Голова Медузы Горгоны - Валентина Пономарева

— Ах ты, сукин сын! — воскликнул он и схватил одного за грудки.

В упор смотрели злые глаза из-под красноватых трахомных век.

— Бей! — крикнул парень. — Казик! Бей!

Веролюбов спиною ощутил опасность, толкнул парня на щит, резко обернулся и увидел блеснувший в воздухе нож. Уже инстинктивно, отработанным движением, он подставил под удар руку, крутнул ею, и нож отлетел в сторону, звонко ударив в оконную раму.

Парни кинулись прочь. Двое исчезли мгновенно, а тот, трахомный, бежал вдоль домов, петляя в свете фонарей.

Георгий Веролюбов.

Веролюбов рванул наган, пальнул два раза, но промахнулся. Парень нырнул в подворотню.

Еще не опомнясь от неожиданной схватки, Веролюбов подошел к щиту. На свежем листке едва различимо темнели машинописные буквы: «Приказ № 1 Главного штаба Зеленой армии и Союза трудовых землевладельцев».

— Сволочи! — сплюнул Веролюбов, сорвал приказ, сунул его за пазуху и побежал в губчека.

10 ЯНВАРЯ Н/С 1921 г. «ШТАБ БЕЛО-ЗЕЛЕНЫХ ВОЙСК» ВОШЕЛ В СОГЛАШЕНИЕ С ТЕРСКИМ «СОЮЗОМ ТРУДОВЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ» ДЛЯ СОГЛАСОВАНИЯ ДЕЙСТВИЙ ПО СВЕРЖЕНИЮ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. РУКОВОДСТВО СОЗДАННОГО ПРИ СЛИЯНИИ ГЛАВНОГО ШТАБА ТЕРСКОЙ ЗЕЛЕНОЙ АРМИИ: ДРУЖИНИН (КУБАНСКИЙ) — НАЧ. ШТАБА, ЭСЕР ЧЕПУРНОЙ — ПОЛИТИЧЕСКАЯ РАБОТА, ПОЛКОВНИК ЛУКОЯНОВ — ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВРЕМЕННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА, ЗУЙКО (ТЕРЦЕВ) — ФИНАНСОВАЯ ЧАСТЬ.

ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА — СОЗДАНИЕ ЕДИНОЙ ЗЕЛЕНОЙ АРМИИ. ПЛАНА ВОССТАНИЯ ЕЩЕ НЕТ.

К началу заседания коллегии губчека секретарь губкома партии Иванов не успел. Все в этот день он спланировал заранее, рассчитал до минут. Приглашение в чека было неожиданным и тревожным. Потому он отложил совещание рабкрина на вечер, сократил почти вдвое беседу с губвоенкомом, но все-таки к началу опоздал.

Чтобы не мешать выступавшему члену коллегии, тихо вошел в кабинет Долгирева, по пути пожал руки чекистам и сел на предложенный ему стул.

— Именно в силу этих причин, — заканчивал свое выступление чекист, — мы не имеем права ждать! Хватит того, что мы позволили заговорщикам вести агитацию в массах, готовить теракты, собирать оружие и вредить на каждом шагу Советской власти. Я категорически настаиваю на немедленном аресте главарей!

— У вас все? — спросил Долгирев.

Тот кивнул.

— Из-за чего ломаются копья? — тихо спросил Иванов.

— Речь идет о заговоре, — пояснил ему председатель. — Мнения разделились. Логика подсказывает, что возникшую ситуацию мы можем полнее использовать для ликвидации других звеньев заговора. И в то же время мы не должны, не имеем права подвергать опасности нашу власть.

— Но ведь пока мы контролируем положение, — вмешался Бухбанд.

— Весь вопрос в том, надежен ли контроль? — подал кто-то реплику.

— Я изложил это вначале, но готов повторить, — ответил Бухбанд и подвинул к себе объемистую папку с документами.

— Если товарищи не возражают, повторите, — попросил Иванов. — Существо вашего спора мне известно. О заговоре товарищ Долгирев докладывает губкому систематически. Каково положение сейчас?

Бухбанд говорил четко, только самое главное.

— Вчера с доски рабкрина снят приказ Главного штаба Терской Зеленой армии. Утром в городах Минеральных Вод и ближайших станицах изъято около двухсот листовок с этим приказом. В нем — призыв форсировать подготовку к вооруженному восстанию, требование не выступать в одиночку, а лишь по приказу Главного штаба. Этот сигнал будет дан заранее…

— Когда? — раздался вопрос.

— Заранее, — улыбнулся Бухбанд. — Но до того, как этот приказ пойдет по цепочке, о нем узнаем мы.

— Есть гарантия? — вскинул брови Иванов.

— Есть, — уверенно ответил Бухбанд. — Мы надежно контролируем ход событий в Главном штабе, в «молодежной сотне» и на каналах связи с горами. Сигнал о восстании в первую очередь получим мы. По возможности пытаемся одновременно препятствовать развитию событий.

