Alma Matrix или Служение игумена Траяна - Александр Кукушкин

– Сперва мы аккуратно скрутили нашего агента, чтобы на него не пали подозрения в предательстве и шпионаже.

– Эх, хитрецы. Никто и не догадался, да?

– Да где им там, догадаться. Мы когда свою добычу волоком к костру притащили, академисты и регентши дружно потеряли способность думать минут на пять точно. И говорить тоже разучились.

«Фантастика, – думал про себя проректор, – фантастика. Только четвертый курс мог учудить подобное. И только четвертый курс может подобным гордиться. Ну что был за набор в том году, ума не приложу, с виду вполне нормальные ребята».

– Девчата перепугались, наверное, до смерти?

– Ну, они немного были сбиты с толку, – пожал плечами Пушко.

– Зато парни смеялись от души, когда узнали нас, – заметил Сковорода. – Но про шашлык, что мы его весь съели, это вам неправду написали. Мы немного взяли с собой и почти сразу ушли.

– Конечно, – согласился Траян, – у вас там были свои глаза и уши. Что вам потом доложил ваш человек? Наверное, вы были единственной темой разговоров до конца пикника?

– Приблизительно так.

– Довольны?

– Как вам сказать, батюшка, мнения-то у них разделились.

– Да, а вы чего ожидали, интересно?.. Ну что ж, господа, – Траян встал, – вы порадовали меня прекрасной историей.

– А, главное, никаких пострадавших, – заметил Сковорода.

– И это правда, – Траян не стал спорить. – Вот что я сделаю. Я поступлю мудро. Мне, знаете ли, иногда не хватает мудрости… Вы скажете всем, что пока находились у меня в кабинете, вы писали объяснительные и получали строгий выговор, договорились? И на этом инцидент будем считать исчерпанным.

Парни поклонились и пошли к выходу.

– Еще одно, господа, – сказал им вдогонку проректор. – В следующий раз проводите качественную масштабную разъяснительную работу. У меня, знаете ли, нет никакого желания выслушивать жалобы Регентской школы по пустякам.

– Хорошо, батюшка, – пообещали семинаристы и вышли.

– Ты это, отец, ты почему сказал, что у тебя нет берета? – спросил Сковорода у Пушко, выходя из Академического корпуса на улицу и опасливо оглядываясь.

– Ага, чтобы он потом затаскал меня по всяким гостям Академии в качестве живого экспоната? Посмотрите направо – картина Коровина, посмотрите налево – семинарист-спецназовец…Так, да? Ну его. А ты чего сказал, что будто парни у костра смеялись от души?

– А ты хотел, чтобы я ему рассказал, как у нас чуть не дошло до рукопашной?

– Врать не хорошо.

– Кто бы говорил.

Траян задумчиво сидел в своем кресле. Парни определенно ему врали. У Пушко точно был берет, а поверить, будто академисты не обиделись за то, что с ними сделали на глазах у девушек, Траян не мог. Вся история и так не нравилась проректору, а тут его еще пытались обмануть… Наглецов надо было проучить, и поступить с ними именно так, как они поступили с академистами – неожиданно и больно. Это будет по-настоящему мудро.

«Спецназовец и штабист», – усмехнулся Траян, и, подняв трубку телефона, набрал номер старшего помощника.

– Отец Наум, добрый вечер, – старший помощник был в отпуске и Траян решил, что для молодого отца Наума будет полезно некоторое время потянуть его лямку, – мы со старшим помощником всё никак не могли найти девочку, чтобы ухаживать за Луизой Аркадьевной Соломоновой в городе. Это старенькая вдова нашего профессора, ей нужно каждый день носить еду, убираться в доме, водить на богослужения, в больницу возить, журналы читать, еще она, кажется, собралась писать мемуары, нужно помогать, ну и вообще все такое. Даже Регентскую с Иконописной просили, но у них тоже не нашлось свободных рук… Я решил проблему. На это послушание назначены Сергей Пушко и Алексей Сковорода. Завтра объявите им об этом. Скажите им, что заниматься Луизой Аркадьевной они будут до конца учебного года точно, а там посмотрим. Если у них возникнут вопросы, скажите, что после сегодняшнего с ними разговора я понял, что лучше них с этим ответственным и рискованным заданием не справится никто. Так и передайте им – рискованное, мол, задание, не каждому по плечу…

ОБЕТ ИГУМЕНА ТРАЯНА

«Аня, дорогая, наконец-то!» – воскликнул Гайда, поднимаясь с кресла навстречу входящей в Миссионерский отдел стройной очаровательной девушке с блестящими каштановыми волосами, тонкими чертами лица и широко поставленными карими глазами. «Милая моя, – Настоящий тоже поднялся, – мы тебя страшно заждались!.. А что это за питекантроп рядом с тобой?»

