Тайна Святой Плащаницы - Хулия Наварро

Капитан был генуэзцем и уже сорок лет плавал по морям-океанам. Он побывал, пожалуй, в тысяче портов и столкнулся со всевозможными типами людей. Однако в этом немом было действительно что-то необычное. Во всем его облике чувствовалась апатия и какая-то отрешенность, словно он осознавал, что дошел до финальной точки. Дошел до финальной точки чего? И почему?

Стамбул казался еще красивее, чем обычно. Немой матрос тихонько улыбался, вглядываясь в панораму порта. Он знал, что кто-то должен приехать за ним, возможно, тот самый человек, который приютил его у себя, когда он приехал сюда из Урфы. Ему очень хотелось вернуться в свой город, встретиться с женой, услышать радостный смех дочери.

Он боялся встречи с Аддаем, боялся выражения разочарования на его лице. Но в данный момент это не имело такого уж большого значения, раз он все-таки остался жив и возвращается домой. Ему повезло больше, чем его брату два года назад. Человек из собора рассказал ему, что Мендибж все еще в тюрьме, хотя о нем почти ничего не было известно с того самого злополучного дня, когда Мендибжа схватили, как обычного воришку. В газетах тогда написали, что таинственный вор был приговорен к трем годам тюремного заключения. Значит, до выхода на свободу ему оставался лишь один год;.

Немой матрос сошел с судна, ни с кем не попрощавшись. Накануне вечером капитан выдал ему оговоренную плату и спросил, не хочет ли он и дальше работать в составе его экипажа. Он ответил капитану жестами, что нет.

Немой покинул территорию порта и пошел куда глаза глядят. Если тот человек из Стамбула так и не появится, немой попытается добраться до Урфы на собственные средства. У него в кармане лежали деньги, которые он заработал на судне.

Услышав позади себя чьи-то быстрые шаги, он обернулся и увидел человека, встретившего его здесь несколько месяцев назад.

— Я некоторое время шел сзади: мне нужно было убедиться, что за тобой не следят. Сегодня ты переночуешь в моем доме, а завтра на рассвете за тобой приедут. Будет лучше, если ты никуда не будешь выходить до того момента.

Немой кивнул в знак согласия. Ему, конечно, хотелось пройтись по Стамбулу, побродить по улочкам Базара в поисках духов для жены и какого-нибудь подарка для дочери. Но он не будет этого делать. Случись еще какое-нибудь недоразумение, это снова вызовет гнев Аддая. Немой, учитывая провал своей миссии, был счастлив уже тем, что смог вернуться, и не хотел, чтобы его возвращение было омрачено еще каким-нибудь инцидентом.

— Мне это удалось.

В голосе Марко звучала радость, даже триумф. София улыбнулась и жестами показала Антонине чтобы он взял трубку параллельного телефона и тоже слушал.

— Мне было нелегко убедить двух министров, но в конце концов они мне дали карт-бланш. Они выпустят немого на свободу, когда мы им скажем, и санкционируют проведение операции по слежке за ним, куда бы он ни направился.

— Браво, шеф!

— Антонино, ты тоже слушаешь?

— Мы тут вдвоем, — ответила София, — и лучше этой новости быть не может.

— Да уж, я и сам очень доволен и не удержался, чтобы немедленно не сообщить вам радостное известие. Теперь нам нужно принять решение, когда и как он должен выйти на свободу. А у вас там как дела?

— Я тебе уже рассказывала про Д'Алакву…

— Да, но министры мне так ничего по этому поводу и не сказали, а значит, он им не жаловался.

— Мы тут заново проводим расследование в отношении и рабочих, и персонала собора, но через пару дней уже будем в Риме.

— Хорошо, вот тогда и обсудим, какие шаги нам следует предпринять, хотя у меня уже есть план.

— Какой план?

— Не будь слишком любопытной, доктор, всему свое время. Пока!

— Какой же ты все-таки… Впрочем, ладно. Пока!

13

Хосар спал, когда кто-то нервно постучал в хлипкую дверь его дома.

Над Эдессой еще не рассвело, однако царский стражник, стоявший за дверью, передал Хосару распоряжение от самой царицы. Он, Хосар, должен был сегодня, перед заходом солнца, явиться во дворец вместе с Фаддеем.

Хосар подумал, что царица, мучившаяся бессонницей и потому бодрствовавшая по ночам у изголовья Абгара, не отдавала себе отчета в том, что сейчас еще слишком рано. Однако по нервному виду царского стражника Хосар понял, что дело серьезное.

Он сообщил об этом Фаддею и сказал, что под вечер они поднимутся на холм, на котором находится царский дворец. Оба почувствовали: произошло что-то значительное.

Затем, стоя на коленях и молясь, Хосар пытался понять, что вызвало обеспокоенность, которая терзала его душу.

