Хозяйка Мерцающего замка - Марина Михайловна Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Макс, что происходит?
Очередная, фактически доводящая до бешенства пауза. И наконец совсем уж неожиданное:
– Варёнок, а ты думала о повышении?
Как я уже говорила, вопрос был более чем внезапным. Настолько, что у меня прямо-таки ноги подкосились, и я, чтобы не упасть, привалилась плечом к стене.
– Ты же не собираешься сейчас снова завести свою пластинку насчёт того, как ты стар и в каком костюме мне тебя следует в гроб положить? Макс, я…
Он рассмеялся.
– Ну уж нет! Помереть сейчас? Только через мой труп!
– Э…
– Я о должности управляющего. Управляющей отеля. Ты как? Готова?
Ох… Я пожалела о том, что в комнате нет стула, а садиться на детскую кроватку не хотелось.
– Это ведь твоя должность, Макс… А как же ты? – в какой-то миг всё показалось дурной шуткой. Немного злой, но абсолютно в стиле моего босса, если честно. – Внуков нянчить собрался?
Я скептически фыркнула и тут же представила Макса в окружении толпы разномастных ребятишек. Картинка настолько не вязалась с образом язвительного тирана, что я рассмеялась.
– Скорее, правнуков, – хмыкнул мой босс. – Так как насчёт повышения? То есть, если нынешнее твое задание будет выполнено безукоризненно, и подопечные останутся всем довольны… Справишься? Или я тороплю события?
Справлюсь ли?
С ума сойти! Да я о таком и не мечтала! Управляющая «Мерцающего Замка»? О!
– Макс, у меня нет слов…
– Это «да»?
– Ну, думаю, да… А ты? Ты считаешь, что я готова?
– Когда фениксы выселятся, обсудим, – хмыкнул он.
Мы поболтали ещё немного и попрощались. Но я, если честно, ещё долго была не в силах поверить, что слова Макса не были шуткой. Когда же вечером Шима вместе с ужином приволок бутылку шампанского, то я недоверчиво посмотрела на друга и спросила:
– Ты уже тоже в курсе?
– Ха! – ответил он. – В курсе… Я сам их выселял! И вот этими вот руками пересчитывал деньги за отказ драконов от брони… А ты думала, что я отметить предлагаю? Последнюю среду на этой неделе?
Я рассмеялась и искренне обняла Шиму. Про драконов, если откровенно, я и не вспоминала, полностью ошеломлённая предложением Макса. О котором, пожалуй, я приятелю пока не стану сообщать.
– Нет, не это.
– А что тогда?
– Скажу через две с половиной недели. Ну, открывай уже своё шампанское, раз принёс!
Кисло-сладкий, коварно кружащий голову напиток сделал окончание этого невероятного дня просто идеальным. Вместе с игристыми пузырьками без следа растворились все мои тревожные мысли, а о драконах я и вовсе позабыла, как о страшном сне.
Последнее, впрочем, было очень легко сделать, ибо даже Шима не знал, что за вожжа попала крылатым ящерицам под хвост. Ещё вчера они были категорично настроены пользоваться услугами нашего отеля до последнего, а сегодня собрались, как по команде, незадолго до обеда – и убрались восвояси.
Будь на их месте кто другой, и не будь у меня фениксов на попечении, я бы очень сильно озаботилась этим моментом, но…
Виновата. Плюнула и растёрла. И забыла, как вчерашний день. Много чести будет ещё и вспоминать о нём… о них.
А фениксы тем временем росли, взрослели, теряя умильную детскую неуклюжесть и непринуждённость, и вместе с первым полётом утром восьмого дня случился первый скандал, когда оба они, к моему ужасу, категорично заявили, с неприязнью глядя друг на друга:
– Ненавижу тебя!
И это были цветочки, среди ягодок мною было зафиксировано:
– Уродина!
– Дебил, ты даже шнурки завязывать не умеешь!
– Сиськи отрасти сначала, а потом будешь на мои шнурки пялиться, дура конопатая!
Откуда всё это мои милые и ласковые детки взяли – ума не приложу. Полагаю, к ним таким странным образом начинала возвращаться память. Но, надо отметить, последнее высказывание Фея едва и в самом деле не стало последним. Уж не знаю, что больше всего разозлило его неполовозрелую супругу: уродина, сиськи, дура или намёк на обилие круглых веснушек на симпатичном личике, но она с такой силой засветила своему избраннику в нос, что я сначала перепугалась за его жизнь, а когда самая выдающаяся часть лица феникса налилась пугающей черноватой синевой, струхнула, что саэйя Фаэрг ил Нау ближайшие сорок лет проведёт с загадочной горбинкой на носу.
Обошлось.
Хотя последняя неделя нашей совместной жизни всё же прибавила мне седых волос, потому что пережить эмоциональные качели от ненависти до любви было сложно. Слушать горький плач Ани, старательно приглушённый подушкой, было невыносимо. А уж наблюдать за страданиями бедолаги Фея, который искренне не понимал, как объяснить этой глупой девчонке, что он к ней чувствует…
Честно?
Я рыдала по ночам похлеще своей подопечной, до крови закусив костяшки пальцев, чтоб ни звука из моей комнаты не вырвалось. А всё потому, что знала: у фениксов переболит и образуется. И как бы то ни было, к двадцати одному году память к ним вернётся, а вместе с ней и чувства, и личностные особенности… А вот я… Мне остаётся только злиться на себя. И ненавидеть. И снова злиться. И презирать. И снова писать глупые стихи, которые и показать-то постороннему стыдно.
А в ту последнюю неделю я исписала сотни листков. Выбиралась среди ночи на одну из многочисленных лестниц Северной башни, где даже в середине лета бывало зябко от пронзительных сквозняков, и строчила простым карандашом, непрестанно чиркая и подбирая лучшую рифму и более подходящую метафору:
Стоны умирающего лета,
Сидя на клетке лестничной,
Я ловила под звуки ветра
И была ничего не весящей,
Самой маленькой, самой глупенькой,
Самой-самой больной и обиженной,
Я была до боли запутанной,
Я была до страха униженной,
Я пришла из дождя и осени,
Вся замученная, заплаканная,
Твои волосы чёрные с проседью,
Твои пальцы не пахнут ладаном…
Твои родинки и ресницы,
И веснушки на переносице…
Ты мне снился сто лет и снишься…
Я пришла к тебе, милый, из осени.
Я пришла к тебе, солнце, из холода –
Одинокая нищенка с паперти.
Я пришла просто так, без повода.
Позвонила. Молчание. Заперто!
Ты не ждал? – Это холод мертвенный.
Ты не ждал! – Я умру от отчаянья.
Упаду я вниз с лестницы медленно,
Упаду легко и нечаянно.
Разобьюсь. Разлечусь. Расплачусь я.
Разрыдаюсь над сердцем брошенным.
Разорву черновик и
