Персональный апокалипсис - Татьяна Коган

Развлекать нимфетку ему сейчас хотелось меньше всего. Он посадил Софью на такси, заплатил водителю и тут же позабыл о ее существовании.

Ночью он долго не мог заснуть; голова стучала от боли, словно кто-то вбивал в темечко невидимый гвоздь. В незанавешенное окно целилась вызывающе-белая, круглая, как кошачий глаз, луна; Андрею померещилось, что она наблюдает за ним – насмешливо и высокомерно. Он разыскал в скудной аптечке обезболивающее и выпил сразу две таблетки.

Каждое утро на протяжении нескольких лет Немов усердно закапывал свое желание в глубинах собственного разума. Он нагромождал сверху работу, быт и ничего не значащие впечатления, надеясь, что повседневная рутина ослабит силу желания. Каждое утро он хоронил мечту, но каждую ночь она поднималась из земли подобно восставшему мертвецу. Сегодня на спектакле, во время акта самоубийства, Андрей осознал, что больше не сможет вновь и вновь отодвигать решающий момент. Запас терпения истощился, приблизив его к опасной грани, за которой рассудок теряет власть и уступает эмоциям. На секунду время замерло. И начало обратный отсчет в тысячекратно ускоренном темпе. Теперь минуты работали против него. Если он не осуществит свое желание в короткие сроки, оно попросту разорвет его изнутри.

«Это должно случиться скоро. Месяц, максимум через месяц. Нужно самостоятельно выбрать объект и не ждать у моря погоды».

Луна за окном больше не выглядела насмешливой; жадные свинцовые тучи куснули округлый бок, еще один, и полностью поглотили ее. Небо заволокло беспросветным мутным пологом.

Глава 9

– С каждым новым налетом мы увеличиваем вероятность быть пойманными. Нам пока везло, но сильно ли мы разбогатели? Какой толк подставляться ради мелочовки? – Крайтон обвел взглядом членов команды, задержавшись на Джоне, – свою речь он адресовал именно ему. – Сколько в тех кассах бабла? Смех один, не стоят они нашего риска.

– В кассах бабла немного, – согласился Джонни. – Даже если клиент пришел в банк с миллионом в мешке и решил положить его на депозит, большая часть суммы сразу же кладется в специальный сейф с задержкой открытия. Если бы нам удалось заставить кассира ввести код замка, сейф все равно откроется не раньше чем через десять минут, – мы это уже обсуждали и от идеи отказались. Долго.

– Есть другие варианты.

– Считаешь, нужно замахнуться на хранилище? – В голосе Джонни с одинаковым успехом можно было разобрать иронию и серьезность.

– Не уверен, что мы потянем грабануть хранилище, – вмешался Вилли, любовно полируя пистолет. С оружием он никогда не расставался.

– Предположим, с сигнализацией в здании я бы разобрался, будь у меня возможность покопаться в системе. – Ганс задумчиво почесал подбородок. – Но до хранилища мы даже не дойдем, там предусмотрены многоступенчатые системы защиты. Не наш уровень. Хотя было бы круто устроить что-то подобное, как в Бельгии в две тысячи третьем году, когда из хранилища алмазного фонда вытащили больше ста миллионов долларов. Но там парни основательно потрудились. Один из команды за пару лет до ограбления снял офис в здании и, прикинувшись продавцом бриллиантов, регулярно ходил на работу, записывая все происходящее микрокамерой. Парни построили макет хранилища и потом до потери пульса тренировались обходить системы безопасности: забрызгивали датчики движения, экранировали датчики тепла. Камера также зафиксировала, что каждый раз перед открытием хранилища охранник заходил в подсобку, где впоследствии они и отыскали ключ. – Ганс прищелкнул языком. – Мы такую операцию не потянем.

– Твоя любимая история, а, Ганс? – подначил приятеля Джон и потянулся за пивом, встречаясь с Томасом взглядом. – Железный, не ты один фантазируешь о куче деньжищ. Желание твое объяснимое, но невыполнимое. Дальше касс нам в банке не пробиться.

– А я думал не о банке, – Крайтон помолчал. – Я предлагаю напасть на инкассаторский фургон.

В повисшей тишине слова прозвучали по-военному резко. Все разом повернули головы в его сторону. Даже в аморфных глазах Сайлента Боба, тенью замершего у стены, засветилось подобие интереса.

– У меня есть знакомый инкассатор. Часто захаживает в бар, в котором я работал. Он мне раньше по пьяни много интересного рассказывал, а я как-то мимо ушей пропускал. Я бы мог с ним случайно встретиться, за жизнь перетереть, а заодно порасспрашивать аккуратно.

Жози взвизгнула, повисла у него на шее:

– Какими судьбами, сладкий? Я успела оплакать нашу несостоявшуюся любовь, а ты легок на помине! Как я рада тебя видеть!

– Я тоже по тебе соскучился, – с легкостью соврал Крайтон, устраиваясь на высоком стуле у бара.

