Мурманский сундук - Юрий Любопытнов

Далее на пергаменте, но уже другой рукой, потому что буквы были мельче и не такие вычурные, была сделана опись сундука: столько-то монет свейскийх, фряжских, ромейских, столько-то лалов, изумрудов, рубинов, золотых украшений — пряжек, перстней, застёжек, брошек и т. п. От перечня у Николая зарябило в глазах. Он не стал считать их, потому что запутался в старославянском счислении мер. Они обозначались буквами с титлами. Внизу шли очертания неправильного шестиугольника с пунктирными линиями, расходящимися в разные стороны, две из них выходили за пределы шестиугольника. На одной из линий был начертан восьмиконечный крест.

Потрясённый находкой и прочитанным, Николай отложил пергамент в сторону и задумался, глядя в окно на сгущавшиеся сумерки. Расшифровка древнего письма так его захватила, что он позабыл про еду и только теперь почувствовал, как проголодался. Он быстро приготовил ужин, поел, выпил чаю. Голова шла кругом. В ней в кучу перемешались последние события.

«Так, так, — говорил он вслух, ещё не придя в себя после прочитанного. — Успокоимся и поразмыслим».

Если раньше он был согласен с версией Силуянова, что Геронта убили с целью ограбления, то после находки пергамента в иконе, стало ясно, что он погиб из-за этой иконы, а вернее, из-за того, что было в ней. Какое-то лицо или группа лиц знала о содержимом тайника и шла к тому, чтобы добыть его. Не взяли они икону чисто случайно, потому что Геронт отдал её на реставрацию Николаю. Если бы не отдал, они бы похитили её. Сам Геронт не знал о содержании тайника, иначе он бы не отдал икону Николаю, не вытащив из неё пергамент. А может знал, что за ним охотятся и отдал, надеясь потом забрать? Неужели он так доверял Николаю, что не смел и думать, что тот похитит пергамент? А это сделать было очень просто: не было свидетелей передачи иконы, не было договора. Нет, эта версия отпадает — Геронт не знал о пергаменте.

Николай попытался в мельчайших подробностях вспомнить свой разговор с Геронтом об иконах, отметить все ньюансы. В мыслях он ещё раз пережил события того дня, когда Геронт принёс ему икону. Николай тогда сказал хуторянину, что эта икона не представляет никакой ценности, это самоделка и писана не особенно тонким художником, скорее самоучкой-монахом. Геронт ответил, что она принадлежала хозяину хутора, богатому крестьянину Антипу Загодину, у которого Геронт служил с малых лет. Когда того арестовывали, попросил Геронта сохранить икону до его возвращения, а ещё раньше говорил, что она ему дорога, так как писана монахом Кирилло-Белозерского монастыря, который ему когда-то чем-то помог. Он лукавил, хозяин хутора! Он знал о тайнике, поэтому и отдал Геронту на сохранение, считая, что когда вернётся, тогда заберёт. Но он не вернулся. Однако сейчас кто-то узнал о пергаменте в иконе и пытается найти его…

Уже приготовившись спать, Николай подумал, что люди, которые ищут пергамент ни перед чем не останавливаются. И раз они вычислили Геронта, могут с таким же успехом найти и его. От этих мыслей Николай похолодел, встал со стула и, не зажигая света, на ощупь нашёл икону в чулане, принёс её и положил под подушку, решив, что на следующий день спрячет в подвале, где у него был тайник.

Глава одиннадцатая

Человек с тростью

Тётка Вера убиралась по дому: протёрла пыль на подоконниках, рамах, обмахнула стулья, вымыла крашеные полы, домывала крылечко, когда заслышала шум мотора. «Наверно, Николай едет», — пронеслось в голове. Выжав тряпку, расстелила её на нижней ступеньке, чтобы вытирать ноги, и выпрямилась, смотря в улицу в ожидании красного «Запорожца». Но из-за деревьев сбоку дома, где проходила дорога, показался совсем не воронинский «Запорожец», а тёмно-синий джип.

«Иностранная машина», — подумала тётка Вера.

Такие автомашины она видела по старому телевизору, стоявшему на тумбочке в углу. Приминая пыль и траву широкими скатами, джип приближался к дому.

— «Кто бы это мог быть?» — терялась в догадках тётка Вера, вглядываясь в подъезжавшую иномарку.

Джип был запылённый, но и сквозь покрывавшую его пыль можно было догадаться, что он только недавно сошёл с конвейера завода.

