Фиалка - Джейн Фэйзер

— Когда Веллингтон ожидает, что сюда пожалует Сульт[6] из Кадикса?

— Ты хорошо информирована, — заметил он, вопросительно поднимая брови.

Больше всего Веллингтон боялся прибытия французского маршала, намеревавшегося снять осаду с Бадахоса.

— Конечно. Я тоже участвую в этой войне, полковник.

— Ты воюешь ради собственной выгоды, — сказал он с тупым упрямством.

Глаза Тэмсин загорелись гневом.

— Как и ваша армия, сэр. Только партизаны воюют за свою страну, а я с ними вместе.

— Но ты же торгуешь своими услугами? — спросил Джулиан.

Она бросила на него взгляд, полный безграничного презрения.

— Я продаю их тем, кто достаточно богат, чтобы за них заплатить. Тем, кто заплатить не может, я помогаю бесплатно. Здоровые деловые принципы, милорд полковник. А война — это дело, и вы, черт возьми, это прекрасно знаете. Немало людей во время войны делают деньги.

— Спекулянты, — заявил он с отвращением.

— А вы-то зачем ввязались в это, английский милорд? — презрительно поинтересовалась Тэмсин. — Уж, конечно, не из-за такой вульгарной вещи, как богатство. Так из-за чего же? Слава? Ордена? Звания?

Джулиан не ответил. Да, конечно, и слава, и звания, и ордена волновали его, но, кроме того, он воевал за честь своей страны, и причиной тому были верность и патриотизм. Но он не собирался говорить с этой бандиткой о столь высоких вещах — она бы только высмеяла его.

Теперь они подъехали к траншеям, расположенным у самых стен осажденного города, и звук пальбы стал оглушительным. Арабский жеребец Тэмсин пугался, встряхивал головой, высоко поднимал ноги. Казалось, он выбирал место, куда ступить на размякшей, пропитанной дождевой водой земле. Кавалерийские же лошади, привыкшие к шуму, пальбе орудий и неровным дорогам, уверенно шли вперед.

Когда в нескольких футах от них разорвался снаряд, подняв фонтан грязи, Цезарь тонко заржал и отпрянул в сторону. Джулиан инстинктивно схватился за узду, чтобы успокоить коня.

— Уберите руки! — скомандовала она с такой яростью, что он тотчас же послушался.

Девушка привычно успокоила жеребца, заговорив с ним по-испански, а после снова повернулась к полковнику — глаза ее полыхали гневом.

— Как вы смеете касаться моей уздечки?

— Прошу прощения. — Его и впрямь обескуражила ее ярость. — Я привык ездить со своей сестрой. О ней не скажешь, что она прирожденная наездница, и мне все время приходится быть начеку.

— Ну так знайте, что я не ваша сестра, — заявила Тэмсин, все еще полная негодования.

— Учитывая обстоятельства, могу только сказать, что рад этому, — пробормотал Сент-Саймон.

Тэмсин быстро взглянула на него и расхохоталась.

— Как вы правы, полковник. Есть вещи, недопустимые даже для разбойницы.

Ее неуместное веселье так же быстро прошло, как и началось.

— Если не возражаешь, давай больше не будем говорить об этом, — сказал он с неловкостью.

Тэмсин покосилась на расстроенное лицо англичанина, и шаловливая улыбка тронула ее губы.

— Осмелюсь предположить, вам бы не хотелось, чтобы командующий узнал, как вы забавлялись с пленной.

— Да, черт возьми, не хотелось бы! — огрызнулся он.

— И не хотели бы, чтобы это случилось снова? — как бы размышляла она вслух. — Вы меня огорчаете, полковник. Признаюсь, мне было бы приятно повторить.

— Извини за прямоту, но мне бы этого не хотелось, — заявил он решительно, поворачивая коня и отъезжая от нее. — Сержант, заберите людей и возвращайтесь. Я переправлюсь через реку по восточному понтонному мосту.

— Хорошо, сэр.

Сержант отдал команду, и отряд вслед за ним поскакал к палаточному военному городку, расположенному невдалеке от берега Гвадианы. Полковник же и его спутница направились к одному из понтонных мостов, соединявших военный лагерь со штаб-квартирой в Эльвасе.

Тэмсин покачала головой. Как-то не верилось ей, что полковник говорил правду. Неужели, раз пережив такое пьянящее безумие, можно было не желать продолжения? В ее памяти возник голос Сесили, ее нежный и чувственный смех: она рассказывала дочери, что чем чаще позволяешь себе уступить всепоглощающему пламени желания, тем ярче разгорается его огонь. Тэмсин вспоминала ответный смешок Барона, видела, как его темные хищные глаза обращались к лицу матери с таким выражением, будто он был готов ее съесть.

Ее захлестнула знакомая волна печали. Она ей не противилась — просто ждала, когда грусть рассеется. Тэмсин печалилась не о них, а о себе, о своей потере. Она так привыкла к присутствию рядом этих двоих, воедино слитых душами, к обволакивающему и согревающему теплу их взаимной любви… Неужели смерть смогла разлучить их?

Тэмсин и Джулиан въехали по понтонному мосту в Эльвас. При виде полковника часовые встали по стойке «смирно». На вымощенных камнем улицах толпились солдаты: там были стрелки в зеленых мундирах, пехотинцы и кавалеристы в красных; адъютанты сновали между командными постами, тяжело груженные интендантские телеги громыхали через город, развозя припасы по траншеям.

Цезарь шарахнулся, когда из переулка стрелой выскочила шелудивая собака, преследуемая целой стаей оборванных мальчишек.

— Это животное слишком впечатлительно, — заметил Джулиан, пока Тэмсин успокаивала лошадь.

— Он не привык к городу, — быстро ответила она, грудью кинувшись на защиту своего любимого Цезаря. — Не привык к такому количеству людей. Но он промчится со мной на спине сотню миль без пришпоривания или хлыста по горным тропам и обгонит любую лошадь из ваших конюшен, милорд полковник.

— Не сомневаюсь.

Сент-Саймон остался доволен сухостью своего тона: его раздражало обращение «милорд полковник». В ее устах оно приобретало саркастический оттенок.

Он направился к конюшням, расположенным за зданиями штаб-квартиры.

— Можно надеяться, что столь чувствительная лошадь будет вести себя прилично с грумами?

— У Цезаря прекрасные манеры, — ответила она, несмотря на усталость ловко спрыгивая на землю. Подбежал грум: при виде великолепного жеребца глаза его загорелись.

— Вот это красавец, ну просто красавец, сэр! — сказал он полковнику с восхищением, бросив искоса любопытный взгляд на необычную спутницу Сент-Саймона.

— Да, но он нервный, — пояснил полковник. — Поэтому будь с ним осторожен. Я не хотел бы искать ему замену.

— Вы и не нашли бы, — заявила Тэмсин, вручая груму поводья. — Он единственный в своем роде.

Она погладила жеребца по шее, пошептала ему что-то, и лошадь успокоилась.

— Забери его, — сказала она груму. — Теперь он будет вести себя хорошо.

— Пошли, — бросил Сент-Саймон отрывисто. Он повернулся и зашагал к лестнице, ступеньки которой заканчивались у двери деревянного строения.