Мрачные сны Атросити (СИ) - Крылоцвет Анна

Атрокс замолк и уставился в окно. От растерянности его словно сковало. Провалиться бы ему сквозь землю.

— Чего ты такой мрачный? — Энигма казалась непринужденной, словно и не попала под стражу. Но ее грудь часто вздымалась от учащенного дыхания, выдавая тревожность и страх. — Разве ты не победил?

— Победил? Побеждают соревнующиеся. Ты мне не соперник.

— Тогда зачем я здесь? — она нахмурилась, и маска притворной беспечности мгновенно слетела с ее лица. — Зачем нужно было объявлять меня вне закона? Неужели так мало предательств с твоей стороны?

Атрокс опешил от внезапных нападок. Последний раз они виделись где-то в начале времен. С тех пор многое изменилось. Разве чужие люди кидают друг другу упреки?

— Ни о каком предательстве не может быть и речи.

— Неужели? — Энигма выразительно вскинула бровь. — Мне казалось, что мы дружили. В те давние времена, когда мы с тобой были нечто иным, чем теперь.

— К чему вспоминать юность? — пренебрежительно бросил Атрокс и наконец прошел в комнату. — Тем более, это ты отвернулась от меня.

— Я боялась потерять себя. Ты ставил под сомнение все мои мечты, и всякий раз, когда я готовилась совершить что-то грандиозное, ты обрывал мне крылья.

— Твои мечты были лишь сказками. Я должен был указать тебе на это. Думаешь, я возвел бы Атросити на мечтах?

— Кто знает? Ты ведь не пробовал. Ты предпочел возвести его на страданиях.

— Это не правда, — отрезал Атрокс, поправляя ворот темно-синего военного кителя, украшенного отличительными нашивками. — И не тебе судить об этом.

Энигма устало вздохнула.

— Ничего не изменилось. Ты по-прежнему не слышишь меня. Я сбежала лишь потому, что ты своим поведением сам прогнал меня.

— Да разве ты сбежала? — Атрокс начал нетерпеливо ходить по комнате. — Ты все время была где-то рядом, забивала голову гражданам своими наивными идеями о свободе и безграничных возможностях. Они верили тебе. И что получилось в итоге? Жестокий мир показал, что наивным в нем не место. Атросити был не готов к этому, но я все исправил.

— Исправил? Ты стал тираном! К чему все эти бронированные слуги закона на улицах? Жители настолько ими запуганы, что думают, будто полицейские — не люди.

— Полицейские ходят в броне, чтобы в любой момент дать отпор Зверю. К тому же, страх помогает хранить порядок.

Энигма с упреком глянула на него.

— Ты превратил наш мир в тюрьму.

— Это лишь твое мнение.

И все же это мнение его задевало. Он посвятил себя служению народу. Он добивался мира и порядка, чтобы сохранить город. И он собирался сделать Атросити великой империей, когда придет подходящее время. Почему же она не может понять эту очевидную истину?

— Внешний мир полон зла. Теперь полон зла и Атросити.

— Это так. Но я работаю над этим.

Энигма внимательно посмотрела на него, и ее рубиновые глаза сверкнули в лучах множества ламп. Она выглядела взволновано.

— По-моему ты запутался.

— Нет. У меня есть четкая цель и четкий путь к ней.

— Почему ты думаешь, что не можешь ошибаться в намеченном пути?

— Потому что нет никого, кто видит дальше моего взгляда.

— А как же я? — совершенно искренне удивилась Энигма. — Я тоже кое-что вижу и знаю.

Атрокс надменно прищурился.

— Твои знания и действия привели к войне.

Энигма нахмурилась и опустила глаза.

— Возможно, я так и осталась наивной дурой, какой была много лет назад. Но и ты так и не избавился от максимализма. Я признаю, что порой гналась за химерой. А ты можешь признать, что не я одна виновата в войне? Атросити — целостная структура. Все в ней взаимосвязано. Так что несправедливо было объявлять меня вне закона.

— Я поддерживаю порядок, — уверено заявил Атрокс. — Я стремлюсь обезопасить жителей от твоего тлетворного влияния. Без него я смогу поставить Атросити на ноги.

— Неужели ты правда веришь в это? А как же Первородный Зверь, который все разрушает? Этот сгусток тьмы вырос из отчаяния, ненависти и боли тех, кто пропал в тюрьмах. Из тех людей, которых ты пытался вычеркнуть из Атросити. Как бы ты ни пытался избавиться от того, что не признаешь, оно возвращается в виде Зверя. И уничтожает город.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не виноват в появлении Зверя. Его породила война. И раз уж на то пошло, преступникам дают приют, несмотря на их злодеяния, а они продолжают вредить Атросити, вскармливая Зверя своими пороками.