Несколькими часами позже в его дом пришел Изаз, а почти сразу за ним — Фаддей. Племянник Хосара, умный и физически крепкий юноша, рассказал ему о слухах, ходивших во дворце: состояние Абгара ухудшалось прямо на глазах, и врачи говорили, что мало надежды на то, что он сумеет выжить, — в его организме происходила решительная схватка между жизнью и смертью.

Видимо, осознавая это, Абгар попросил царицу созвать к его ложу нескольких верных друзей: он хотел дать им наставления, что им следует делать после его смерти. Именно поэтому царица и позвала их, в том числе и Изаза, к его большому удивлению.

Когда они прибыли во дворец, их немедленно проводили в царские покои. Лежавший на кровати царь казался еще бледнее, чем раньше. Царица, освежавшая лоб супруга куском материи, пропитанной розовой водой, облегченно вздохнула, увидев их.

Через мгновение в комнату вошли еще двое: Марций, царский архитектор, и Сенин, самый богатый купец Эдессы, который был родственником царя и его верным другом.

Царица показала жестом, чтобы они приблизились к Абгару, а затем выслала из помещения слуг и приказала стражникам закрыть двери и никого не впускать.

— Друзья, я хотел попрощаться с вами и отдать свои последние распоряжения.

Голос Абгара был слабым. Царь уже и сам чувствовал, что умирает, и то уважение и привязанность, которые присутствующие испытывали к нему, удержали их от попыток утешать его ложными надеждами. Они молча слушали, что говорил им царь.

— Мои доносчики доложили мне, что, когда я умру, мой сын Маану начнет жестокое преследование христиан и лишит жизни некоторых из вас. Фаддею, Хосару и тебе, Изаз, следует покинуть Эдессу еще до того, как я умру, потому что тогда некому будет защитить вас. Маану не посмеет убить ни Марция, ни Сенина, хотя он и знает, что они христиане. Они принадлежат к знатным семьям Эдессы, которые в случае убийства Марция или Сенина могут возжаждать мести. Маану сожжет храмы, воздвигнутые в честь Иисуса, и то же самое он сделает с домами некоторых из моих подданных, наиболее известных своей приверженностью христианской вере. Многие мужчины, женщины и дети будут убиты, чтобы запугать христиан и заставить их вновь поклоняться прежним богам. Я опасаюсь за погребальный саван Иисуса, боюсь, что это полотно, являющееся священным, может быть уничтожено. Маану поклялся сжечь его на рыночной площади на глазах у жителей Эдессы, и он сделает это в тот самый день, когда я умру. Вы, друзья мои, должны спасти его.

Пять человек молча слушали наставления царя. Хосар посмотрел на царицу и впервые осознал, что осанка у нее уже не та, какой была раньше, а волосы, видневшиеся за складками ее вуали, стали совсем седыми. Эта женщина постарела, хотя у нее по-прежнему сияли глаза, а жесты, как всегда, были преисполнены величия. Что станется с ней? Хосар знал, что Маану, ее сын, ненавидит ее.

Абгар интуитивно почувствовал озабоченность Хосара. Он ведь знал, что его друг всегда был тайно влюблен в царицу.

— Хосар, я просил царицу уехать отсюда, пока не поздно, но она не внемлет моим увещеваниям.

— Госпожа, — сказал Хосар, — ваша жизнь подвергается еще большей опасности, чем наша.

— Хосар, я — царица Эдессы, а царице не пристало бегать. Если мне суждено умереть, я умру рядом с теми, кто, как и я, верит в Иисуса. Я не оставлю тех, кто доверяет нам, не оставлю друзей, рядом с которыми я молилась. Я останусь рядом с Абгаром, потому что не смогу бросить его. Пока царь жив, Маану не посмеет ничего со мной сделать. А теперь послушайте, что задумал царь.

Абгар приподнялся на своем ложе, взяв при этом царицу за руку. В последнее время они часто обсуждали свои замыслы ночи напролет, не раз с удивлением замечая под утро, что ночь уже прошла и вот-вот взойдет солнце. Теперь же царь собирался изложить свои планы любимейшим из друзей.

— Вот вам мое последнее распоряжение: спасите погребальный саван Иисуса. Он чудесным образом вернул меня к жизни, и я смог дожить до старости. Это священное льняное полотно принадлежит не мне, оно принадлежит всем христианам, и вы должны сохранить его для них. Однако прошу вас не вывозить его из Эдессы, пусть именно этот город хранит его еще сотни и сотни лет. Иисус хотел приехать сюда, а потому именно здесь пусть оно и находится. Фаддей, Хосар, вы должны передать этот саван Марцию. Ты же, Марций, придумаешь, куда его спрятать, чтобы уберечь святыню от гнева Маану. Тебя, Сенин, я прошу помочь Фаддею и Хосару, а также этому юноше, Изазу, уехать отсюда. Мой сын не посмеет напасть ни на один из твоих караванов. Я отдаю этих людей под твое покровительство.