Пепел между нами - Маргарита Дюжева

но сейчас это бесполезно. Краев не в том состоянии чтобы услышать меня. Я понимаю, что надо дать ему немного времени чтобы остыл, чтобы смог меня понять, почувствовать, но черт побери, меня трясет от одной мысли о том, что сейчас происходит в его голове, какие выводы он там сейчас делает.

Хочется сорваться к Тимофеевой и отделать ее так, чтобы даже номер Краевский забыла. Сука! Я ненавижу ее, и в то же время давлюсь от страха, ведь то, что сейчас происходит — может стать закатом нашей сказки.

Нет доверия — нет отношений. Так я всегда считала? Но никогда и подумать не могла, что буду сама терять это самое доверие на пустом месте, из-за недомолвок и происков «доброжелателей»

За всю дорогу до бара мы не обмениваемся и парой фраз. Миша садится не со мной на заднем сидении, как это делал обычно, а вперед, рядом с водителем. Они что-то обсуждают, а я как бы и ни причем. Остается только гипнотизировать взглядом его темную макушку, но он то ли не чувствует, то ли игнорирует мое внимание. Злится.

Я вижу это в резких движениях, в том, как играют желваки, в том как прищуриваются глаза. Его не отпускает, а я будто превращаюсь в самую тупую девочку на свете. Надо что-то сказать, что-то сделать, а я понятия не имею что именно. Робкая надежда, что сейчас он придет в себя, выдохнет и услышит меня, тает с каждым мигом.

Зачем нам этот бар? Эта вечеринка? Нам надо спасать друг друга и наши отношения, а вместо этого мы идем в толпу, туда, где не будет возможности остаться наедине и поговорить.

Паника усиливается. Особенно когда мы заходим внутрь, и Краев первым делом направляется к барной стойке.

— Двойной. Без льда, — на меня принципиально не смотрит. Залпом опрокидывает стакан и жестом просит повторить.

— Может не надо?

— Не надо с чужими мужиками зажиматься по поездам.

Дергаюсь, будто меня ударили, но Краев не обращает внимания. Ему плевать. Он злой и считает, что имеет полное право злиться.

— Миш…

— О, а вот и виновники торжества, — он запросто меня перебивает и, бодро хлопнув ладонью по столешнице, идет к ним. Меня не зовет. Я сама иду следом, чувствуя себя такой несчастной, что словами не передать.

— Женя, Аня, — он жмет руку одному, вторую легко обнимает за плечи, — мои поздравления. Счастья вам, любви, взаимного уважения и доверия…

Увесистый камень в мой огород.

— Извиняюсь, что без подарка. Забыл.

— Я не забыла, — вклиниваюсь в их разговор. Раскрываю сумочку, ищу там подарок, только сейчас заметив, что руки дрожат, как у пьяницы. Достаю бархатную коробочку, — вот. Он нас.

Голос тоже дрожит. Но я кое-как справляюсь, с намертво прилипшей улыбкой, поздравляю будущую семейную пару. И если счастливый Измайлов ничего не замечает, то сестра тут же понимает, что со мной что-то не так.

— Мальчики, вы идите к остальным, — игриво улыбается и берет меня под руку, — а девочкам надо попудрить носик. Не скучайте, скоро вернемся.

Мне страшно даже на шаг отступить от Краева, но я все-таки позволяю утащить себя в дамскую комнату.

— Златик, что у вас стряслось? — Набрасывается на меня Анечка, стоит только двери закрыться за нами, отсекая от шумного зала, — у тебя глаза блестят так, будто вот-вот разревешься, а Миша похож на упыря.

Он и есть упырь. Злющий и ревнивый. И мне не по силам его утихомирить.

— Мы поругались. Из-за недоразумения, — уклоняюсь от прямого ответа, потому что слышу какую-то возню.

Аня понимает и, бросив раздраженный взгляд на кабинку, кивает:

— Завтра жду тебя на кофе с тортиком. Все обсудим.

— Непременно.

Ловлю себя на мысли, что действительно хочу обсудить эту проблему. Мне надо с кем-то поделиться, нужна поддержка. Нужно чтобы кто-то поругал меня за беспечность, а потом обнял и сказал, что все у нас наладится и все будет хорошо. Потому что пока мне кажется, что это катастрофа.

— Идем. Не хочу заставлять гостей ждать.

— Секунду, — я открываю кран, несколько раз плещу себе на лицо холодной водой, потом смотрю на свое отражение. Бледное, измученное и глаза как плошки. Чучело, — идем.

Мы отправляемся в вип-зал, где уже собрались все наши. Всего человек двадцать. Радостные, веселые, тискают Женю, потом утаскивают от меня Анечку, и я чувствую себя такой одинокой, что хоть волком вой. Особенно когда вижу Краева, развалившегося на кресле. В одной руке стакан, в другой — зажигалка, а выражение лица такое, что мурашки по коже. Скольжу в сторону его взгляда и натыкаюсь на Миронова.

Твою мать. И этот здесь. Притащился по кой-то хрен. Я понимаю, что он давно дружит и с Аней, и с Измайловым, и конечно же должен был придти и поздравить друзей, но конкретно в этот момент мечтаю заорать «на хрена ты приперся» выбросить его в окно. Потому что одно Колино присутствие накаляет обстановку до предела. Миша смотрит на него, препарируя бешеным взглядом, а я не могу стоять. От нервов мне душно и кружится голова.

***

Я иду к нему и присаживаюсь рядом на ручку кожаного кресла, пытаюсь приобнять, но Краев отодвигается.

— Может, поедем домой?

— Мы только пришли, — жестко обрубает он.

Не прекращая наблюдать за Мироновым, делает большой глоток. Выдыхает.

— Миш, посмотри на меня, пожалуйста.

— Не хочу.

Его отказ ранит. К глазам подкатывают неприятные колючие слезы, но я смахиваю их, дую кверху, пытаясь унять предательское жжение.

— Хорошо, тогда может…

Михаил не дослушивает, подрывается с места и идет к парням, которые так не вовремя вспомнили о его существовании и позвали к себе.

Я снова одна. И мне с каждым мигом все страшнее.

Я пытаюсь расслабиться и отдохнуть. Общаюсь с девочками, даже вроде смеюсь, усердно делая вид, что все в порядке. Только колет внутри, когда раздается мелодия любимого медляка, под которую мы с Краевым так любили танцевать, а он никак не реагирует. Даже не поворачивает головы в мою сторону.

Он веселится. Только веселье это какое-то злое и агрессивное. А еще пьяное. Он то и дело прикладывается к стакану, а я с ужасом думаю, во что это может вылиться.

Остальные ничего не замечают. Они тоже веселые и пьяные. Тот же Миронов спустя час успевает так накидаться, что готов петь песни и танцевать на столе. Придурок! А завтра будет снова ныть, что у него похмелье. Мне плевать, пусть хоть обноется, лишь бы сегодня не приближался к Мише, иначе точно рванет.

Но все выходит еще хуже.