Кампанелла - Альфред Штекли

Вся весна и лето прошли в мучительных допросах. От него требовали признаний в том, что десять лет тому назад, еще в Калабрии, он проповедовал ересь и общался с фуорушити. Кампанелла все отрицал. Мало ли чего не болтали злые языки после его бегства из монастыря! Только осенью, когда ему предъявили показания Шипионе Престиначе, он понял, что произошло. Он был освобожден, а инквизиция продолжала повсюду собирать о нем сведения. Как раз в эту пору испанским властям посчастливилось, наконец, поймать Престиначе. Во время пыток он назвал нескольких сообщников и вспомнил о давнишних разговорах с Кампанеллой. Его показаниями занялась инквизиция. Епископ Сквиллаче допросил целый ряд лиц, но никто не подтвердил, что слышал из уст Кампанеллы ересь. Престиначе оставался тоже единственным свидетелем.

Инквизиторы, возобновляя следствие, рассчитывали, что смогут ловко сыграть на имени Престиначе и: заставят самого Кампанеллу признаться. Это была единственная возможность использовать историю с плененным фуорушити. Тем более, что он, как только пришел в себя, сразу же отрекся от показаний, сделанных в минуту слабости, и 17 февраля — еще до нового ареста Кампанеллы — был обезглавлен в Неаполе.

Томмазо не дал себя запутать. Очередная затея инквизиторов благодаря его выдержке провалилась. Никакими существенными подробностями пополнить дело Кампанеллы так и не удалось.

В декабре 1597 года, продержав Кампанеллу в тюрьме еще десять месяцев, его освободили с предписанием вернуться в Калабрию. Кампанелла покинул Рим без всякого сожаления. Вид Замка св. Ангела будил в нем слишком тяжелые воспоминания.

Глава шестая. ЗАГОВОР

По дороге в Калабрию Кампанелла почти четыре месяца провел в Неаполе. Ему казалось, что недовольство испанцами достигло предела. Достаточно одной искры, и взрыв народного гнева потрясет до основания все Неаполитанское королевство.

Чего же он медлит? Известия, приходившие из Калабрии, еще больше разжигали его нетерпение. В конце июля он не выдержал, неожиданно объявил, что уезжает, и побежал в порт узнать о ближайшем корабле, плывущем на юг.

Кампанелла возвращался на родину с горячим желанием бороться. Хватит вынашивать идеи и составлять дерзкие проекты. Если он не осуществит своих замыслов теперь, то не сделает этого никогда. Неужели, если еще раз инквизиция приберет его к рукам, чтобы отправить на костер, ему поставят в вину лишь недозволенные мысли и смелые планы?

Родные берега заставили его сердце биться сильнее. Почти десять лет он не был в этих краях. Такой ли он найдет Калабрию, как мечтает? И как его, «сильно заподозренного в ереси», встретят старые друзья? Его неприятно поразило, что на пристани толклись испанские солдаты.

Знакомые места совсем не изменились: та же страшная бедность, крестьяне, надрывающиеся на полях, жалкие лачуги, худая скотина, запущенные виноградники. Приближаясь к Никастро, он уже издали заметил колокольню монастыря, с которым было столько связано.

На главной площади, неподалеку от ратуши, торчала виселица. Рядом с облепленным мухами телом стоял стражник. С каких это пор здесь так развелось воровство, что власти вынуждены опасаться злодеев, похищающих трупы?

В монастыре Благовещенья Кампанелла встретил сразу нескольких друзей. Пиццони никак не мог побороть волнения, а Пьетро Понцио долго не хотел выпускать его из своих объятий. Послушник побежал за настоятелем. У Кампанеллы невольно вырвался крик удивления: Дионисий!

Как все они выросли и возмужали! Расспросам не было конца. Томмазо неохотно говорил о пережитом, зато внимательно слушал рассказы о положений в Калабрии. Пьетро Понцио и Пиццони перебивали друг друга.

Жизнь была тяжелой и беспокойной. Народ задыхался от нищеты и налогов. Испанцы поддерживали свое господство жесточайшим террором; Они не могли обеспечить в стране порядка. Редкий день проходил без убийств, казней, облав. Повсюду шла борьба за власть. Каждый крупный землевладелец мнил себя всесильным владыкой. В городах бесконечно враждовали различные партии, даже между церковью и испанскими чиновниками не прекращались раздоры. Епископы всеми средствами старались расширить свое могущество и увеличить доходы. Их безмерные притязания наталкивались на сопротивление вице-короля. Тогда они пускали в ход отлучение от церкви. Страшась небесных кар, одни чиновники не осмеливались выполнять приказов правительства, если они хоть в какой-то степени ущемляли церковные интересы, а другие, напротив, открыто применяли силу.

К чему только не приводил страх перед отлучением и боязнь нарушить неприкосновенность духовных лиц! Хитрые попы знали, как играть на суевериях. В Никастро монахи повздорили со слугою испанца-капитана. Слугу посадили, но монахам показалось этого мало. Они ворвались в тюрьму, схватили своего недруга и, затащив в церковь, зверски избили палками. А в это время капитан стоял у дверей и не осмеливался войти.

Другой раз, в Роджиано, солдаты, преследуя разбойников, окружили их в каком-то доме. Монахи, родственники попавших в беду бандитов, со святыми дарами и рясами вошли в дом, набросили им на плечи священнические одежды и на глазах у оторопевших солдат увели в церковь.

Во время раздоров между светскими и духовными властями много говорилось о престиже церкви и о ее неотъемлемых правах судить клириков, а на самом деле в основе конфликта лежала ненасытная жадность попов к земле, недвижимости, деньгам. Светский суд не имел права разбирать дела духовных лиц. Пользуясь этим, епископы готовы были за приличное вознаграждение объявить любого негодяя клириком и спасти его от тюрьмы или казни. Каких только это не вызывало злоупотреблений! Епископ Сквиллаче взял под свою защиту знаменитого своими преступлениями Колелла Буа, объявив его бродячим монахом.

Епископ Джераче, угрожая судьям немедленным отлучением, потребовал выдачи конокрада под предлогом, что обвиняемый двенадцать лет назад носил тонзуру. А епископ Катанцаро за хорошую мзду спрятал в монастыре женщину, убившую жену своего любовника, и вскоре позволил ей безнаказанно скрыться. Церковные власти шли на любые ухищрения, чтобы помочь тем, кто не жалел для них денег. Они не дали наказать человека, похищавшего девушек, ссылаясь на то, что его арест в нарушение обычая произошел сразу же после пасхи. Таковы были пастыри, которые пеклись единственно о том, чтобы поосновательней стричь свою паству. Они спорили с испанцами за каждый грош, но, ненавидя их, действовали с ними заодно.

Дионисий подробно рассказывал о своей жизни. Радостного было мало. Жестокая борьба за прибыльные церковные должности не оставила и его в стороне. Служители церкви мало чем отличаются от разбойников, когда, околотивши партии, рвутся к доходным должностям.