Щит веры. Часть 2. Воину-защитнику и гражданскому населению в помощь (ПТСР, боевая психическая травма) - Иеромонах Прокопий (Пащенко)

от его главного интереса. Если в человеке живёт вера в его причастность силе Бытия, то у него появляется фундамент для мужества. Мужество и вера остаются с человеком даже тогда, когда «перестают действовать внешние гарантии»[80].

Иллюстрируя тему формирования надстройки над инстинктами, можно привести размышление о родах, сообщённое автору одной женщиной в переписке. Она писала, что «в родах, если установка на страдания, то это одна картина (потеря контроля, хаос, стереотипные крики, гримасы и т. д.). Если есть установка на любовь, то картина совсем другая: тогда думаешь именно о ребёнке, как ему не навредить, как совершается божественное чудо рождения человека»).

В отношении критики веры, когда говорят, что «религия — дурман для народа», Ухтомский отвечает следующее. Он говорит, что продолговатый мозг тормозит мозг спинной, а головной мозг является тормозителем продолговатого.

«Отказываться ли от милого пресмыкания в болоте с уютными лужами и вкусными самками в жирной и славной болотной грязи ради далёких и проблематических предвосхищений будущего, с которым я, быть может, так-таки и не встречусь?»

Красота и религия пусть будут тормозителями импульсивного пресмыкания, ориентации на обыденные интересы, в том числе полового аппарата и выделительных органов. Красота и религия «снимают с очереди ближайшее и наличное ради далёкого и предстоящего! Дурманят и затормаживают свиное в человеке, чтобы помочь в нём человеческому!»

Таким образом, учитывая всё сказанное выше, можно сделать следующий вывод. Красота и религия могут преобразить действие тех процессов, которые фиксируют человека на обыденных для боевых действий образах. Могут уберечь от застревания в той модели поведения, которая разрушит психику человека.

Равновесие

То, как в реальной жизни выглядит описанное академиком Ухтомским действие высших надстроек центральной нервной системы, а также — действие красоты и веры, иллюстрируется примером монахини Адрианы (Малышевой). Монахиней она стала уже в очень зрелые годы. В молодости она с началом Великой Отечественной войны записалась в добровольцы и всю войну провела в военной разведке, то есть на самом «передке», на линии боевого соприкосновения. Многократно она переходила линии фронта для выполнения боевых заданий. И примечательно, что после такой военной жизни, после войны, она не превратилась в жертву ПТСР. Она училась, работала в конструкторском бюро Королёва. Что же поддерживало её?

Надо сказать, что годы войны особо не были окрашены у неё верой. Время было такое, что о вере не говорили. Люди поддавались нарративу идеологии, пытающейся выдавить веру из их сознания. Но всё равно огонёк веры, загоревшийся в детстве, не покидал её душу окончательно.

Она усвоила урок командира: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлять товарища в беде. Закон фронтовой жизни непреложен: сам погибни, но друга спаси». Командир неукоснительно требовал соблюдения нравственных норм: благородства, уважения друг к другу, скромности.

Она вспоминала, что «самое трудное на войне — это нескончаемые бытовые тяготы. Ведь служба на передовой — это жизнь без крыши над головой». «В таких условиях заслужить уважение и любовь товарищей можно было, только заставив себя не роптать, не жаловаться, являть пример выдержки».

Однажды, когда она с другими бойцами перешла за линию фронта, группа столкнулась с чувством голода. Если бы кто-то начал искать пищу, то возникла бы рискованная ситуация: их могли засечь немцы. И тогда она достала свой НЗ — «неприкосновенный запас» — кусок сухого чёрного хлеба. Разделила на пять частей и, раздав кусочки, сказала, чтобы ребята не жевали хлеб и не глотали его сразу, а держали во рту, как конфету, пока не размякнет. И через некоторое время она услышала, что есть ребятам уже не хочется.

Спустя много лет оставшиеся в живых вспоминали, как маленьким кусочком хлеба удалось утолить голод молодых здоровых парней. Ребята (к тому времени уже поседевшие) «пытались объяснить это чувством единства, которое возникло у них при общей трапезе, да ещё так честно разделённым сухарем». «А я верю, — говорила она, — что в этот момент благодать Святого Духа коснулась всех нас!»

Она сохранила сокровенные воспоминания в своём сердце. И когда приходилось беседовать с юными слушателями о войне, она рассказывала «больше о фронтовой дружбе, доверии друг к другу, самоотверженной помощи». Она рассказывала, как сохранившийся у неё сухарь помог преодолеть чувство голода, пока разведчики несколько дней прятались от немцев. Делясь этой историей, она раздала юным слушателям маленькие кусочки шоколада, чтобы те попытались понять состояние людей в трудные военные годы. Слушатели, вначале разочарованные тем, что их не будут развлекать рассказами о поражающем воображение количестве убитых врагов, «…вдруг притихли и почти перестали чмокать губами, как бы сами ощутив благодатное чувство объединения. А мы, бывшие фронтовики, не перестаём испытывать его никогда».

Когда ей приходилось рассказывать о войне, она старалась «основное внимание обращать на внутренние, чисто нравственные и духовные стороны… фронтовой жизни — верность долгу, самоотверженность и братскую любовь». Вопреки обычному стилю фронтовых воспоминаний, когда слушателям сообщают о количестве убитых немцев, ей хотелось донести до людей, что «мы и на войне сохраняли в душах чистоту, нежность и доброту».

Однажды, весной 1945 года, она увидела, что «деревья начали покрываться нежной зеленью, а влажная земля — травкой, воздух был насыщен весенним запахом. И всё это вдруг стало ощущаться как почти забытые радости нашей прерванной юности» (примечательно, что Юрий Шевчук, во время войны посещавший Чечню, чтобы поддержать своим творчеством российских солдат, и после этих поездок столкнувшийся с ПТСР, вышел из этого состояния весной — ему так захотелось любви, что он написал песню «Любовь», и с тех пор «они», то есть музыканты группы ДДТ, её всегда поют[81]). Они с подругой впервые за военные годы, нарушив устав, разулись и босиком бегали по лесу, касаясь стволов деревьев, смеясь и падая на мягкую землю. И вдруг она увидела совсем рядом с собой цветок, который показался ей таким прекрасным и беззащитным, что она долго смотрела на него, боясь, что подруга тоже увидит его и захочет сорвать.

С удивлением она подумала, что весна приходила каждый год, и каждый год появлялись цветы. Но прозрение наступило только сейчас. Это прозрение было особенно ярким [на контрасте] от того, что долгие годы войны