«Господь да благословит решение мое...» - Петр Мультатули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Н. Воейков вспоминал: «На следующий день Его Величество поехал в Самбор, в штаб армии генерала Брусилова, к которому Государь отнесся очень милостиво и пожаловал званием генерал-адъютанта. Как потом выяснилось из собственных же слов генерала Брусилова, это назначение его обидело, так как было дано ему якобы не за боевые отличия, а за высочайшее посещение и предложенный Государю обед, между тем как Его Величество выразил свою благодарность за успешные действия его армии. Обиду эту генерал Брусилов сумел очень хорошо скрыть, так как на вид был страшно взволнован благорасположением к нему Государя Императора, изливал свои верноподданнические чувства, целовал руку царя, причем, не забыл и великого князя, которому тоже поцеловал руку»[169].
Историк Керсновский пишет об этой обиде: «Генерал Брусилов затаил в душе горькую обиду на Государя. Заговорщикам не пришлось его долго упрашивать»[170]. Обида — вот основа поведения и строк Брусилова. Эта обида на царя сопровождала его с 1915 года до самой смерти. Кто знает, не повлияла ли эта обида на то, что Брусилов принял идею антицарского заговора?
Генерал Н. Н. Головин, наиболее объективный из тех, кто считал принятие командование Императором ошибкой, писал: «Несомненно, что общие причины в вопросе смены Верховного Главнокомандующего имели на Государя большее влияние, чем личные мотивы, и нет никаких оснований заподазривать искренность слов Государя, объявившего свое вступление в командование Армией желанием лично встать во главе войск в минуты катастрофы»[171].
Головин полемизирует с Деникиным и пишет, что его строки «грешат тем же непониманием народных масс, которое привело затем самого автора цитированных выше строк к крушению. То, что при смене Верховного Главнокомандования снаружи царило полное спокойствие, — это верно. Более того, мы сами были свидетелями, с каким энтузиазмом встречали войска Государя после того, как он стал Верховным Главнокомандующим»[172].
Сравните эти строки со словами Брусилова о «тяжелом и удручающем впечатлении в войсках» и Деникина об «отсутствие большого впечатления».
Мнение Головина тем более ценно, что он, повторяем, не был сторонником принятия Николаем II верховного главнокомандования и утверждал, впрочем, вполне обосновано, что одновременно с восторгами по поводу этого принятия, в войсках испытывали чувства глубокого сожаления по поводу удаления великого князя Николая Николаевича. «В представлении солдатской массы, — писал Головин, — великий князь Николай Николаевич носил благородный облик поборника правды, решительного искоренителя лжи — грозного для всех и в то же время справедливого для всех»[173].
Утверждения Головина, сделанные им уже после революции, о восторженном отношении армии к принятию командования Государем, находят подтверждение, в отличие от высказываний Брусилова и Деникина, в записях, как высших, так и низших военных кругов, сделанных тогда, летом 1915 года.
Великий князь Андрей Владимирович пишет в своем дневнике: «Смена штаба вызвала общее облегчение в обществе. Большинство приветствовало эту перемену и мало обратило внимание на смещение Николая Николаевича. В итоге все прошло вполне благополучно. В армии даже все это вызвало взрыв общего энтузиазма и радости. Вера в своего Царя и в Благодать Божию над Ним создало благоприятную атмосферу».
Великий князь Кирилл Владимирович в своих воспоминаниях также высказывается однозначно в пользу принятия Николаем II верховного командования: «Государь возложил на себя обязанности Верховного Главнокомандующего наших армий… Сосредоточение командования в руках одного человека значительно повлияло на наши военные успехи. Прекратилась бесконечная постыдная сдача одной укрепленной позиции за другой. Принятие Государем верховного главнокомандования приветствовалось солдатами — на фронте возродилась надежда»[174].