Питекантропом был Алексей Сковорода, а Аня была его невестой. Они познакомились год назад и почти тогда же в их отношения влезли Гайда с Настоящим, взявшиеся за интенсивное глубокое воцерковление Ани, подготавливая ее к служению матушки священника. Семья Ани не так давно пришла к вере, потому узнавать внутреннюю жизнь православия ей приходилось через Гайду и Настоящего, чему Сковорода был не особенно рад, а вот Аня была только за.

Сегодня вчетвером им предстояло обсудить устройство свадьбы, которую собирались сыграть через месяц.

– Я уговорила Лешу положиться на вас, – сообщила Аня.

– Конечно, – обрадовался Настоящий, – никто не устроит православную свадьбу лучше нас.

– Разумеется, – мрачно согласился Сковорода.

– Ну, зачем ты такой грустный, Леша, – обиженно произнес Гайда, – мы уже и план придумали. А мнение будущей жены нужно уважать.

Настоящий достал листок:

– У нас в плане мальчишник, девичник, выкуп, венчание, прогулка и застолье.

– Вы решили и девичник устраивать? – скептически отозвался Сковорода. – И что там будет?

– Не твое дело.

– Что?

– А вот так. Тебе какое дело, тебя мы туда не пустим. И вообще мы решили сделать вам сюрприз, и поэтому рассказывать о наших планах не будем. Придете и сами все увидите. Будет весело и незабываемо.

Сковорода запротестовал и проявил недюжинную стойкость, выдержав как натиск товарищей, так и нежную ласковость невесты. В итоге сошлись на том, что девичник парни трогать не будут, но и рассказывать о своих остальных планах тоже. Аня хотела настоящую православную свадьбу и незабываемых сюрпризов.

К мальчишнику распорядители свадьбы готовились с таким рвением, что Сковорода начал бояться, как бы за этот мальчишник ему не было потом стыдно всю семейную жизнь. В назначенный день они под благовидным предлогом покинули Лавру и после ужина направились в город на съемную квартиру. Сковорода был полон самых скверных предчувствий. Выдержка совсем оставила его перед дверью, на которой красовался номер тринадцать, и он бы убежал, но Гайда с Настоящим вовремя схватили его и затолкали вовнутрь.

В квартире было темно, как в подземелье. От стены отделилась фигура в черном и, подойдя к жениху, схватила его за плечо костлявыми пальцами. Сковорода онемел. Фигура потащила его дальше в мрак. Посередине большой комнаты стоял гроб, освещаемый несколькими свечами. Гроб был пуст. Вокруг гроба стояли черные силуэты. В голове Сковороды всплыли картины самых отвратительных оргий, описание которых он читал у Геродота и Тита Ливия. Человек, ведший Сковороду, с силой надавил ему на плечо и опустил на колени. Сковорода готов был потерять сознание от возмущения и ужаса. Наступила тишина. Наконец, человек в черном тихо сказал: «Помолимся, братья». И монахи Троице-Сергиевой Лавры, специально приглашенные Гайдой и Настоящим, затянули покаянный канон Андрея Критского.

К полуночи Сковорода понял, что это не шутка. К двум часам ночи он догадался, что вычитываемое монашеское молитвенное правило специально сконструировано из нескольких уставов. К четырем часам утра он перестал понимать, что происходит.

Молились они до восхода солнца.

Когда еле живого Сковороду весело хохотавшие иноки укладывали на заднее сидение такси, чтобы друзья отвезли его обратно в семинарию, он едва слышно спросил: «За что?..» Настоящий и Гайда, отлично выспавшиеся на кухне, серьезно ответили: «Чтобы, вступая в брак, ты знал, какой духовной радости лишаешься, отказавшись от монашества».

В течение двух дней Сковорода пытался убедить себя, что самое страшное позади и Гайда с Настоящим не посмеют подобным же образом надругаться над его свадьбой. Убеждать себя получалось не очень. Парни ходили с загадочными улыбками на лицах и никаких гарантий давать не собирались. Сковорода переживал…

В день свадьбы он проснулся сидя на стуле, голова слегка туманилась и была тяжелой. В спальне на третьем этаже Семинарского корпуса было светло – ради праздника октябрь изменил себе: сумрачное небо, нагоняющее последнее время тоску, внезапно просветлело, а крапающий дождик шел стороной. Попытавшись встать, Сковорода понял, что к стулу он привязан. В комнате кроме него никого не было. Окно напротив было открыто, и Сковорода заметил прислоненный к подоконнику край лестницы. Ему стало не по себе.