Река жизни - Владлен Петрович Шинкарев

– А ты не пиши, коли сердцу невмочь. Все мужчины не любят писать письма. Вон твой батя написал несколько писем, и перестал писать! Понимаю, война, казалось бы, сама обстановка обязывает поделиться с близким человеком тем горем, с которым сталкиваешься ежечасно. Я понимаю, военная цензура, ну хотя бы намёками можно же написать о трудностях, о гнетущих впечатлениях. И возможно, ему легче было бы?!

Мама, не знавшая, как ещё выразить своё возмущение, что отец мало писал ей писем с фронта, вдруг замолчала, а потом в небывалой тишине предложила мне их прочитать. Стесняясь такого, явно необычного своего желания, зажгла керосиновую лампу посреди ночи и стала искать письма в каких-то коробочках, где хранились её медали и разные военные документы. Она протянула мне тоненький свёрток, аккуратно перемотанные резинкой от трусов и сказала с грустью:

– Читай мой плач и мою тревогу!

Я положил письма под подушку, с надеждой, что найду в этих письмах то, что мне надо! Я хотел остаться с этими письмами один на один, чтобы сердечно почувствовать всю тревогу и переживания любимых мне людей.

На следующий день развернув дорогой мне свёрток писем, стал их читать с жадностью. Читая письма, в хронологическом порядке, перед моими глазами промелькнула вся наша жизнь, которую я стал забывать, а здесь, как на экране в художественном фильме, правда, с поправкой на цензоров, но зато все переживания и эмоции, как на ладони

Отец в письме сокрушался, что отправил нас в тревожное время на малую родину Кубань, кто мог предугадать, что в пути нас застанет эта проклятая война.

Нас высадили на станции Слюдянка (Иркутская область), так как поезд был немедленно зашвартован под мобилизацию. Мать быстро устроилась на работу на Забайкальскую железную дорогу, в передвижную ремонтную бригаду, где нам выделили теплушку с шикарной буржуйкой.

За 1941 год от отца пришло всего три письма, из которых невозможно было понять, в какой части света находится его артиллерийская часть: то ли она осталось на границе с Китаем, или переброшена на западный фронт. Уже в первые дни войны нам стало известно, что наши беспорядочно отступают. Тревога за отца у матери только усилилась и нарастала, как ком сибирского снега.

Отец в письмах просил мою мамашу, чтобы она берегла детей и не думала возвращаться на Кубань. Его догадки оправдались быстро, так как уже к середине 1942 года большая часть Северного Кавказ была занята немцами. Враг рвался к Сталинграду и к Баку. Практически за 1942 год отец написал всего пять писем, в которых как под копирку говорится о том, как он нас любит и как до последней капли крови будет нас защищать и Родину.

В каждом письме встречались жалобные слова:

– Бедненькие мои! Любимые, родные! Берегите себя!

Мать жалости не принимала, мужественно переносила все невзгоды вместе со страной, работая на тяжёлых работах по 12 часов в сутки. Задача перед передвижной колонной была одна: бесперебойная работа транссибирской железной дороги.

Приступая читать письма за 1943 год, я почувствовал, что события закружат меня переживаниями. Появилась приятная гордость за отца, за страну, которая пусть с большими потерями, но смогла одолеть фрица. Я читал пять писем того тяжкого года для всей страны, не шевелясь, с ожиданием главного момента – битвы под Сталинградом, когда артиллерийский дивизион отца вместе с сибирскими дивизиями прорвёт оборону противника в холодных приволжских степях, замкнёт окружение огромной фашистской армии.

К моему огорчению, описание этих событий я не встретил, как потом объяснила мама, из-за строгой военной цензуры. Однако, в одном письме я встретил важное замечание: «Хотя это не полная освобождённость, но начало положено, и нас теперь никакая сила не остановит!»

Я незаметно осознал, как отец, столкнувшись лицом к лицу со смертью, ощутил потребность излить свои все чувства к матери. В каждом теперь письме он объяснялся ей в любви, вспоминая по порядку всю мирную жизнь: как летом познакомились, марьяжа всю ночь до утра, как жили на границе, как провожал нас на малую родину, волновался больше за нас, чем за себя, уезжая на войну.

Теперь каждый божий день перед ним во весь рост стоит смерть. Своими воспоминаниями отец как бы просил верности, чтобы его никогда не забывали, как бы что с ним ни случилось.

Невольная обида на всё, что случилось, в сердце у матери сохранялась в то время: она не может ничем помочь мужу! Она ради него готова бежать на край света, готова жестоко драться с врагом, но на кого оставишь детей. В отце она всегда чувствовала приманчивую силу и готова была стать на защиту его. Она не мыслила жизни без него.

В последнем письме за этот год сообщалось, что отец впервые получил жалованье и переслал все деньги нам.

В одном из писем я нашёл такие неожиданно ласковые слова «Татьяна милая, ты помнишь, как мне заявила ещё за месяц до родов: – у нас будет сын. Я не поверил, но, когда ты родила сына, я был на седьмом небе. Стоило тебе в роддоме, через окно, показать мне сына, я почувствовал гордость. Не посрамил свой род. Я чувствовал себя отцом. Я – отец?! Непривычно было, но именно первенцем желал видеть парня. Смешно сейчас вспоминать, но моя душа радовалась, что продолжается наш род. Но когда ты родила и второго мальчишку, это было просто волшебство. Уже за это, что ты подарила мне двух мальчишек, можно спокойно умереть в бою».

В середине 1944 года при форсировании Западного Буга отец был тяжело ранен. Его зенитно-артиллерийская дивизия, успешно форсируя Буг, с боями вышла к Висле, а отца отправили в госпиталь на операцию, а затем на лечение в один из санаториев города Кисловодска. Из санатория мать получила всего два письма. Никакой душевной ласки в этих письмах уже не было. Я чувствовал, что мысли, как и у меня, у отца затвердели в голове, остановились, но сердце и жизнь двигались своим чередом. Мы ещё не знали, что до нашего общего горя всего четыре шага. Вскоре простудился мой брат и сгорел в считанные дни. А где-то сразу же после 9 мая, когда все отпраздновали Победу, мы получили похоронку на отца. Сколько тоски и страданий вынесла тогда моя мать, когда я, сидя на рельсах возле теплушки, слушал полные горя её слова:

– «Никогда не поверю, что отца нет в живых!

Только через два года после войны, когда мать работала в КГБ, правда раскрылась. Органы нашли отца, припеваючи живущего в Махачкале с новой подругой (военврачом) военных лет.

Он служил в армии на должности начальника