Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

Патриция с презрением молчит, потом произносит:

— Я думала, ты ведешь себя как щедрый и мудрый человек. Такого же мнения был и Геральд. Мы уважали тебя.

— Вы уважали меня, лежа в постели?

— А сейчас я просто презираю тебя. Уверена, Геральд проникнется таким же презрением.

Патриция совсем не похожа на раскаивающуюся грешницу. Ее не трогают ни гнев, ни страдания Мендикулы. Патриция говорит, что вступила в любовную связь с Геральдом лишь ради развлечения, но пока не намерена расставаться с ним, поскольку их любовные отношения доставляют им обоим большое наслаждение.

— Я старался быть для тебя всем. Почему ты так холодна и жестока?

— Ты всегда был слишком серьезен для меня.

— Но у него есть… другая…

— У него может быть много женщин, я согласна быть одной из них.

— Патриция, любовь моя, не падай в моих глазах. Он развратил тебя…

И так далее. Принц ведет себя благородно, хотя он и в отчаянии. Но в этот момент в комнату легко и грациозно входит генерал Геральд (у тебя, де Чироло, это хорошо получается). В негодовании принц обвиняет Геральда в злобном обмане и совращении жены, супруги человека, которого Геральд называл своим ближайшим другом, и в предательстве дружбы, основанной на полном доверии. Геральд натянуто смеется. С чувством превосходства он заявляет, что принц тоже иногда вел себя легкомысленно, что за одного битого двух небитых дают, а, в конце концов, так устроен мир, и Мендикуле лучше всего не поднимать шума, так как стоит лишь Патриции навести справки, и она обязательно узнает, что принц соблазнил несколько ее служанок.

— Ты настоящий подлец, ты лжешь, чтобы спасти свое лицо. Геральд берет Патрицию за руку. Она прижимается к нему.

— Кроме того, согласитесь, мой испорченный, избалованный принц, вы сами поощряли меня. Помогая Патриции быть счастливой, я лишь пытался улучшить брак вашего величества.

Это выше сил принца. Он не может выносить оскорблений.

— Ты больше не будешь делать из меня дурака, — выкрикивает принц, вытаскивая меч из ножен.

В ответ Геральд обнажает свой меч. Они дерутся. Патриция, бледная и неподвижная, наблюдает.

(Я говорю, конечно, только о внешней ее сдержанности.) После отчаянной защиты и отражения множества ударов, генерал отступает. Рука, в которой он держит меч, в крови. Геральд спотыкается и падает на ковер возле кровати принцессы. Он беззащитен, и Мендикула может нанести ему смертельный удар. Принц Мендикула колеблется. Вдруг вбегает курьер и объявляет, что госпожа Джемима найдена мертвой в своей комнате в свадебном наряде. Около ее головы обнаружена записка, в которой говорится, что Джемима считает себя слишком бесчестной, чтобы выйти замуж за такого человека чести, каким является генерал Геральд.

Услышав эту новость, принц, убитый горем, отшатывается. Воспользовавшись представившимся шансом, Геральд хватает меч и пронзает Мендикулу. Бросив последний взгляд на Патрицию, принц умирает на ее кровати.

Печальные фанфары возвещают о конце драмы принца Мендикулы.

Точно перед началом сиесты во дворец Чабриззи прибывает карета Гойтолы. В ней сидит строгая и неприступная дуэнья Армиды — Йолария. Армида прощается, и экипаж отъезжает.

На следующий день повторяется та же процедура. Я находился возле Армиды и беседовал с ней гораздо реже, чем хотелось бы. Бентсон скрытничал, не рассказывал никому о результатах закрепления изображений на слайдах. Но, очевидно, все было хорошо, поскольку мы продолжали нашу медленную работу. Развития наших отношений с Армидой не наблюдалось. Я думал над тем, как изменить ситуацию. В жаркий полдень я направился к Гласу Народа, чтобы выяснить свою дальнейшую судьбу.

Для поддержки меня сопровождал де Ламбант. Глас Народа стоял сгорбившись в своем укромном уголке у крыльца дома ростовщика. Древний вид и хрупкость мага создавали впечатление, что опорой ему служат его негнущиеся одежды. Неподалеку был привязан его облепленный мухами козел. И старик, и животное были неподвижны. Дым, медленно поднимаясь с железного алтаря, исчезал за углом. В этот час сиесты никто не жаждал проконсультироваться у старика.

Я положил перед ним несколько монет — все, что я мог выделить из суммы, выданной мне Бентсоном.

— Ты был прав, Глас Народа.

— Я вижу, правда нынче не ценится.

— Увы, мои таланты тоже. Твои слова «Если будешь стоять неподвижно, то действия будут успешны» относятся к заноскопу старого Бентсона, не так ли? Почему он выбрал меня?

Маг бросил на угли щепотку порошка. На углях появилось тусклое пламя. Вонь Малайсии проникла мне в ноздри.

— Земля находится в вечной полутени, которую некоторые ошибочно принимают за свет. Силы тьмы создали все. Одна тень сливается с другой.

— В предприятии Бентсона участвует одна девушка. Как мне добиться, чтобы наши тени пересеклись?

— Твой амулет благословлял не я. Иди и спроси у него.

— Безусловно, я проконсультируюсь со своим астрологом Симли Молескином. Но ты уже в курсе моих дел. Я тщеславен, и, надеюсь, ты укрепишь мою веру и вдохновишь меня.

Его веки, напоминающие сморщенные губы, сомкнулись. Аудиенция, очевидно, была закончена.

— На каждом из нас клеймо Владыки Тьмы. Чтобы понравиться ему, ты должен довериться разуму, до тех пор, пока карета не разобьется.

Я продолжал смотреть на старика, но его длинное желтое лицо оставалось непроницаемым. Я переступил с ноги на ногу. Козел помотал головой, больше ничего не произошло.

Подойдя к де Ламбанту, стоявшему, как положено, на почтительном расстоянии, ибо знание чужой судьбы грозило запутать линию твоей собственной, я спросил:

— Почему народная религия всегда вызывает страх и смятение? Почему я никогда не понимаю того, что говорят маги?

— Потому, что все это старомодная чушь, — ответил де Ламбант. — Мой амулет не благословляли уже много недель, но разве я стал от этого хуже? Ты слишком серьезно воспринимаешь эту девушку. Давай отыщем Портинари и выпьем по стаканчику.

— Что подразумевал Глас Народа под разбившейся каретой? Может быть, мое тело? Иногда у меня возникает мысль, что жизнь сложнее, чем ты думаешь, де Ламбант. Я, пожалуй, навещу Ман-Даро.

Гай с неудовольствием покачал головой.

— Мой дорогой де Чироло, священники хуже колдунов. Держись от них подальше. Пойдем уговорим Портинари вылезти из кровати, затем выпьем по стаканчику и поболтаем. Посмотри, какая жара.

— Иди один. Я приду позже.

Мы расстались. «Нелепо иметь тяжесть на сердце, когда кошелек настолько легок, — подумал я. — Священник ничего хорошего для меня не сделает. Компания друзей — более веселое место». Я повернулся, де Ламбант еще не скрылся из виду. Окликнув его, я пустился вдогонку. Мы вместе отправились к Портинари.