Сексуальные преступления как объект криминологии - Николай Исаев

Понятие личности является наиболее сложным в результате одновременного существования различных религиозно-философских систем, выполняющих роли идеологии и определяющих культуру. Даосизм, ориентированный на внутренний мир человека, близко стоит к буддистским воззрениям, выдвигая на первый план принцип «неделания» (у-вэй). Смысл этого принципа заключается в едином закономерном развитии вещей, в которое не следует вмешиваться. Тем самым нивелируется полностью какое-либо активное начало в личности. Положительным моментом этого является прямое следствие – ненасилие, противление и непринятие любых форм насильственного поведения. В конфуцианской традиции личности отводится «срединный путь», и ее социальное функционирование осуществляется посредством следования ритуалам. Однако, как и в других восточных культурах, персоналистическая личность, ее противопоставление окружающему отсутствуют. Поэтому основу социального функционирования составляет клан.

Представление о личности в китайской цивилизации кратко можно резюмировать так: «“настоящий человек” (принадлежащий традиции даосизма) и “достойный муж” (идеальный человек в конфуцианстве) обозначают два полюса человеческого совершенства: полноту бытия, постигаемую во внутреннем узрении “раскрытого сердца”, и безупречную вписанность в сеть космических и социальных отношений. Соответственно в китайской культуре отсутствовало понятие личности, правового субъекта действия и даже физического индивида. Человек в Китае осмыслялся, с одной стороны, в категориях телесной интуиции, уводящей к всеединству первозданного Хаоса, а с другой – как “лицо”, которое выражает одновременно претензии на обладание определенным статусом в обществе и признание этих претензий другими».[172] Еще М. Вебер отметил, что китайская культура и цивилизация подавляют в человеке стремление к целостной личности.[173] Человек и окружающий мир представляются изоморфными друг другу, и если мировой порядок определяется законом Дао, то и человек должен следовать этому закону (аналогично в индийской цивилизации это закон дхармы).

Отсутствие персоналистической личности характерно не только для цивилизаций Востока, но и для всего традиционного общества. Аналогично в античном мире «персона» – это маска, надеваемая актерами, личина, т. е. то, что позволяет скрывать внутреннее. Модус существования человека в традиционном обществе принципиально отличен от современного индустриального и постиндустриального типа. Самодовлеющее и самосознающее «Я» полностью отсутствует, оно изоморфно изменениям, происходящим в окружающем мире, оно «неопределенное, подвижное, играющее разными красками, переливчатое место пересечения вселенских сил, узел сложных связей и текучее присутствие жизненных свойств, потенциально неисчерпаемых и разнообразных во всех своих проявлениях, как тот космос, сколком с которого он является».[174]

Внутреннее непостоянство человека противостоит внешнему организующему началу традиции и ритуалу, которые способны придать упорядоченность миру и дать возможность ориентироваться в нем. У Конфуция традиция создается благодаря единству жизненной спонтанности и моральному усилию. Обучение, передача традиции предполагали полную вовлеченность субъекта – поведенческую, эмоциональную, интеллектуальную, духовную. «На Востоке учитель и ученик вместе образовывали как бы некую сверхличную цельность. Каждая из сторон, чтобы стать собой, нуждалась в другой: учитель действительно становился учителем, лишь имея ученика».[175] Сущность традиции, как отмечал В. С. Семенцов, состоит не в передаче некой суммы знаний или опыта, а в духовном воспроизводстве личности учителя, причем духовное рождение связывалось с идеей истинного бессмертия.[176] Таким образом, личность как духовное воспроизводство в ряду поколений предстает как диахроническая структура, социально наследуемая.

