Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Все гости, и даже Женевьева, казалось, проявили нескрываемый интерес к рассказу молодого человека.

— Итак, — сказал Морис, — шевалье де Мезон-Руж, кажется, прибыл из Вандеи. Он пересек всю Францию удачно, как всегда. Днем, прибыв к заставе Руль, он прождал там до девяти часов вечера. В девять часов какая-то женщина, переодетая простолюдинкой, прошла через эту заставу с костюмом стрелка национальной гвардии для шевалье. Через десять минут она вернулась вместе с ним. Часовой, видевший, как она проходила одна, заподозрил недоброе, заметив, что женщина возвращается в сопровождении молодого человека. Часовой забил тревогу, сообщил на караульный пост, караульный отряд отправился за ними. Эта пара, почувствовав за собой погоню, бросилась к одному из особняков на Елисейских полях, где им открыли дверь. По всей вероятности, патруль, преданный тиранам, ожидал шевалье на углу улицы Бар-дю-Бек. Остальное вы знаете.

— Да, — сказал Моран, — все, что вы нам здесь рассказали, довольно любопытно…

— А особенно последний факт.

— Да, конечно. Но известно ли, что стало с той женщиной?

— Нет, она исчезла, и абсолютно неизвестно, кто она и что с ней.

Компаньон Диксмера и сам гражданин Диксмер, казалось, вздохнули с облегчением.

Женевьева слушала рассказ бледная, неподвижная и молчаливая.

— Но, — произнес гражданин Моран со своей обычной холодностью, — но кто же может доказать, что шевалье де Мезон-Руж был в Тампле с тем патрулем?

— Один из членов муниципальной гвардии, мой друг, дежуривший в тот день в Тампле, опознал его.

— Стало быть он знал его приметы?

— Он видел его когда-то раньше.

— А как выглядит этот шевалье де Мезон-Руж? — поинтересовался Моран.

— Ему лет 25–26, невысокого роста, блондин с приятным лицом, чудесными глазами и великолепными зубами.

Стало очень тихо.

— Ну хорошо, — сказал Моран, — если ваш друг из муниципальной гвардии узнал этого пресловутого шевалье де Мезон-Ружа, почему же он его не арестовал?

— Ну, во-первых, потому что, не зная о его пребывании в Париже, он побоялся быть обманутым случайным сходством, а потом, мой друг немного умеренный, и он всегда поступает так, как поступают люди мудрые и умеренные: в случае сомнения воздерживается от действий.

— Вы стали бы действовать иначе, гражданин? — спросил Диксмер Мориса, резко засмеявшись.

— Поверьте, — ответил Морис, — я бы предпочел обмануться, чем упустить столь опасного человека как этот шевалье де Мезон-Руж.

— И что бы вы сделали, сударь? — произнесла Женевьев

— Что бы я сделал, гражданка? — ответил Морис. — О, Боже! Я бы быстро закрыл все двери и ворота в Тампле, направился бы прямо к этому патрульному отряду, схватил за ворот шевалье и сказал бы ему: «Шевалье де Мезон-Руж, я арестовываю вас как предателя нации!» И уж если бы я схватил его за ворот, то не выпустил бы, будьте в этом уверены.

— Но что бы с ним было потом? — спросила Женевьева.

— Сначала был бы судебный процесс над ним и его соучастниками, потом он был бы гильотинирован, вот и все.

Женевьева вздрогнула и бросила на своего соседа взгляд полный ужаса.

Но гражданин Моран казалось не заметил этого взгляда и спокойно опорожнил свой стакан.

— Гражданин Линдей прав, — сказал он, — только так и нужно было действовать. К сожалению, этого не сделали.

— А известно ли, что стало с шевалье де Мезон-Ружем? — спросила Женевьева.

— Вероятно, он, — сказал Диксмер, — увидев, что его попытка не удалась, сразу же покинул Париж.

— А возможно даже и Францию, — добавил Моран.

— Вовсе нет, вовсе нет, — продолжил Морис.

— Как! Он имел неосторожность остаться в Париже? — воскликнула Женевьева.

— Он отсюда не двигался.

Это предположение, высказанное Морисом так уверенно, было встречено всеобщим удивлением.

— Вы вероятно высказываете лишь свое предположение, гражданин? — спросил Моран.

— Нет, это реальный факт.

— О! — произнеси Женевьева. — Не могу этому поверить, гражданин, это было бы непростительной неосторожностью.

— Вы женщина, гражданка, стало быть должны понимать, что у человека с характером де Мезон-Ружа должно быть нечто, заставляющее его не думать о собственной безопасности.

— И что же ставит его выше страха лишиться жизни таким ужасным способом?

— Бог мой! Любовь, гражданка, — ответил Морис.

— Любовь? — повторила Женевьева.

— Несомненно. Разве вы не знаете, что шевалье де Мезон-Руж влюблен в Антуанетту?

Раздались два-три неуверенных смешка, робких и вымученных. Диксмер посмотрел на Бориса так, будто пытался проникнуть в его тайные мысли. Женевьева чувствовала, что слезы застилают ей глаза, а пробежавшая по телу дрожь, не ускользнула от Мориса. Гражданин Моран пролил вино из бокала, который в этот момент подносил к губам, и его бледность ужаснула бы Мориса, если бы все внимание молодого человека в этот момент не было сосредоточено на Женевьеве.

— Вы взволнованы гражданка, — прошептал Морис.

— Разве вы не говорили, что я пойму, потому что я женщина? Нас, женщин, всегда трогает такая преданность даже идущая вразрез нашим принципам.

— А преданность шевалье де Мезон-Ружа еще более привлекательна, — сказал Морис, — уверяют, что он никогда не говорил с королевой.

— Послушай, гражданин Линдей, — сказал человек, тяготеющий к крайним мерам, — мне кажется, и позволь уж мне сказать об этом, что ты слишком снисходителен к этому шевалье.

— Сударь, — сказал Морис, возможно намеренно используя слово, переставшее ее быть в употреблении, — я всегда восхищаюсь натурами гордыми и мужественными, что не мешает мне бороться с ними, когда я встречаю их в рядах своих врагов. Я не теряю надежды встретиться когда-нибудь с шевалье де Мезон-Ружем.

— И? — произнесла Женевьева.

— И, если я его встречу, то сражусь с ним.

Ужин был закончен. Женевьева, поднимаясь из-за стола, подала всем пример,

В этот момент раздался бой часов.

— Полночь, — холодно произнес Моран.

— Полночь! — воскликнул Морис. — Уже полночь!

— Это восклицание радует меня, — сказал Диксмер. — Оно доказывает, что вам не было скучно, и вселяет надежду, что мы встретимся вновь. Это дом доброго патриота и он открыт для вас, и смею надеяться, что вы скоро убедитесь и в том, что это дом друга.

Морис поблагодарил и повернулся к Женевьеве:

— Гражданка тоже позволяет мне вернуться?

— Я не только позволяю, я прошу вас об этом, — живо ответила Женевьева. — Прощайте, гражданин.