Джип остановился перед палисадником, у калитки, где стояла тётка Вера. Кто был внутри, нельзя было понять, потому что стёкла были затемнёнными, и сколько бабка Вера не всматривалась, никого не увидела, кроме смутной тени шофёра. Передняя дверца открылась, из кабины выскочил парень в оранжевой футболке с короткими рукавами и открыл заднюю дверцу. Показалась нога в лакированном ботинке, полосатый носок, отглаженная штанина, колени и сам человек с небольшой чуть лысоватой головой, с коротко подстриженными рыжевато-седыми волосами. Парень подал руку, помогая выбраться из салона старому высокому усатому мужчине. Ступив на землю, тот достал из салона трость с круглым костяным набалдашником.

Тётка Вера прижалась к штакетнику, вытирая мокрые руки фартуком. Таких гостей она отродясь не видела на хуторе. На незнакомце был безукоризненно сшитый по фигуре тёмно-синий костюм, белая рубашка с галстуком, из рукавов пиджака высовывались краешки белоснежных манжет. Мановением руки приказав парню задержаться возле машины, он направился к тётке Вере. Шёл статный, высоко держа голову, только окостеневшие, прямые ноги говорили о том, что ему много лет.

— Добрый день! — обратился он к тётке Вере, вскинув глаза на дом.

— Здравствуйте! — оторопело ответила она, пытливо вглядываясь, как все пожилые люди, в лицо незнакомца.

— Водицы не дозволите испить? — продолжал приезжий, рассматривая хуторские постройки, сад, огороды, бетонный колодец с валом и цепью, тропинку, сбегающую вниз к пруду. — А то мы, как на грех, не взяли с собой питья. До города ещё далеко, а день вон какой жаркий. — Он взглянул на голубое небо, по которому лишь у горизонта плыли тёмно-серые облака.

— Конечно, конечно, — скороговоркой пролепетала тётка Вера, отмечая, что приезжий не местный. И говорил он хоть по-русски, но как-то по-особому, чувствовался налёт сдержанности, он, как бы обдумывал каждое слово прежде, чем произнести фразу. «Наверно, челюсть у него вставная, — отметила про себя хуторянка. — Вон какие зубы ровные, один к одному».

— Проходите, только осторожно — ступеньки крутые.

Тот, стуча палкой, стал за хозяйкой подниматься в ступеньки.

— Вы сами-то откуда будете? — спросила она.

— Издалека, — коротко ответил он. И больше не сказал ни слова.

Она провела его в горницу, подвинула стул.

— Вы посидите пока. Вам кипячённой воды или сырой, колодезной? Если хотите, налью кваску. У меня свой.

— От кваса не откажусь, — проговорил незнакомец.

— Квас свежий, только вчера сбродился, — говорила она, беря кружку и отправляясь в сени. — Он у меня в холодочке стоит…

— Скотину держите? — спросил гость, принимая из рук кружку холодного кваса.

Квас, действительно был свежий. Маленькие пузырьки воздуха поднимались к поверхности и взрывались щекочущими обоняние фонтанчиками. Незнакомец с наслаждением, маленькими глотками отпивал из кружки, внимательно присматриваясь к убранству дома тётки Веры.

— Какая теперь скотина, — ответила на вопрос незнакомца тётка Вера, присаживаясь на краешек табуретки. — Раньше держала, летось ещё коровёнка была. Мужика у меня нету, а на скотину надо косить, сушить, копнить, а молоко кому продавать? На своём горбу за сорок вёрст в город везти, до автобуса намучаешься идти, да и автобусы сейчас то ли ходят, то ли нет. Нет, не держу. Курочки есть. Хотите, можете купить яичек. Продам. Они натуральные. Не как с птицефабрики. Желтки так жёлтые-прежёлтые, на свежем воздухе и травке нагуленные. Хотите?

— Яичек? — переспросил гость, задумавшись и допивая квас. — А что — возьму. Не сейчас. Потом.

Он взмахнул рукой, останавливая тётку Веру, которая уже было бросилась в другую комнату, где у неё под кроватью в лукошке хранились яйца.

Она опять присела на табурет.

— Я хотела показать…

— Я верю, что у вас хорошие яйца и свежие, — улыбнулся гость.

— Куры у меня не в загоне, знай себе гуляют по хутору…

— Ну вот, — сказал гость, ставя кружку на стол. — Квасу выпил, а как зовут хозяйку не спросил. — Он опять улыбнулся, показав ровные вставные зубы.

— Верой Григорьевной зовут, — ответила хозяйка.

Как зовут гостя, спросить она постеснялась. Да и зачем ей это было нужно.

— И давно здесь живёте? — он кивнул на окно, в которое были видны живописные окрестности хутора.

— Давно. Ещё до войны приехала. Это как прежних владельцев хутора раскулачили, в Сибирь сослали, тётка Пелагея взяла меня к себе.

— Пелагея! — вскинул на неё глаза гость, но быстро отвел взгляд.

— Пелагея, — ответила тётка Вера, недоумённо посмотрев на незнакомца. Её поразил тон, которым он произнёс имя тетки, словно хорошо знал её.