— Может, стоило для начала разобраться, почему те люди стали такими?

Энигма тоскливо глянула в сторону, словно видела там что-то печалящее. Атрокс невольно и совершенно неуместно залюбовался ее тонкой длинной шеей.

— Это просто их природа, — как можно спокойнее ответил он, прогоняя смутившую его мысль. — Ровно такая же неизменная, как и твоя. Ты — слабость Атросити. И заражаешь людей идеями мира, равенства, свободы чувств и поведения, а потом они сталкиваются с настоящим миром и не могут его вынести.

Энигма фыркнула.

— Я давно ничего подобного не делаю. В таком-то чистом и непорочном месте, как Атросити, разве можно вещать о свободе и радостях жизни?

— Многое в тебе изменилось, — Атрокс оценивающе посмотрел на Энигму, считая ее положение жалким, и изо всех сил старался игнорировать те изящество и стать, что подарило ей время. — Но ты все такая же чувствительная. Я уверен, война случилась из-за твоей слабости. Острая реакция на удары жизни порождает боль, сомнения, былые ценности начинают казаться неверными и их мгновенно пытаются сместить другие, почуяв слабость конкурентов. Эта буря чуть не погубила нас всех. Война стремительно шла к точке невозврата. А затем — один мощный, убийственный импульс, за которым я не уследил — и вот уже весь Атросити отравлен. Я не погружал мир в кому. Это случилось из-за отравления, к которому привела война. Наш мир мог погибнуть, но я удержал равновесие между жизнью и смертью.

— Ты действительно спас город, — признала Энигма. — Но этого недостаточно! Равновесие между жизнью и смертью слишком шаткое. Пора выводить мир из сна, который ты так ревностно охраняешь.

— Пусть лучше этот мир спит, — в сердцах ответил Атрокс. Он злился на нее, что она пытается учить его вещам, которых сама не понимает. И злился на себя, потому что совершенно не представлял, как осуществить то, о чем говорит она. — Я предпочту эту сонную пустоту тому хаосу, который следует за тобой.

— Только бесчувственный демон может насильно удерживать в коме целый мир, — горько усмехнулась Энигма. — Но ты, — она сверкнула глазами, — ты удивил меня, Атрокс. Я думала, что ты давно превратился в робота, но в тебе еще есть сентиментальность. Иначе к чему тебе нужно было устраивать эту аудиенцию со мной, когда можно было просто отправить на остров?

Атрокс прошел мимо кресла и подошел к окну, пытаясь высмотреть город сквозь серую вязкую пелену. Его сердце бешено колотилось. Казалось, впервые со времен войны он нервничал.

— Сентиментальность тут ни при чем, — сказал он, не оборачиваясь. — Я должен был убедиться, что этот вредный огонь бунтарства погас в твоих глазах.

— Звучит странно, — услышал он за спиной. — Ты не мог бы вернуться? Мне тяжело разговаривать со стеной.

Он боялся смотреть ей в глаза, но все же отошел от окна и сел недалеко от Энигмы, в другое кресло. Она была напугана.

— Ты хочешь убить меня? — сдавленным голосом спросила она.

Его сердце екнуло. Если убрать Энигму насовсем, что изменится в этом мире? Атроксу стало не по себе, хотя раньше он допускал такой исход. Только теперь он осознал, что тайно от самого себя мысленно цеплялся за те беспечные дни, когда не было Атросити, и их сущности, беззаботные, веселые, вместе познавали открывшийся им мир.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты подавлена, — сказал он. — Ты стала серьезней, виден груз опыта за плечами. Но сущность твоя неизменна.

— И? Что из этого следует? Что меня ждет?

Энигма смотрела на него требовательно и нетерпеливо. Даже в костюме арестанта, измотанная и напуганная, она казалась величественной. Белоснежные кудри, собранные в хвост, строгая и одновременно с этим чувственная красота лица. Спустя столько лет она стала похожей на древнегреческую богиню. Она нравилась ему еще будучи смешной неуклюжей девчонкой. И даже раньше — когда они вовсе не были людьми. Да, он вспомнил. Вспомнил то, что не хотел никогда вспоминать. И теперь его сердце вновь колотилось, как бешеное, от чувства, которое он всегда считал глупым и фальшивым.