Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер

— И что было дальше, после того, как Зип пытался отнять у тебя деньги?

— Я отдал их ему. Там было всего двадцать пять центов. Я не хотел обострять с ним отношения.

— А после этого он больше не приставал к тебе?

— Никогда. Он ведь тоже недавно сюда приехал. Живет здесь около шести месяцев. Он приехал из южной части города. Я не хочу иметь с ним никаких дел, пусть он оставит меня в покое, вот и все. Знаете, мне все это очень не нравится: как они презирают людей, как воюют между собой, чтобы утвердиться. А за что должен бороться я и для чего? Я живу здесь, в этом городе, и тут не хуже, чем в Пэрто-Рико. Тут намного лучше. Так почему я должен иметь дело с такими, как Зип? Он думает, если ты сильный, то можно убивать. — Альфредо замолчал и, серьезно посмотрев на Эрнандеса, произнес — А я думаю, раз ты сильный — нужно делать людей счастливее, верно?

— Верно, Альфредо.

— Он главарь «Латинских кардиналов». А я не хочу принадлежать ни к «Королевским гвардейцам», ни к «Испанским герцогам». Ни к кому. Так кто же защитит меня?

—‘Я буду защищать тебя, Альфредо.

— Вы? Но как это у вас получится? Вы думаете, они боятся полицейских? Если я не выхожу на улицу, они обзывают меня трусом, подонком, говорят, что я боюсь их. И все смеются надо мной. Так как же мне появляться на улице? Ведь если бы — я был трусом, то совсем бы не выходил из дома.

— Пойми, Альфредо, не только трусы хотят жить, но любой человек.

— Сказать по правде — я устал, — произнес Альфредо. — Я устал быть один. Устал в одиночестве гулять по улицам. Когда ты гуляешь один, они начинают дразнить тебя. А я что, обязательно должен вступить в их организацию? Я что, обязательно должен стрелять в людей? Для чего я должен стрелять в людей?

— Не выходи сегодня из дома, Альфредо, — посоветовал Эрнандес. — Здесь ты будешь в безопасности. Я позабочусь об этом.

— А завтра, а послезавтра?

— Посмотрим, может быть, все прояснится к завтрашнему дню. .

— А чем завтра лучше сегодня? — спросил Альфредо. — Завтра я тоже буду здесь. Я всегда здесь, в этих местах. — Неожиданно у него на глазах появились слезы — Всегда, — повторил он. — Я всегда здесь.

Спустившись вниз, Эрнандес увидел на улице четыре дежурные полицейские машины. Они образовали неплотный кордон у бара «Ла Галлина», и Эрнандес подумал, не облава ли это. Улица была заполнена людьми, которые собрались^ чтобы поглазеть на происходящее. Они толпились по обеим сторонам бара за барьером, образованным полицейскими машинами. Пробравшись сквозь толпу, Эрнандес увидел Паркера, беседующего с лейтенантом Бирнсом и Стивом Кареллой, который облокотился на крыло одного из автомобилей. Его первой мыслью было: «Кто охраняет магазин!», но понял, что случилось что-то более серьезное. Он быстро подошел к остальным.

— Когда начинаем, лейтенант? — спросил Паркер. В этот момент он напоминал Эрнандесу морского пехотинца в полном обмундировании. Парня звали Рэй Вольтере, и он присоединился к экипажу за день до прибытия Иво Джима. Он ненавидел японцев и не мог дождаться высадки. Он был одним из первых, высадившихся на берег; его глаза излучали холодный блеск, на лице застыла гримаса в виде улыбки. Гримаса так и осталась на лице, когда японская пуля угодила ему между глаз.

— Мы перебрасываем часть машин к следующему кварталу, — сказал Бирнс. — С ними будем держать связь по радио. Начнем сразу же, как только они будут готовы. Пикника не обещаю. Он предупредил, что живым не сдастся.

— А это точно он?

— Кто знает? По телефону мы скоро получим информацию. Если это действительно он, выхода у нас нет — будем рисковать.

Из дверей дома, по левую сторону «Ла Галлины», вышла женщина. В одной руке у нее был ребенок, а в другой — клетка с птицей. В ней сидел голубой попугай, испуганно бьющийся о решетки клетки. Женщина сошла со ступенек и, слегка повернув голову, посмотрела на окна «Ла Галлины». Казалось, она ощущала себя главным действующим лицом этой пьесы, а нетерпеливая публика ждала, когда же наконец она подойдет к той черте, которая мгновенно разрешит все сомнения. С момента поднятия занавеса и, начала спектакля. Женщина остановилась посередине улицы, повернулась лицом к толпящимся за полицейским барьером и громко выкрикнула: «Да здравствует Пепе! Да здравствует Пепе Мирандо!», затем протянула клетку с бьющейся о решетку и пронзительно кричащей птицей, указывая ею на окна второго этажа.

— Проходите, леди, а не то вас настигнет пуля, — предупредил патрульный.

Женщина бросилась к толпе, по которой уже пробежал шепот одобрения. Все согласно кивали головами и кричали: «Пепе Мирандо! Пепе Мирандо! Пепе Мирандо!»

— Похоже, что это он? — спросил Эрнандес Бирнса.

— Похоже, что это так, Фрэнк, — ответил Бирнс.

— Кто сообщил о нем?

— Не знаю, — произнес Карелла. — Кто-то позвонил по телефону и повесил трубку, не назвав себя.

— Пойду посмотрю, что случилось с этими проклятыми машинами, — произнес Бирнс. Он обошел патрульную машину, сев в нее так, что ноги остались на улице, и взял микрофон. «Это лейтенант Бирнс. Мы уже готовы. Что с остальными машинами?»

— Наконец-то мы прижали твоего земляка, — ухмыльнулся Паркер. — Скоро мы пристрелим его, и это сделаю лично я.

— Он не мой земляк, — сказал Эрнандес.

— Ну, конечно, нет. Просто я так выразился. Я имел в виду, что вы оба пуэр ориканцы.

— Разумеется.

— Черт побери, ты прекрасно знаешь, что мне все равно — пуэрториканец этот парень или китаец.

— Разумеется.

Паркер обернулся:

— Ты только взгляни на этих щенков. Они думают, что Мирандо — сам бог.

— Он бог только для тех, кто не знает человека лучше, — сказал Карелла, посмотрев на ребят, которые присоединились к толпе, стоящей у машин. Их возраст колебался от начинающих ходить до подростков. Некоторые из них пытались забраться в Машины, но патрульные отгоняли их дубинками. Казалось, парни сами еще не понимали, как им надо себя вести. Одни смеялись, другие смотрели на окна второго этажа. Некоторые, казалось, были готовы заплакать. Со стороны было интересно наблюдать за их лицами и поведением. Каждому казалось, что случилось что-то необыкновенное, из ряда вон выходящее и поэтому все были ужасно взволнованы. Но эти дети росли в разных условиях, и реакция на все происходящее была у них неодинаковой. Они видели кровь, и каждая клеточка их тела дрожала от ужаса при виде умирающего на тротуаре человека, но, чтобы прикрыть сковывающий их страх, они одобрительно смеялись. Страх и мужество,