Предпоследняя правда - Филип Дик

Осторожно: они борются за один и тот же приз.

— Полагаю, скучную бессодержательную речь можно считать…

— Позвольте я вам кое-что покажу, — смуглый янсмен поднялся и щелкнул тумблером главного процессора, чтобы вак начал обрабатывать загруженный текст. После этого они с Адамсом отправились туда, где помещался имитатор.

Как всегда, он сидел в своем кресле — в гордом одиночестве, за большим дубовым столом, за спиной висел американский флаг. В Москве сидел точно такой же кен, подключенный к точно такому же «Мегаваку», только флаг был советский. В остальном все то же самое: та же одежда, такие же волосы с проседью, то же мужественное лицо умудренного опытом человека, то же выражение отеческой заботы, тот же волевой подбородок — словом, полная идентичность. Оба были одновременно созданы в Германии и оживлены специалистами-янсменами. Обычно вокруг суетились техники, готовые наметанным взглядом обнаружить малейший предвестник неполадки, которая могла вызвать хотя бы секундный сбой — все, что могло нарушить свободу и естественность. Все они, люди Янси, крепко-накрепко завязаны на это чучело, и оно должно во всем соответствовать личности, которую изображает.

Любой сбой, мрачно подумал Адамс, пусть даже на долю секунды, чреват настоящей катастрофой. Как в тот раз, когда его левая рука вытянулась и… На стене вспыхнула красная лампочка, задребезжал звонок. Команда техобслуживания в полной готовности возникла как из-под земли.

Да, это была катастрофа. Простертая левая рука вдруг затряслась, словно манекен поразила болезнь Паркинсона. Этот нейромоторный тремор — если бы запись шла прямо в эфир — можно было бы счесть предвестником неумолимой старости. Да, скорее всего, жители убежищ придумали бы именно такое объяснение. Стареет, послышится шепот в Оргзалах, где они сидят под присмотром своих пол-комов. Смотрите, у него уже руки трясутся. Совсем измучен, бедняга. Помните Рузвельта? Война в конце концов свела его в могилу. А теперь и наш Протектор… И что с нами тогда будет?

Разумеется, это никогда не будет передано по кабелю, и «термиты» никогда не увидят, как у Протектора дрожат руки. Кена вскрыли, тщательно обследовали, протестировали, проверили и удостоверились, что виной всему была крошечная микросхема. И один из рабочих, сидящий за одним из столов в одной из мастерских в одном из жилкомпов Рансибла, был без лишнего шума освобожден от своих обязанностей — а может быть, и от своей жизни… так и не узнав, почему. Возможно, он просто не представлял, какой великой цели служат эти крошечные катушки, диоды и конденсаторы.

Кен зашевелился. Джозеф Адамс зажмурился. Он стоял на прежнем месте, за камерами, рядом с маленьким смуглым янсменом — таким молодым и таким талантливым, автором слов, которые сейчас прозвучат. Сейчас кен свихнется, в отчаянии подумал Адамс, и начнет декламировать порнографические стишки. Или, как старая запиленная грампластинка прошлого века, вдруг начнет повторять одно и то же, повторять одно и то же, повторять одно и то же…

— Дорогие мои соотечественники, — кен говорил своим обычным голосом — твердым, чуть хрипловатым, но полностью контролируемым.

И Джозеф Адамс про себя невольно произнес: да, мистер Янси. Да, сэр.

Глава 8

Джозеф Адамс прослушал ту часть текста, которую темноволосый янсмен успел ввести в вак. Когда кен снова замер, и камеры — сей же миг — отключились, он обернулся к автору, который по-прежнему стоял рядом, и сказал:

— Что ж, снимаю перед вами шляпу. Прекрасная речь.

Это действительно было захватывающе. Манекен Протектора Тэлбота Янси полностью завладел его вниманием. Каждая интонация выверена и идеально точна, тон выдержанный и корректный…

Текст был слегка изменен и дополнен «Мегаваком» — и, откровенно говоря, облагорожен. Конечно, Адамс не мог этого видеть, но буквально чувствовал, как вак вкладывает обработанный текст в уста кена. Внутренним взором видел машину, вдыхающую жизнь в другую машину, сидящую за дубовым столом, позади которого висит американский флаг. Чертовщина какая-то, подумал Адамс.

Но хорошая речь есть хорошая речь. Кто бы ни озвучивал ее. Представьте себе школьника, читающего по книжке Тома Пейна[13]. Великие слова не теряют своего смысла, хотя чтец запинается и путается. В отличие от кена. Вак и техники, которые крутятся рядом, позаботятся о том, чтобы великие слова прозвучали должным образом. И мы тоже, подумал он, мы тоже. Мы знаем, что делаем.

— Как вас зовут? — спросил он у юного автора.

— Дэйв… — отозвался молодой человек. — А фамилию я забыл.

Он по-прежнему пребывал в каком-то мистическом полутрансе, хотя кен уже давно смолк.

— Вы не помните собственной фамилии?

Удивленный, Адамс ждал еще некоторое время, и вдруг его осенило. Юноша не может сказать ему о чем-то напрямую. Он сравнительно недавно стал янсменом и еще не утвердился в этой иерархии.

— Лантано, — сказал Адамс. — Вы — Дэвид Лантано, живете в «горячей зоне» недалеко от Шайенна.

— Верно.

— Неудивительно, что вы такой черный.

Радиационный ожог, сообразил Адамс. Молодой человек, жаждущий поскорее получить владение, поторопился с выбором территории. Слухи, которые проскальзывали в праздных вечерних разговорах мировой элиты, подтвердились: юный Лантано пал жертвой своего нетерпения.

— Ну, я еще жив, — философски заметил Лантано.

— Да вы посмотрите на себя! Как у вас с костным мозгом?

— Если верить анализам, уровень продукции красных кровяных телец пока не слишком упал. Я уверен, что выкарабкаюсь. И земля «остывает» прямо на глазах. Так что самое страшное уже позади. Можете как-нибудь заглянуть на огонек, Адамс, — добавил он, криво усмехнувшись. — Мои жестянки работают днем и ночью, так что вилла почти достроена.

— Нет уж, — отозвался Адамс. — В ваше пекло я не полезу даже за стопку долларов высотой с Эверест. Судя по вашей речи, вы можете внести бесценный вклад в наше дело. Так зачем рисковать своим здоровьем, своей жизнью? Вы прекрасно могли бы жить здесь в Нью-Йорке, в здании Агентства, пока…

— Пока, — перебил Лантано. — Пока участок в Шайенне не остынет окончательно. Это лет десять-пятнадцать. А за это время кто-нибудь наложит на него лапу.

Это мой единственный шанс — занять территорию раньше времени, хочешь сказать ты. И ты знаешь, что не первый из молодых янсменов, кто пошел этим путем. Но слишком часто это опрометчиво сделанное приобретение и лихорадочное заселение еще не «остывших» земель приносили только одно — смерть. Небыструю и безболезненную гибель, а долгое, мучительное угасание на протяжении нескольких лет.