Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

Леонид Алексеевич служил в сыскной четверть века, прошел все ступени карьерной лестницы и в сентябре прошлого года наконец-то стал начальником. В сыскном деле он разбирался не хуже легендарного Путилина.

– Мечислав Николаевич, – начальник указал рукой на стул, предлагая сесть, – как вы смотрите на то, чтобы прокатиться на казенный счет в Псковскую губернию?

– Как прикажете, ваше высокородие. А зачем?

– Дельце там образовалось. Какие-то нехристи в одной из тамошних деревень всю семью вырезали. Девять душ! Даже младенцев не пощадили. Псковский губернатор попросил у министра помощи, и его высокопревосходительство распорядился поручить дело нам. Велел направить в Псков самого способного. Я как предписание прочитал, сразу про вас вспомнил. – Шереметевский усмехнулся: – Ну так как, прокатитесь?

Почувствовав в голосе начальника иронию, Кунцевич насупился.

– Мне одному ехать? – спросил он, вставая.

– Возьмите с собой кого-нибудь. Мищука, например. – Шереметевский тоже встал. – Да вы не дуйтесь, Мечислав Николаевич, не дуйтесь. Я действительно считаю вас одним из лучших своих агентов. И чтобы вы мне окончательно поверили, обещаю – откроете это преступление – рекомендую вас на классную должность [108]. Викторов со дня на день в отставку уйдет по болезни, вот я вас исправлять его должность и назначу, а через годок-другой, глядишь, и утвердят чиновником для поручений. Так что постарайтесь!

Мечислав Николаевич поклонился и вышел.

Прямого поезда до Порхова не было. Ночь тряслись в третьем классе пассажирского «Санкт-Петербург – Москва», потом полтора часа сидели в буфете вокзала в Бологом, ожидая почтового до Пскова. Несмотря на ранний час, Мищук приказал подать коньяку. Опрокинув рюмку, Евгений Францевич крякнул и разгладил усы:

– А вы? – вопросительно уставился он на Кунцевича.

– Ранее обеда себе не позволяю.

– А вот и напрасно. От коньячку вреда никакого нет, одна только польза. Об этом даже в журналах писали.

– И тем не менее позвольте воздержаться.

Поезд еле полз, и в уездный город Порхов приехали только в восемь часов вечера. Когда рядились с извозчиком, произошла небольшая заминка – Мищук потребовал у «ваньки» везти их на постоялый двор, Кунцевич же попросил доставить в камеру судебного следователя.

– Мечислав Николаевич, окститесь! – уговаривал Мищук. – Кого мы там найдем? В провинции в эту пору уже спать ложатся. Давайте лучше расквартируемся, закажем щец, говядинки да бутылочку очищенной, а то мой желудок уже возражать начинает против сегодняшнего воздержания!

Кунцевич немного помялся, но потом сказал:

– Нет, я все-таки попытаю удачи.

– Об чем спорите, господа хорошие? – подал голос извозчик. – Фатера у их высокоблагородия господина следователя аккурат супротив наилучшего нашего постоялого двора купца Битюгова.

Через десять минут санки остановились у распахнутых настежь огромных резных ворот. Мищук, взяв свой и сослуживца саквояжи, пошел нанимать номера, а Мечислав Николаевич отправился делать визит следователю.

Коллежский асессор Цезарь Иванович Обух-Вощатинский жил в скромном деревянном домике, похожем на обыкновенную деревенскую избу. Мечиславу Николаевичу пришлось довольно долго звонить, пока он не услышал лязг отпираемого засова. Дверь открылась, и на него подслеповато уставился пятидесятилетний мужчина с всклокоченной шевелюрой и седой бородкой клинышком. На плечи мужчины был накинут клетчатый плед, на ногах красовались обрезанные валенки. В руках он держал нещадно коптившую сальную свечу.

Кунцевич коснулся шапки рукой:

– Господин следователь?

– Да-с, – сказал мужчина, водружая на нос пенсне в железной оправе, – с кем имею честь?

– Надзиратель столичной сыскной полиции, коллежский регистратор Кунцевич.

– А! Прибыли-с? Милости прошу! – следователь отодвинулся, пропуская гостя.

