданий». С Москвой связана почти вся ее литературная деятельность. Переехав после замужества в Петербург, она через несколько лет возвращается в Москву.

В Москву, в Москву!В тот город столь знакомый,Где родилась, где вырастала я;Откуда ум, надеждою влекомый,Рвался вперед, навстречу бытия;Где я постичь, где я узнать стараласьЗемную жизнь; где с собственной душойСвыкалась я; где сердце развивалось;Где слезы первые пролиты были мной!

В Москве салон Ростопчиной привлекал многих литераторов и ученых, она была дружна с Жуковским, Лермонтовым, Вяземским, Островским, Погодиным, Одоевским и многими другими литераторами. Прекрасно чувствуя московский быт, «особый отпечаток» которого заметен «на всех московских», она пишет стихотворную комедию «Возврат Чацкого» — продолжение самой московской пьесы — «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Комедия Ростопчиной имела большой успех в Москве, но как и ее прототип, была запрещена цензурой и расходилась в публике в рукописном виде.

На том же участке, где и место Ростопчиных, означенном на официальном плане кладбища под № 8, находится могила ученого, поэта, художника Александра Леонидовича Чижевского (1897–1964), имя которого уже несколько раз упоминалось в этой книге. Над его захоронением поставлена невысокая стела светлого гранита. Здесь же похоронена его жена Нина Вадимовна Чижевская (Энгельгардт) (1903–1983).

Надгробный памятник на могиле А. Л. и Н. В. Чижевских. Современная фотография

Дворянские фамилии Чижевских и Энгельгардтов имели поместья в Смоленской губернии и были соседями. Впервые Нина Энгельгардт увидела Александра Чижевского в 1916 году. Тогда, вспоминала Нина Вадимовна, вольноопределяющийся, с Георгиевским крестом за храбрость, раненый герой, прибывший с фронта, приехал к ее родителям с визитом и, конечно, не обратил никакого внимания на тринадцатилетнюю девочку. Следующая встреча состоялась три десятилетия спустя.

За это время Чижевский стал всемирно известным ученым, познал счастье великих открытий, радость признания, а также зависть так называемых научных оппонентов и ненависть врагов. В 1942 году по обвинению в антисоветской агитации он был арестован (хотя, как справедливо полагал сам, мог попасть в застенки ГПУ — НКВД гораздо раньше) и по статье 58 пункт 10 получил восемь лет лагерей.

Нина Вадимовна была арестована ГПУ в первый раз в 1920 год у, будучи семнадцатилетней девушкой, недавней воспитанницей Института благородных девиц. Тогда ее вскоре отпустили. Но два или три года спустя взяли снова, на этот раз она получила срок и попала на знаменитые Соловки. Ее вина заключалась в том, что она принадлежала к «враждебному классу», и таким же был круг ее знакомых. С тех пор Нина Вадимовна жила под постоянным наблюдением органов: по отбытии очередного срока ее на краткое время выпускали на волю, затем арестовывали снова. Очередной срок в послевоенные 1940-е годы Нина Вадимовна отбывала на лагпункте Долинка под Карагандой, работала завбаней.

Однажды для починки крыльца бани прислали старика заключенного, и это был Александр Леонидович Чижевский.

Долинка была так называемым больничным лагпунктом: туда собирали больных, инвалидов, истощенных дистрофиков, тех, кто, даже по мнению лагерной администрации, уже не имел сил работать. Чижевский в это время был полным «доходягой» и выглядел глубоким стариком, хотя ему было только пятьдесят лет.

Разговорились, вспомнили прошлое. У Чижевского с арестом не осталось ни одной родной души во всем мире, жена от него отказалась, детей не было. Нина Вадимовна отнеслась к нему с сочувствием.

Начальник лагеря, вникнув в документы о научной деятельности Чижевского, назначил его руководить лабораторией при больнице.

А. Л. и Н. В. Чижевские. Фотография начала 1960-х гг.

Между тем отношения между Александром Леонидовичем и Ниной Вадимовной перерастают в любовь — любовь-благодарность, любовь-дружбу, любовь-восхищение. В лагере в первые месяцы после встречи с Ниной Вадимовной Чижевский написал посвященное ей стихотворение, и много лет спустя, когда она была уже его женой и носила его фамилию, он, переписывая это стихотворение, как дорогую сердцу память, оставил тогдашнее посвящение: Н. В. Э.

Вокруг неистовствовала геенна,Огонь опалил ресницы и веки,Ты одна — благословеннаВ душе моей — отныне — навеки.Изуродованный, ничего не вижу,Не слышу и не понимаю,Только чувствую: ты ближе и ближе,Ты — весь мир мой, до самого краю.

В 1949 году освободилась Нина Вадимовна, в феврале 1950-го — Александр Леонидович. В Москве и других крупных городах им жить было запрещено. Они поселились в Караганде. Кончился лагерь, началась ссыльная жизнь. (Реабилитирован Чижевский был только в 1962 году.) Чижевский поступил работать лаборантом в поликлинику, Нина Вадимовна служила секретарем-машинисткой.

Александр Леонидович поставил перед собой цель — доказать свою научную правоту, несмотря на то, что именно эти его — заклейменные антимарксистскими — взгляды и послужили истинной причиной преследований, окончившихся арестом; доказать свою правоту, несмотря на то, что его научные противники продолжали занимать руководящие посты в науке.

Нина Вадимовна стала его верным помощником, секретарем, а главное — единомышленником. Они приобрели пишущую машинку, и после службы Александр Леонидович писал до поздней ночи, а Нина Вадимовна перепечатывала его работы, письма, докладные записки, заявления и рассылала по разным адресам. Часто они просто не получали ответа или шли ответы-отписки, отрицательные отзывы, уклончивые, выражающие сомнения, каждый из таких ответов рушил надежду, вызывал отчаяние. Но все это они переживали вместе, и на следующий вечер Александр Леонидович вновь садился за стол, и вновь стучала машинка Нины Вадимовны.

В конце 1950-х годов появились первые публикации статей Чижевского в популярных и специальных изданиях. В 1958 году Чижевские вернулись в Москву, Александр Леонидович получил работу в научном учреждении. Но одновременно усилились и нападки прежних врагов.

Чижевский умер в декабре 1964 года.

В день его похорон вышел очередной, декабрьский, номер теоретического журнала ЦК КПСС «Партийная жизнь» со статьей некоего А. Ерохина «Темные пятна», посвященной «разоблачению» Чижевского как ученого, в которой повторялись аргументы партийных публикаций тридцатых годов, квалифицировавших его взгляды как «лженаучные», «антиобщественные», а о нем самом было сказано: «враг под маской ученого». Что значило подобное выступление партийной прессы, всем было ясно: им вообще закрывался вопрос о научном наследии ученого.