Этот феномен социального, негенетического наследования отражен в восточной философии в понятии «дваждырожденный». Второе рождение связывалось с ритуалом инициации, посвящения, распространенного внутри варн, каст, кланов. «Учитель заставляет ученика родиться посредством священного знания. Это второе рождение – наилучшее. Отец и мать ученика порождают лишь тело», – говорится в древнеиндийском трактате Апастамбха-дхармасутра. Соответственно духовное наследование находит отражение и в законодательстве. Так, в Законах Ману отмечено, что из двух отцов – дающего физическое рождение и дающего знание веды – почтеннее отец, дающий знание веды; ведь рождение, данное ведой, вечно и после смерти и в этом мире. Такая «личность» становится, по Законам Ману, и отдельным субъектом права. Так, глава 8:68 отмечает, что против дважды рожденного может свидетельствовать только дважды рожденный.[177] Аналогично обряды инициации и посвящения были широко распространены в цивилизации Древнего Египта и античном мире, осуществляя традицию, заключенную в духовной преемственности поколений и выработке «трансперсональной» личности традиционного общества. В. В. Малявин отмечает: «Китайский ритуализм исключал столь привычное на Западе понятие целостной личности и даже индивида (как “неделимой сущности”). Личность в китайской культуре мыслилась по законам и конфигурации телесного опыта, но телесность выступала не как “физическое тело”, противоположность сознания, а как принцип органического бытия, “одного движения мироздания”, предполагающего плюрализм восприятия мира и соотнесенность разных жизненных миров».[178] «Тело-личность» выступало как представитель эстетизированных ритуальных отношений к окружающему. Телесное как органическое бытие и как личность представляет частицу рода, «звено в бесконечной цепи поколений» и является прообразом семьи и государства. Тогда нормы поведения – это и нормы всеобщего закона и груз ответственности перед всем родом, не только живущим, но и предками. Социальное бытие личности получает телесное измерение и предстает как «лицо» – то, чем оно является для других. «Личность в Китае проявляет себя только через сетку типизированных форм, соотнесенных с нормами культуры (ритуалами). Лицо – выражение социального статуса, и его можно потерять помимо своей воли».[179] Тогда выражение «потерять лицо», т. е. совершить ненормативное, неритуальное действие, означает гораздо большее, чем понятие греха и вины в западной цивилизации.[180] «Лицо» – это отражение социального статуса, претензия человека на власть и связанные с этим обязательства перед обществом, это публичная маска, «личина», прописываемая этикетом.

Специфика представлений о человеке в китайской культуре находит отражение практически во всех сферах жизнедеятельности, возраст человека исчисляется не с момента его рождения, а с момента зачатия. Отсутствие «дней рождения» совмещается с празднованием Нового года, «рождением нового мира», соединяя человека и окружающее в «одно движение мироздания», и индивидуальный линейный отсчет времени-возраста отступает на задний план, уступая место цикличности. Человек ориентируется не на внешнее время, а сливается с ритмом своих внутренних биологических часов. Взросление автоматически повышает социальный статус индивида, с одной стороны, с другой – он определяется «тенью предков», их ролью в социальной жизни. До трехлетнего возраста ребенок не считается «личностью», и ему не устраивают похорон, однако это не свидетельствует о безразличном отношении к нему, просто он считается как бы продолжением тела матери. Такое представление о личности проявляется и в сексуальном поведении, «женщина в старом Китае была либо частью интимного мира семьи, либо вообще находилась за бортом общества. Обычай и законы общества требовали от нее полной покорности мужчине».[181]

Среди особенностей культуры китайской цивилизации, определяющей специфику сознания, в первую очередь, нужно отметить иероглифическую, символическую письменность, воспринимаемую, по мнению современных психологов, не только сознанием, но, прежде всего, на уровне бессознательного. Тогда с психологической точки зрения это более соответствует процессам мироощущения и миропонимания, нежели понятию восприятия в западной психологии. Такое мироощущение ориентировано на зрительную модальность, в противоположность знаковой, словесно-вербальной модальности. Созерцательная направленность психических процессов в отношении сексуального поведения ведет к широкому распространению в китайской культуре эротических картинок, так называемых «весенних альбомов». Их предназначение – «возбуждать желание вглядываться, то есть совлекать покровы с видимого мира, “подсматривать”. Это их назначение подчеркивается частым присутствием на подобных картинках третьих лиц, наблюдающих за влюбленной парой, иногда даже детей. Во всяком случае вуайеризм – один из важнейших мотивов китайской эротики, ориентированный на самоконтроль и сдерживание страсти».[182] Фигуры партнеров на таких картинках изображены с нарушением пропорций человеческого тела, «зато детородные органы выписаны во всех подробностях и увеличены в размерах».[183] В современной правовой трактовке такие изображения однозначно расценивались бы как порнографические, и распространение их подпадало под действие как международного уголовного права, так и большинства национальных уголовно-правовых систем, обоснованием чему является распространенное мнение, что подобная продукция способствует распространению сексуального насилия. Однако для китайской цивилизации, как отмечает В. В. Малявин, в процитированном отрывке они ориентированы на самоконтроль и сдерживание страсти.