Адмирал А. В. Колчак, будучи допрошен большевистской Чрезвычайной Следственной Комиссией, незадолго до расстрела, дал свою оценку перемены командования: «Я тогда, как и раньше, считал Николая Николаевича самым талантливым из всех лиц Императорской фамилии. Поэтому я считал, что раз уж назначение состоялось из Императорской фамилии, то он является единственным лицом, которое, действительно, могло нести обязанности главнокомандующего армией, как человек, все время занимающийся и близко знакомый с практическим делом и много работавший в этой области. Таким образом, в этом отношении Николай Николаевич являлся единственным в Императорской фамилии лицом, авторитет которого признавали и в армии, и везде. Что касается его смены, то я всегда очень высоко ценил личность генер. Алексеева и считал его, хотя до войны мало встречался с ним, самым выдающимся из наших генералов, самым образованным, самым умным, наиболее подготовленным к широким военным задачам. Поэтому я крайне приветствовал смену Николая Николаевича и вступление Государя на путь верховного командования, зная, что начальником штаба будет ген. Алексеев, это для меня являлось гарантией успеха в ведении войны, ибо фактически начальник штаба верховного командования является главным руководителем всех операций. Поэтому я смотрел на назначение Государя, который очень мало занимался военным делом, чтобы руководить им, только как на известное знамя, в том смысле, что верховный глава становится вождем армии. Конечно, он находится в центре управления, но фактически всем управлял Алексеев. Я считал Алексеева в этом случае выше стоящим и более полезным, чем Николай Николаевич»[175].
Слова адмирала Колчака полны противоречий. С одной стороны, Николай Николаевич — «самый талантливый», с другой — «я крайне приветствовал» его смену. Обратим внимание на слово «крайне». Вряд ли оно случайно в устах Колчака. За этим «крайне» скрывается все отчаянное положение лета 1915 года и полная неспособность великого князя это положение изменить. Мнения Колчака о генерале Алексееве и о готовности Императора занимать принятый им пост, а также рассуждения о роли, какую играл Николай II в управлении войсками, мало интересны. Колчак, как он сам говорил, до войны был «слишком маленьким офицером, слишком маленьким человеком», чтобы знать о том, много или мало занимался Николай II военным делом. Во время войны он видел Государя крайне редко, а единственная их продолжительная встреча, о которой мы будем говорить ниже, по словам самого же Колчака, привела адмирала к совершенно противоположным выводам.
Адмирал И. К. Григорович, последний морской министр Императорской России, писал в своих воспоминаниях: «В августе Государь Император взял на себя командование действующими армиями вместо великого князя Николая Николаевича. Принятию сего командования предшествовало заседание Совета Министров в Царском Селе под председательством Его Величества. Несмотря на то, что все министры просили Государя Императора не принимать этого командования, […] Император остался непоколебим в своем решении. Жаль, что военный министр Поливанов был не откровенен и не сказал всю правду о состоянии Армии, которая была уже не та, как в первый период войны. Войска устали, пополнения запасными и молодыми, недостаточно обученными, наспех, при отсутствии лучших офицеров, погибших в боях, оборонительная линия отодвинута неприятелем далеко к востоку от севера до юга, при отсутствии хорошего вооружения, нехватке снарядов и ружей и т. п. Если в.к. Николай Николаевич был неподходящ, то неужели не нашлось бы в Армии подходящих Верховному Главнокомандующему из молодых талантливых людей? Много ли мог Государь отдавать времени на Армию, когда помимо ее, у него было другое, более сложное и ответственное дело служения стране, на которое у него уходило немало часов в день»[176].
Трудно не согласиться с Григоровичем в том смысле, что Николай II не мог полностью отдаваться только военной деятельности, так как на нем лежал неимоверный груз управления всеми делами в государстве. Ведь, кроме руководства войсками, он должен был решать вопросы повседневной жизни страны: от здравоохранения до международной политики. Но Григорович ошибается, полагая, что можно было найти какого-нибудь «молодого талантливого человека» на должность Верховного Главнокомандующего. В том-то и дело, что в грозный час смертельной опасности им мог стать только верховный вождь, первое лицо в государстве. Любое иное назначение не было бы принято народом и армией. Авторитет первого человека в государстве сам собой предусматривает совмещение верховного командования и главы государства.
Своевременным, правильным и единственно возможным считал решение Царя генерал А. И. Спиридович: «Отлично осведомленный о всем, что делалось в Ставке, в армиях, в тылу, хотя правду часто старались скрыть от него, болея, как никто, за неудачи последних месяцев, Государь, после падения Ковно, решил сменить Верховного Главнокомандующего и стать во главе Армии.