В зале было оживленно, но не шумно – стоял ранний вечер, и основной контингент завсегдатаев бара еще не подтянулся.

– Что тебе налить, любовь моя? – Жози носилась за стойкой, выполняя заказы, но то и дело останавливалась, чтобы пофлиртовать.

– Скотч, пожалуйста.

– Двойной?

– А как же, – Томас улыбнулся, бегло оглядываясь по сторонам. Обычно в это время Паулс уже начинал свой еженедельный «вечер отдыха», как сам его называл. Старикан знал за собой слабость к выпивке и жестко ее контролировал, позволял себе расслабиться лишь единственный раз в неделю. Он появился в дверях в начале девятого, не отступив от заведенного порядка.

– Мне, как всегда, – Паулс приветливо кивнул Жози и, заметив Крайтона, сел рядом. – А я слышал, ты уволился.

– Уволился.

– Тянет на старое место? – Паулс пригладил мокрую седую шевелюру – на улице шел снег.

– Еще как, – охотно откликнулся Томас. – Все-таки два года отработал.

– И где ты теперь?

– Поближе к дому устроился, в ночной клуб.

– Платят лучше? – Паулс медленно отхлебнул из бокала, смакуя вкус и причмокивая.

– Ненамного. Честно говоря, подумываю кардинально сменить деятельность.

– Дело молодое, можно экспериментировать, – одобрил пожилой мужчина. – Это мне до пенсии два года, рыпаться глупо. Да и местечко теплое.

– Может, и мне в инкассаторы переквалифицироваться, а? – с улыбкой спросил Томас. – Как думаешь, возьмут?

Паулс указал на свой бокал, прося барменшу повторить.

– Если у тебя нет судимости и есть разрешение на ношение оружия, то могут и взять. Парень ты крепкий. Все шансы есть.

– Звучит обнадеживающе. Только жена у меня паникерша, боится, что слишком опасная работа.

Паулс позволил себе снисходительную усмешку:

– Опасная? Да уж не опаснее, чем вышибала в баре. Я вон сколько лет впахиваю и, как видишь, жив-здоров. Это ж тебе не абы что, а продуманная система.

– Ну, любую продуманную систему можно обойти или силой пробить. – Томас явно не поверил в радужные перспективы новой профессии. – Приспичит завтра кому-нибудь грабануть ваш фургон, и куда вы против организованной банды? Вас же там по сколько, по двое ездит?

Томас покинул бар далеко за полночь и, пошатываясь, побрел в сторону остановки. Он больше прикидывался, чем пил по-настоящему, однако все равно порядком набрался, поддерживая беседу с Паулсом. Старик, конечно, феноменальный – от того объема спиртного, которое он в себя вливал, Томас бы свалился замертво. А тому хоть бы хны – повеселел и разговорился, да и только. К концу пьянки Томас прилагал немало усилий, чтобы разбирать его невнятную хмельную речь, но все, что хотел, услышал.

С неба срывались редкие и тяжелые хлопья снега, падали под ноги, превращаясь в чавкающую ледяную кашу. Когда Томас добрался до подвала, кроссовки и куртка полностью промокли. Он долго возился с замком – онемевшие от холода пальцы не слушались. Джонни дал ему ключ, когда Крайтон объяснил, что где-то должен переночевать – Мэдди думает, что он на ночной смене.

Массивная дверь лязгнула и отворилась; на него пахнуло спертым сырым воздухом нежилого помещения. Он пододвинул обогреватель поближе к дивану, снял обувь и куртку, не слишком надеясь, что к утру они просохнут, и лег, накрывшись с головой колючим, пахнущим старостью пледом.

«…пока болезнь не перешла в агрессивную форму».

«…риск появления новых очагов».

«…в худшем случае пересадка костного мозга».

Обрывки фраз крутились в голове, как лопасти вертолета, все быстрей и быстрей, вызывая тошноту. Окружавшая его темнота сгустилась, становясь плотной, почти осязаемой. Томас физически ощутил ее давление, как если бы плавал в жидком бетоне, который постепенно затвердевал, сковывая движения и делая невозможными любые попытки освободиться. Крайтон дернулся, откинул покрывало, судорожно хватая ртом воздух.

Деньги! Все всегда упирается в чертовы деньги. Что это за больная, извращенная реальность, где жизнь невинного ребенка зависит от стопки бумажек?

Почему одному дается все с самого рождения – здоровье, любовь, комфорт, а другой должен зубами выгрызать право хотя бы просто существовать? Мерзавцы, наплевавшие на совесть и считающие мир личным фермерским угодьем, живут припеваючи до глубокой старости, а маленький ребенок – чье детство должно быть самым прекрасным, беспечным временем – страдает от боли и глотает таблетки. Все вокруг поднимают лозунги, борются за справедливость, проповедуют наивную идею, что, живя по чести, в конечном итоге получишь бонусы. Чушь! Если бы человечество стремилось к справедливости, оно бы давно ее добилось.