Странные вещи - Эли Браун

не заметила. Она плакала от усталости и любви – такой, что Клевер глаз не могла отвести. Она видала это и раньше, присутствуя при неосложненных родах, и каждую женщину, в каком бы состоянии та ни была, эта любовь заставляла сиять, словно полная луна. Сияла ли так же и Минивер, когда впервые взяла Клевер на руки?

Клевер тоже страшно устала и потому, не подумав, сказала:

– Родилась с ягодичным предлежанием, во время бури и ливня. Надеюсь, вы подберете для нее хорошее имя.

– Мы назовем ее Одуванчик, – сказала миссис Уошу и заговорщицки улыбнулась Клевер. Она все слышала.

Они очень рисковали, американец и луизианка, решившись создать семью здесь, в суровом приграничье, где давным-давно была вытоптана трава. Но Клевер подумала, что одуванчики умеют выживать.

– Держите ребенка в чистоте, но самое главное – в тепле, – сказал Константин мистеру Уошу, бросая в саквояж пробирку. – Матери нужно есть мясо, а воду пить только кипяченую. Чаи и бульоны. Поняли? Ребенок пусть питается только материнским молоком.

Буря постепенно стихала, и Клевер была рада, что седлать лошадей пришлось под мелким дождиком. Из землянки вышел Константин и начал привязывать сумки к седлам. От долгого бдения у постели роженицы его усы обвисли, и он стал похож на часы с погнутыми стрелками. И все же он улыбался.

– Этому научила меня твоя мама, – сказал он. – Одуванчикам. Она помогала мне во время холеры в Нью-Манчестере, ужасное было время. Мы открыли пункт неотложной помощи в церкви, и скамьи были заполнены родственниками, изнывающими от ожидания и тревоги. Минивер видела их страдания, страдания здоровых. За неделю на церковном дворе не осталось ни одного одуванчика!

Константин тихо рассмеялся, и воспоминание об этом, таком дорогом для нее звуке перенесло Клевер в настоящее.

* * *

Сейчас, прижимая к груди пробирку, Клевер явственно слышала его голос. На миг даже почудилось, что все они, Минивер, Константин и сама Клевер, крепко обнялись – семена одного цветка. А потом смех отца, а следом и это видение, рассеялись и исчезли.

Покачиваясь в фургоне, Клевер перевязала трубочку кожаным шнурком и повесила ее себе на шею как память о семье. Пробирка не была диковиной, и все же обладала мощной силой, что доказывала история ее появления.

Клевер глубоко вдохнула утренний воздух, наполнив легкие. Ей захотелось музыки.

– Может, ты споешь нам, Несса?

На мгновение Несса задумалась, а затем разразилась чем-то вроде гимна.

– Какие яркие огни нас поведут сквозь ночь? В волнах надежда брезжит нам, что сможет нам помочь! – горло Нессы трепетало, из него вырывались чарующие звуки. – Вперед, вперед. Надежда нас ведет!

– Знаете, что это за волны, девочки? – прервал ее пение Ганнибал. – Здесь говорится о битве у озера Херрод, когда я под покровом ночи провел целую флотилию лодок к французскому форту близ…

– Так здесь поется о войне? – Несса была разочарована.

– Это патриотическая песнь в ознаменование ключевой победы над Луизианой.

– В войне виноваты обе стороны, – заявила Несса.

– Еще одно высказывание твоего дяди? – поинтересовался Ганнибал. – А что, кстати, он сам делал во время Луизианской войны?

– У моих бабушки и дедушки была гостиница на реке Мелапома, – с гордостью сказала Несса. – Двадцать отличных чистых комнат и горячая еда для торгового люда с реки. Музыка по вечерам. Но началась война, и каждая из сторон боялась, что противники заполучат доки. И что же? Гостиницу обстреляли с востока и запада, все разнесли в щепки. Мои бабушка с дедушкой погибли под развалинами, а дядя три дня прятался в канаве в бочонке из-под соленых огурцов, слушая треск мушкетов. Ну, а потом набрался храбрости и босиком добежал до Нью-Манчестера.

– Твой дядя мог взять ружье и вместе со своей страной воевать против Бонапарта, – царапая когтями доски, Ганнибал расхаживал по крыше фургона. – Или, еще того лучше, помог бы нашим лодкам захватить те доки.

Несса пожала плечами.

– У дяди одна нога была короче другой, да и вообще он всегда говорил, что ночь, проведенная в бочке, на всю оставшуюся жизнь отбила у него охоту к соленым огурцам и оружию.

– Огурцам и оружию? – обиделся Ганнибал.

– Когда дядя добрался до Нью-Манчестера, – продолжила Несса, – оперный театр был заколочен, но музыканты все равно репетировали на мраморных ступенях. Они бесплатно играли для всех, кто хотел слушать. Дядя говорил, что эти музыканты были самыми смелыми.

– Не музыканты сражаются на передовой! – От возмущения на шее Ганнибала встопорщились перышки.

– Я знаю одно: в гостиницу палили с обеих сторон, хотя дядя махал белым платком из чердачного окна и умолял их прекратить огонь. Не стреляли бы они, мои бабушка и дедушка остались бы в живых. Может, тогда дяде не пришлось бы торговать эликсиром Бликермана, и он бы сейчас тоже был бы жив. А я бы пекла хлеб, пела для гостей и каждую ночь спала на пуховой перине, а не тряслась в этой колымаге по костлявым ребрам этого мира.

Спор прекратился, как только они свернули за угол, и Несса резко остановила лошадей. Вся дорога была забита людьми, ждущими своей очереди у пограничного поста охраны.

Десятки солдат бесцеремонно задерживали направлявшихся в город торговцев. Некоторые, судя по их виду, просидели на солнцепеке уже не один час. Они с тоской смотрели, как солдаты развязывают мешки и высыпают гречку и кукурузную муку на землю, заваленную пожитками. К великому облегчению Клевер, пограничники сразу узнали Ганнибала и пропустили фургон Нессы без очереди.

Они продолжили путь в напряженной тишине. Несса расчесывала волосы, а Ганнибал мрачно пытался склевать паука, который прятался в щелях между досками.

И вдруг, захватив Клевер врасплох, фургон въехал на вершину холма, и перед ними предстал Нью-Манчестер – шумный, как растревоженный улей, город. Ахнув, Клевер затаила дыхание. Нью-Манчестер оказался больше, чем она могла себе представить.

Несса перестала напевать и остановила лошадей у обочины, чтобы полюбоваться видом. Город, в котором Клевер давным-давно мечтала побывать, нынешняя столица штата Фаррингтон, раскинулся в долине со всеми своими арками и шпилями, акведуками и соборами. Удивительно, что она родилась именно здесь. Что в каком-то смысле она до сих пор принадлежала Новому Манчестеру, что она, Клевер, горожанка. Девочка, наконец, выдохнула. У нее кружилась голова и пересохло во рту.

Ганнибал спрыгнул на землю.

– Полковника не должны увидеть въезжающим в город на шарлатанском фургоне, – заявил он. – А теперь за мной, юная Клевер. Я представлю тебя сенатору Оберну.

– Но я не для этого приехала в Нью-Манчестер, – возразила Клевер, и ее головокружение прошло, как не бывало.

– Уверяю тебя, он будет рад встрече. Знакомства такого рода способны изменить жизнь человека, не правда ли? Ты просто выпьешь с ним чаю. Расскажешь о своей жизни на границе. Ему будет очень интересно послушать.

– Но зачем такому важному человеку, как сенатор Оберн, разговаривать со мной?

Помолчав, Ганнибал откашлялся.

– Уважаемый