— Каким образом? — спросил Иванов.

— Выявлена утечка секретной информации на телеграфе. Оставлять этого человека там уже было нельзя. Арест его мог вспугнуть остальных. Продвинули скромного служащего на руководящую должность.

— Даже так? — усмехнулся Иванов. — Подбираете кадры?

Ему нравилось, что чекист, возглавивший большую работу, постепенно и настойчиво склоняет всех к своему плану продолжения операции. Аргументы его убедительны и логичны. Эта уверенность как-то незаметно овладела и Ивановым.

— Что же было делать? — ответил Бухбанд, — Человека повысили до поры до времени. Он рад, что находится вне подозрений. Но доступ к секретной информации он все-таки утратил. Кроме того, удалось приобрести кое-кого из связников.

— И нашим и вашим? — улыбнулся Иванов.

— Через них пошла дезинформация и в отряды, и в штаб. Однако наши позиции в крупных бандах Лаврова, Конаря значительно слабее. Попытка внедрить туда наших товарищей пока окончилась неудачей.

— Разрешите высказаться и мне!

Секретарь губкома партии подошел к Бухбанду и стал рядом.

— Я разделяю тревогу товарищей. Не в игрушки играем. Перед нами серьезный, опасный враг. И все же, поймите меня, судьба Советской власти решается сегодня не здесь. Скоро весна. А станицы и села наши терроризируют банды. Если есть у вас уверенность, что враг не сможет нанести удар внезапно, если мы сможем предотвратить его, я всецело склоняюсь к предложению товарища Бухбанда. В этом, и только в этом случае операцию следует продолжать.

Он возвратился к столу.

— Судьба нашей власти сейчас зависит от наших хозяйственных, экономических успехов, товарищи. Потому главные усилия должны быть направлены на то, от чего эти успехи зависят. Не дать врагу сорвать весенний сев — первейшая наша задача сегодня.

— И второе, — продолжал Иванов. — В степи и в горах сейчас тысячи людей. Кто-то сорван с места, мобилизован под страхом смерти, кто-то напуган, кого-то завело в банду ложное казацкое братство. Думайте о них. Думайте о том, как вернуть этих людей к честной жизни. Не вина это их, а беда, что не разобрались сразу, с кем идти, за кого стоять.

«Молодец, — откровенно радовался Бухбанд. — Высказал то, что интуитивно чувствовали многие».

— Чека — могучее оружие нашей партии, нашей власти. Но жестокостью не уничтожить жестокость. Об этом еще Маркс говорил. Помните о том, что Советская власть требует от вас в первую голову защитить тех, кто может стать ее другом, кто завтра может быть ей полезен.

Секретарь немного помолчал и закончил:

— Губком очень надеется на вас, дорогие товарищи. Вливайтесь в банды, ведите там разъяснительную работу. На днях будет оглашено решение губвоенсовещания об амнистии всех, кто сложит оружие и возвратится к мирному труду. Пусть будет острым ваш меч, но и прочен щит.

Большинство членов коллегии губчека голосовало за предложение Бухбанда.

Когда секретарь губкома ушел, объявили приговор Мачульскому.

Изменился он неузнаваемо. Горе перечеркнуло его высокий лоб глубокими бороздами, лицо посерело, глаза глубоко запали, а сутуловатая фигура и вовсе сгорбилась.

Мачульский не сел, когда ему предложили табурет. Он заставил себя поднять голову, чтобы прямо выслушать приговор. Яков Арнольдович не мог без боли смотреть в это постаревшее лицо, но взгляд его оставался таким же суровым и беспристрастным.

— ВЧК утвердила приговор, вынесенный нашей коллегией, — сказал он. — Слово для зачтения — председателю.

Бухбанд заметил, как вздрогнул Максим при первых звуках голоса Долгирева, как постепенно ниже и ниже опускалась его голова.

— …признать виновным в том, — читал Долгирев, — что будучи сотрудником Тергубчека злоупотреблял ее доверием и пытался продать пятьдесят восемь чистых бланков с печатями различных учреждений темным личностям со спекулятивными целями. Применить к гражданину Мачульскому высшую меру социальной защиты — расстрел.

Мачульский побледнел, поднял лицо, но глаз открыть уже не смог. Так и стоял вслепую, вцепившись ногтями в побелевшие ладони.

— Но, принимая во внимание, — продолжал читать приговор Долгирев, — его прошлое, долгую подпольную работу среди белых и тяжелое материальное положение, вызвавшее данное преступление, — на иждивении семья в шесть человек, — заменить высшую меру — условно. Из-под стражи освободить и навсегда лишить чести и права служить в органах Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

Губы Мачульского вдруг мелко-мелко задрожали. Он медленно опустился на табурет, а из-под закрытых век на небритые щеки покатились слезы.

— Иди, Максим, — сдавленным голосом приказал Бухбанд, чтобы как-то прервать тягостную сцену.