Чудаки - Борис Панасович Комар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спали братики и сестрички Антося. Что-то бормотала сквозь сон и мама. Антосю же не спалось.
Не спал и старшина. Он вышел из хаты, постоял, послушал, покурил и снова вернулся. Подсев к столу, развязал свою котомку, достал оттуда буханку, мешочек с сахаром, набрал в кружку воды. Отщипывая от буханки небольшие кусочки, сначала макал их в кружку с водой, потом в сахар и не торопясь ел.
Антось, опершись локтями о подушку, внимательно смотрел, как старшина ужинал, и у него даже потекли слюнки.
Старшина не видел Антося — свечка еле освещала полкомнаты. Поев, он убрал хлеб, сахар в вещмешок, а оттуда вытащил какую-то занятную вещицу. В деревянном станочке две продолговатые стеклянные колбочки соединены между собой тоненькой трубкой. Одна колбочка пустая, другая наполнена каким-то желтым порошком. Как только старшина поставил вещичку на стол колбочкой с порошком кверху, порошок сразу же начал пересыпаться через трубку в пустую, нижнюю колбочку. Когда высыпался весь, старшина перевернул вещичку, и порошок опять посыпался.
Антося так заинтересовала эта странная штуковина, что он не удержался и спросил:
— Дядя, а что это у вас за игрушка?
— О, ты еще не спишь, малышка? — Старшина даже вздрогнул от неожиданности.
— Я не малышка. Я Антось.
— Ну, пусть будет Антось, — усмехнулся в усы старшина. — Ты меня, парень, извини. У вас на печи темно. А голос у тебя как у девочки.
— Ну и что, что как у девочки, — совсем не обиделся Антось. И уже по-взрослому добавил: — Переменится когда-нибудь.
— Конечно, переменится. Может быть, у тебя еще такой басище прорежется…
Антосю понравился приветливый старшина. Осторожно, чтобы не разбудить маму, сполз на животе с печи, подошел к столу.
Бойцы надышали, в хате стало тепло, даже на окнах начала оттаивать наладь.
— Значит, интересуешься, что это такое? — снова перевернул старшина ту вещицу пустой колбочкой вниз.
— Угу, — сказал Антось.
— Это, хлопче, не игрушка, а песочные часы! Видишь, песочек сыплется из одной колбочки в другую?
— Вижу.
— Вот как пересыплется, так и знай: прошло пять минут. Это я их в медсанбате у нашего доктора попросил. Скучновато на посту одному, сон одолевает, вот я и смотрю, как сыплется песочек. Все-таки какое-то занятие.
— Разве вы и сейчас на посту?
— Конечно, на посту.
— И спать не хочется?
— Как бы тебе сказать… Чтобы очень хотелось — так нет, немножко… Переход сегодня тяжелый был! Устали мы.
— А можно, чтобы кто-нибудь за вас постоял на посту?
— Почему же нельзя? Вот я покараулю, потом разбужу другого солдата, а сам лягу.
— Так вы ложитесь сейчас, а я посижу. Скажете, кого разбудить, того и разбужу.
— Не положено, хлопче, — улыбнулся старшина.
— Вы не бойтесь. Фашистов теперь у нас в селе нет. Выгнали.
— Знаю, что нет. Дисциплина солдатская такова: спать на посту нельзя, могут судить за это. А мне некогда под арестом сидеть. На фронт надо бы скорее. Где-то и у меня под оккупантами вот такой же, как ты, сынок…
— Вы за него не беспокойтесь, — сказал Антось. — Вот я, когда стояли у нас фашисты, шилом все их сапоги прокалывал.
— И не побоялся?
— Еще как боялся, но все равно прокалывал.
— Отчаянный ты, Антон, парень, как я погляжу, — похвалил старшина и погладил его по голове.
Антось заметил на столе крупинки сахара. Вспомнил, как аппетитно только что ужинал старшина.
— А с чем вы, дядя, ели — с солью или с сахаром? — спросил, будто не знал.
— С сахаром, — ответил старшина. — Э-э, да я тебя сейчас угощу.
— Да нет, не надо. Это я просто так спросил.
Но старшина уже развязывал мешок. Отрезал во всю буханку толстый ломоть, посыпал сверху сахаром и протянул мальчику:
— Бери, ешь.
Антось бережно, чтобы не рассыпать сахар, взял ломоть. И каким же он был вкусным! Нарочно откусывал понемногу, чтобы растянуть удовольствие.
Старшина смотрел-смотрел, как он ест, а потом вздохнул глубоко и склонил голову. Наверное, опять вспомнил о своем сыне.
Когда Антось съел ломоть и поблагодарил, старшина даже не услышал.
«Задремал, — решил Антось. — Надо не отходить от него, а то еще уснет на посту. И на фронт тогда не попадет. А там, дома, будут ждать его, как мы вот с мамой ждем нашего татуся, и не дождутся…»
Набирая кружкой воды, Антось звякнул об ведро: проснется ли? Старшина приподнял голову. На печи заворочалась мама.
— Ну как — наелся? — спросил старшина.
— Вот смотрите, — ударил кулаком по животу Антось. — Как барабан.
— Что же теперь, на печь?
— Успею еще выспаться!
— Гоните его от себя, товарищ, — отозвалась с печи мама. — Ведь он, как репей, пристанет и не отцепится… Антось, ну-ка марш спать!
— И поговорить не дадут! — скривился Антось. — Только и знают: спать да спать…
— Пускай посидит, он мне не мешает, — заступился старшина, и Антось остался возле него.
На дворе выл ветер, свистел в трубе, швырял в окна снегом. Мама опять заснула. Крепко спали и бойцы. Догорала, капая на стол прозрачными капельками, свечка. Антось же сидел и слушал рассказы старшины, расспрашивал о разных местах, где тот побывал, о его сыне — своем ровеснике.
Свечка вот-вот должна была погаснуть. Не помогло ей даже то, что Антось все время соскабливал на столе затвердевший стеарин и клал под фитилек. Старшина достал из мешка другую. И как раз тогда Антосю почему-то очень захотелось спать.
— Когда же вы разбудите солдат? — спросил он. — Уже скоро рассвет.
Старшина посмотрел на спящих, громко зевнул.
— Жаль будить, намаялись за день. Я ведь после обеда в соседнем селе чуток вздремнул. Им же, беднягам, все с машинами пришлось возиться… Ты иди, ложись. — Старшина, наверное, заметил, что Антося разбирает сон.
— Нет, я не хочу, — бодрился Антось, а сам нет-нет да и глянет на печь.
«Ага, ложись, — думал он. — А сам ведь говорил, что одному скучно на посту, в сон клонит. Сейчас он очень усталый, может и в самом деле заснуть».
Старшина рассказывал интересные истории, но Антось уже слушал его невнимательно. Он все время боролся с навязчивым, неотступным сном. Веки как-то сами собой слипались, не раз уже он отворачивался, чтобы потереть рукой. Пил холодную воду, это также немного разгоняло дремоту. Ждал с нетерпением утра, когда поднимутся солдаты. И боялся, что мама проснется и загонит его на печь.
Но вот, наконец, посветлело за окном. Старшина вышел из хаты, а Антось прижался лицом к холодному стеклу. Светало. Уже можно было
