Записки прижизненно реабилитированного - Ян Янович Цилинский

Но Татьяна не послушалась. Она внимала рассказу и шла по Медному Руднику, не выдавая себя.

— Лагерникам приходилось страшиться не только работы, тягот режима, наказаний, но и нелепого случая, — услышала дальше Татьяна. — Опасность подстерегает заключенного на каждом шагу. Можно получить увечье и даже потерять жизнь в беспричинной драке со своими товарищами по несчастью.

— Говорят, что слабому пуля защита, — казалось, размышлял незнакомец, — но это неполная мудрость. Слабого защищают от сильного и сберегают от пули приемы рукопашного боя. Мне удалось овладеть азами этого искусства.

Татьяна узнала, что учителем ее собеседника был профессиональный убийца, бывший офицер СМЕРШа Иван Ушаков. Во время войны Иван служил разыскником в армейской контрразведке. На его личном счету числилось 35 взятых живыми диверсантов и шпионов. Это были не липовые враги, придуманные органами, а специально обученные агенты, заброшенные немцами в советский тыл. Они в совершенстве владели холодным и огнестрельным оружием и знали приемы защиты и нападения. Рукопашный бой был их стихией. Иван сходился в единоборстве с такими же человеко-зверями, как он сам, и побеждал. Ставкой в каждой схватке была жизнь. После демобилизации разыскник работал тренером в спортивном обществе «Динамо». Иван сильно пил и однажды по пьяному делу разговорился про Абакумова. Во хмелю он болтал, что министр грабил трофеи, и называл, сколько брал и куда увозил. Кое-что из этого было правдой, но главная правда заключалась в том, что шеф МГБ действительно был мародер и грабитель. Такое не прощалось. Ивана отправили умирать на Медный Рудник. В лагере он пользовался авторитетом. Военнопленные не вспоминали ему чекистское прошлое: он был солдат и, так же как и они, знал, что такое идти под пули. Иван держался вместе с военнопленными. Они кушали вместе[15]. Бандеровцы ненавидели бывшего врага, но боялись. Иван приметил недавно прибывшего московского парня и оказывал ему поддержку.

Притаившись у стенки барака, ослушница увидела, что к незнакомцу подошли два здоровых бандеровца.

— Зачем ты скрываешь свою нацию? — беззлобно спросил один. — Мы все равно твою жидовскую нацию знаем. — И ударил незнакомца в зубы. Из разбитых губ потекла кровь, но избиение продолжалось. Били двое. Неизвестный был тогда совсем другой — юный, тонкий, с удивленным взглядом. Он сгибался как былинка и даже не сопротивлялся.

— Разве можно избивать человека за национальность? Да и зачем спрашивать? Разве не видно, что он русский парень! — негодовала балерина.

Из дальнейшего рассказа Татьяна узнала, что у ее собеседника по прибытии в лагерь сложились особые отношения с бандеровцами.

Собравшаяся в лагере бандеровская община представляла собой необузданную и дикую силу. Образовательный ценз большинства этих людей не превышал первых классов начальной школы. Попадались и неграмотные. Большинство составляли крестьяне, которые сами не принимали никакого участия в вооруженной борьбе. Некоторые помогали «лесным братьям» едой и одеждой, а другие боялись их не меньше, чем чекистов. В лагере крестьянская масса оказалась в полном подчинении у боевиков. Они составляли ядро общины и задавали тон в сообществе. Настрой боевиков определялся путем, ими пройденным. Степан Бандера учил своих сподвижников:

— Ша, наша власть должна быть страшной!

И она стала чудовищной.

Во имя великого национального дела людей рубили топорами, сжигали живьем и умерщвляли удавками-закрутками. Они представляли собой доморощенное орудие убийства, своеобразный символ движения. Террор был направлен не только против «совитив» и «схиднякив», но и против своих же братьев по повстанческой армии, заподозренных в нестойкости, и против мирного населения Западной Украины, на земле которой поднялись сине-желтые и черно-красные знамена бандеровского движения.

Оставшись с весны 1945 года один на один с чекистской силой, бандеровцы изнемогали в неравной борьбе. Ожесточение и жестокость с обеих сторон не знали пределов. Захваченных украинцев-западников ждала смертная казнь через повешение, определенная специальным Указом. Бандеровцы не устояли. Остатки разбитых отрядов оказались на каторге. Среди побежденных попадались люди, пропитанные антисемитизмом. Это чувство не только взошло на вековых предрассудках, но и было вскормлено кровью. Кое-кто из бандеровцев запятнал себя участием в акциях геноцида, проводимого немцами и направленного против еврейства.

К незнакомцу, как и ко всякому новичку, многие присматривались. Приглядывались и бандеровцы. Их насторожило, что этот парень быстро познакомился почти со всеми евреями в лагере, и не только со своими земляками, евреями московскими.

— Он москвич, мой земляк! — ликовала Татьяна.

— BiH жид! — подозревали бандеровцы.

Новоприбывший о чем-то оживленно говорил с евреем-учителем из Житомира, с музыкантом из Киева и с бухгалтером из Одессы. Как показалось, новичок шептался с раввином.

Духовный наставник семитов был старый и согнутый человек с ясными еврейскими глазами. Он казался нелюдимым и мало разговаривал даже со своими соплеменниками. Однажды — а это было подсмотрено — раввин положил руки на плечи студента, и тот склонил голову ему на плечо. Губы старика — а это было услышано — шептали;

— Мой мальчик, сохрани тебя Бог!

Весь Медный Рудник осветился тайной еврейской подлостью.

— Вiн жид, но скрывает свою нацию, — поняли бандеровцы.

Новичок попал в еврейскую шкуру и в глазах бандеровцев носил ее все полтора года лагерной жизни. Они не только не хотели, но и не могли понять, что молодой парень в трагическую минуту жизни ищет не нацию, а человека, что ему сейчас как воздух нужны дружеская поддержка, доброе слово и участие. Они не видели, что среди знакомых новичка появились и русские, и украинцы, и грузины, и корейцы, и азербайджанцы, и татары, и таджики, и латыши, и литовцы — практически весь «интернационал», собравшийся в лагере. С последователями Степана Бандеры он действительно не сходился. Ну а с евреями? Василий получил от них добро и свет. Расплачивался он тем же. Отдавал с лихвой. В дальнейшей жизни Иголкину пришлось побывать и в антисемитах. В еврействе, как и среди бандеровцев, встречались люди, которые в своей темноте и в мираже предначертанной избранности презирали весь окружающий мир.

Погибший в лагере раввин и убитый много лет назад дед Иголкина, православный священник отец Василий, говорили в таких случаях одно и то же:

— Они не ведают, что творят. Да простит их Бог!

Натерпевшиеся в жизни и принявшие мученическую смерть служители несовместимых религий оказались на позициях Бога единого.

Сокрытие жидовской нации требовало наказания. Татьяна стала свидетельницей акта возмездия. Она ничем не могла помочь и была в отчаянии. Вдруг словно из-под земли рядом с незнакомцем вырос Иван Ушаков. Он был кряжист, широк в плечах и, казалось, нетороплив. Но через считанные секунды один из обидчиков лежал на земле, а другой