Кунцевич склонил голову и оказался в темных сенях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Направо, пожалуйте. – Цезарь Иванович прошел вперед и открыл обитую клеенкой дверь. – Прошу-с!

Они прошли через кухню, освещаемую только мигавшей в углу лампадкой, и очутились в малюсенькой комнатке.

Хозяин подкрутил стоявшую на столе керосиновую лампу, и в комнате стало немного светлее.

– Прошу, присаживайтесь! – Обух-Вощатинский подвинул гостю стул. – Ой, вы пальтишко снимите и вон на диванчик положите. Прошу простить – услужить некому, я кухарку нынче со двора отпустил, а другой прислуги не держу-с.

Кунцевич разоблачился, сел за стол и огляделся.

Жилище следователя было обставлено по-спартански. Кроме дивана и письменного стола в комнате были только книжный шкап и этажерка, полностью забитые книгами.

– У меня камера в одном помещении с городским судьей, но интересующее нас дело я дома держу. – Следователь сел за стол и достал из ящика тощую папку: – Вот оно! – похлопал он по ней рукой и неожиданно спросил: – Курите?

– Нет.

– А я люблю это занятие, особенно когда работаю. Так мне это в привычку вошло, что без папироски и дело не могу читать. Не мог, точнее. А когда это перечитываю, – следователь ткнул пальцем в папку, – никакой дым в горло не лезет. Почти две недели прошло, а я в себя до сих пор прийти не могу, хотя за тридцать лет службы, казалось бы, всякого навидался. Вы обедали?

– Нет, не успел.

– Это хорошо. Тогда читайте.

Мечислав Николаевич кончил чтение, вытер со лба испарину и попросил у следователя закурить. Сделав две неумелые затяжки, он закашлялся и вдавил окурок в пепельницу.

Обух-Вощинский, все это время внимательно смотревший на него, хмыкнул:

– Вот так вот-с. Я, по настоянию прокурора окружного суда, арестовал Иванова – того самого, что привез убийц со станции. Арестовал потому, что, во‐первых, по такому делу надо было кого-нибудь арестовывать, а во‐вторых, потому, что уж очень этот Иванов неопределенно описывал внешность своих пассажиров. Но после двух-трех бесед понял, что такое неопределенное описание не следствие злого умысла, а следствие природной тупости означенного Иванова. Да-с. Времени вон сколько прошло, а никаких зацепок. Ни единой-с! Поэтому-то мне, коллежскому асессору, занимающемуся следствием со времен реформ Царя-Освободителя, и не зазорно было ходатайствовать о помощи! Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. Тем более что мне обещали прислать самую светлую. Нельзя, чтобы эдакое злодеяние осталось не открытым, нельзя, а то Господь нам не простит. Ну что, сегодня думать будем или до завтрашнего дня отложим?

Кунцевич поднялся:

– Разрешите сегодня откланяться. Мне надобно все переварить.

– Понимаю, понимаю-с, – сказал следователь, тоже поднимаясь и протягивая сыскному надзирателю руку. – Тогда жду вас завтра в девять у себя в присутствии. Знаете, где это?

– Найду-с.

Когда он пришел на постоялый двор, Мищук доедал щи:

– Садитесь скорее, Мечислав Николаевич, и велите подать щей, они здесь просто великолепны. Рюмочку с морозцу?

– Рюмочку непременно, и не одну.

Деревня Поповщина Михайловской волости Порховского уезда отстояла от станции Дно Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги на пятнадцать верст.

Плохая земля и тяжелый климат не позволяли окрестным крестьянам прокормиться своим хлебом, и от голода их спасал лен. Эта культура давала бы неплохой доход, если бы не удаленность рынков сбыта – одну подводу за много верст не повезешь. Поэтому более расторопные мужики скупали у односельчан урожай еще на корню, скупали за бесценок, зачастую расплачиваясь вместо денег водкой, а потом втридорога продавали лен заезжим скупщикам. Именно этим и занимался покойный Иван Симанов. Доморощенных предпринимателей, богатевших на чужом горбу, местное население ненавидело. Поэтому первое, что увидел Кунцевич, подъезжая к стоявшему отдельно от всех дому потерпевшего, – это окружавший его забор в сажень высотой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})