Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

— Что подразумевал Глас Народа под разбившейся каретой? Может быть, мое тело? Иногда у меня возникает мысль, что жизнь сложнее, чем ты думаешь, де Ламбант. Я, пожалуй, навещу Ман-Даро.

Гай с неудовольствием покачал головой.

— Мой дорогой де Чироло, священники хуже колдунов. Держись от них подальше. Пойдем уговорим Портинари вылезти из кровати, затем выпьем по стаканчику и поболтаем. Посмотри, какая жара.

— Иди один. Я приду позже.

Мы расстались. «Нелепо иметь тяжесть на сердце, когда кошелек настолько легок, — подумал я. — Священник ничего хорошего для меня не сделает. Компания друзей — более веселое место». Я повернулся, де Ламбант еще не скрылся из виду. Окликнув его, я пустился вдогонку. Мы вместе отправились к Портинари.

Шел третий день нашей работы по «увековечению» трагедии принца Мендикулы. Всемогущий заноскоп был направлен на нас, когда во внутреннем дворике дворца раздался сильный грохот. Бентсон попросил нас подождать.

Семья Чабриззи уезжала на летний отдых в Вукобанские горы. В прежние годы, сказала Армида, Чабриззи отдыхали в плодородной долине в Прилипитах южнее Малайсии, где владели поместьями. Однако в этом году поступили сообщения, что в Прилипитах замечены турецкие войска. Как обычно, Малайсия была охвачена врагами в кольцо.

Вскоре двор был забит повозками, каретами, кибитками, загруженными багажом и музыкальными инструментами. Плюс к этому собаки, лошади, прирученные дикие животные, крупный рогатый скот, куры, не говоря уже о взрослых членах семьи Чабриззи и их детях, а также друзьях и слугах. Их было слишком много. Жена Бентсона, Флория, пыталась рассеять толпу, но это оказалось невозможным, пока все не будет готово к отъезду. Наш импресарио отпустил членов труппы, объявив перерыв. Взяв под мышку свой темный ящик и ворча себе что-то под нос, он направился в город.

Нас прервали, когда мы демонстрировали сцену, в которой я, бесчестный генерал Геральд, сопровождал принцессу Патрицию на светские балы (бал имитировала одна-две пары танцоров) и тому подобные великолепные торжества (торжества были представлены картиной с изображением мраморных ступеней).

Такая вынужденная близость способствовала быстрому развитию отношений между Армидой и мной.

Это объяснялось не только тем, что мы не входили в товарищество Бентсон-Бонихатч, которое охватывало большинство остальных участников, но и нелюбовью Армиды к Мендикуле-Бонихатчу, чьи усы невыносимо щекотали ее в течение бесконечно долгих минут, а, кроме того, от них пахло, как улыбаясь сказала Армида, протухшим сладким кремом.

Армида отвела меня в сторону.

— Чабриззи оставляют дворец почти пустым. В нем на случай появления грабителей останутся лишь несколько слуг. Остальные скоро уедут. Представь, я не была здесь вечность. Между нашими семьями существует некоторая отчужденность. Пока не приехала Йолария, у меня есть шанс обследовать все укромные уголки, которые я так хорошо помню.

— Смотри, не заблудись и не попадись на глаза слугам. Она взяла меня под руку.

— О, одна я боюсь. Обрати внимание, какой у дворца пугающий вид, на фоне этих скал. Кроме того, дворец посещают привидения — одно из них похоже на древнего колдуна, из глаз которого вылетает пламя.

— Я иду с тобой. Может быть, возьмем ведро воды на всякий случай. Вдруг встретим колдуна с огненными глазами?

— Обойди с другой стороны, чтобы нас никто не заметил. Ну, вперед, будет здорово.

Армида возбужденно улыбалась. Я последовал за ней в боковую дверь. Мрачный пустынный дворец поглотил нас. Звуков внутреннего дворика уже не было слышно. Мы оказались как бы внутри заноскопа — в длинной перспективе теней и света, ограниченной окном, гобеленом, стеной и коридором. Какое место для любовного свидания!

Я решил провести тщательную репетицию роли генерала Ге-ральда и быстро последовал за светло-голубым платьем Армиды.

Я уже упоминал, что дворец был построен под нависавшей скалой. В этом месте в горах на поверхность выходили огромные залежи известняка, поднимавшиеся над окружающим ландшафтом на десятки метров. Чтобы защищаться от воров, простосердечные Чабриззи разместили свой дом так, что с одной стороны он упирался в огромный скальный массив, а с другой над ним нависали утесы. Это нарушило композиционную симметрию, задуманную архитектором.

Внутренние помещения озадачивали. Люди, строившие дворец, были настолько сбиты с толку топографией местности, что кое-где оставили пролеты ступенек, ведущих в никуда, некоторые проходы имели форму кольца, один зал так и остался незаконченным — его тыльная стенка являла собой кусок скалы.

Армида снова превратилась в маленькую девочку — искательницу приключений. Она тащила меня через лабиринты коридоров, заводила в жилые помещения, мы поднимались и опускались по большим и малым лестничным пролетам, проходили через маленькие двери, за которыми открывалась огромная перспектива, и через банкетный зал, который вел в кухонный буфет.

Сквозь высокие окна было видно, как кареты и повозки семьи Чабриззи медленно миновали главные ворота и начали спускаться вниз по холму.

Когда мы исследовали верхний этаж, Армида вывела меня наружу и показала уступ скалы, поднимавшийся на несколько метров над уровнем пола. Уступ использовался как маленький зоопарк, в котором Чабриззи традиционно держали несколько древнезаветных животных. К настоящему времени в нем осталось только три старых сидераула. В прошедшие времена эти звери использовались в сражениях. Поставив в ряд, их сковывали одной цепью и поджигали фитили на хвостах. Они вызывали панику в боевых порядках противника.

Сидераулы, хрюкая, слонялись по уступу; острые боковые пластины были спилены для защиты хозяев и их самих от порезов. Армида поглаживала одного из сидераулов. Он спокойно слизывал листья с ее рук. В некоторых местах на панцире сидераула были вырезаны различные инициалы и даты.

Мы обнаружили дату двухсотлетней давности. Сидераулы, живущие во дворике Чабриззи, были, возможно, последними во всей Малайсии. Древнезаветные животные вымирали.

Вернувшись во дворец, мы добрались, наконец, до маленькой часовни, в которой алтарь был устроен в стене из известняка, а скамьи для моления украшены богатой резьбой. Скала сочилась влагой. Журчание воды, стекавшей по стене, усиливало атмосферу таинственности в часовне. Из скалы росли папоротники, рядом горели жертвенные свечи. В часовне висело огромное торжественное полотно с изображением богов тьмы и света: один рогатый, другой с огромной бородой, между ними находилась Минерва со своей совой.