Прогулка заграницей - Марк Твен

Но лучше я разскажу весь эпизодъ. Король Баварскій — былъ поэтъ и имѣлъ присущія всѣмъ поэтамъ странности, съ тѣмъ, впрочемъ, отличіемъ отъ всѣхъ прочихъ поэтовъ, что могъ удовлетворить всякую свою причуду, въ чемъ бы она ни выражалась. Онъ былъ влюбленъ въ оперу, но не любилъ сидѣть въ театрѣ вмѣстѣ со всей публикой, и вотъ, въ Мюнхенѣ, не рѣдко, когда опера уже кончалась и артисты смывали свою гримировку и снимали костюмы, отъ короля приходило приказаніе загримироваться и одѣться снова. Затѣмъ являлся король безъ всякой свиты и артисты принуждены были начинать вновь ту же оперу, и играть въ совершенно пустомъ театрѣ передъ единственнымъ зрителемъ. Однажды ему пришла въ голову странная затѣя. Надъ всею обширною сценой придворнаго театра уложенъ цѣлый лабиринтъ водопроводныхъ трубъ, просверленныхъ мелкими отверстіями, изъ которыхъ въ случаѣ пожара можно пустить на сцену безчисленное множество тонкихъ водяныхъ струекъ. Количество истекающей воды можно регулировать по желанію и въ случаѣ нужды устроить на сценѣ настоящій потопъ. Директорамъ нашихъ театровъ не мѣшало бы обратить вниманіе на подобное устройство. Итакъ, король былъ единственнымъ зрителемъ. Шла опера, одно изъ дѣйствій которой должно происходить въ бурю. Въ свое время оркестръ началъ подражать разъяренной стихіи; загремѣлъ музыкальный громъ, завылъ и засвистѣлъ вѣтеръ, забарабанилъ дождь. Интересъ у короля постепенно возрасталъ и, наконецъ, перешелъ въ настоящій восторгъ.

— Отлично, великолѣпно! — воскликнулъ онъ; — Но я хочу, чтобы пошелъ настоящій дождь! Пустите воду!

Тщетно умолялъ директоръ театра отмѣнить приказаніе, говоря, что настоящій дождь испортитъ дорогія декораціи и всѣ костюмы артистовъ. Король закричалъ:

— Пустяки, пустяки, я хочу настоящаго дождя! Пустите воду!

И вотъ, вода была пущена, и настоящій дождь тонкими струями полился на искусственные цвѣтники и побѣжалъ по песчанымъ аллеямъ сцены. Одѣтые въ богатые костюмы актеры и актрисы мужественно продолжали пѣть, какъ будто не замѣчая происходившаго. Король былъ въ восторгѣ, энтузіазмъ его все увеличивался.

— Браво, браво! — кричалъ онъ. — Больше грому! Больше молніи! Откройте краны сильнѣе!

Громъ гремѣлъ, молнія блистала, ураганъ свирѣпствовалъ, потоки дождя ниспадали сверху. Театральные короли и королевы въ своихъ промокшихъ сатиновыхъ уборахъ, плотно прилипшихъ къ ихъ тѣлу, бродили по сценѣ въ водѣ по колѣно, но продолжали свои аріи съ прежнимъ рвеніемъ и искусствомъ; скрипачи, помѣщавшіеся подъ настиломъ сцены, сквозь щели которой лилась на нихъ вода и холодными струйками стекала имъ на спину, давно принуждены были искать спасенія въ бѣгствѣ, а сухой и счастливый король сидѣлъ въ своей возвышенной ложѣ и апплодировалъ такъ, что перчатки его обратились въ лоскутья.

— Сильнѣе, — кричалъ король, — сильнѣе, выпустить весь громъ, открыть водопроводъ во всю! Повѣшу каждаго, кто только откроетъ зонтикъ!

Когда, наконецъ, эта буря, самая ужасная, самая естественная, какія только бывали когда-либо на сценѣ, кончилась, восторгъ короля дошелъ до послѣднихъ предѣловъ.

— Великолѣпно, восхитительно! — кричалъ онъ. — Бисъ! Повторить еще разъ!

Къ счастію, директору удалось уговорить короля отказаться отъ повторенія, при чемъ онъ доказывалъ, что труппа достаточно поощрена и осчастливлена уже тѣмъ, что его величество показалъ, что онъ не прочь отъ повторенія; утруждать же себя въ дѣйствительности слушаніемъ того же акта снова и поощрять этимъ тщеславіе труппы совершенно излишне.

Счастливы были тѣ артисты, которымъ по ходу пьесы въ слѣдующемъ актѣ пришлось явиться въ другомъ костюмѣ; они могли хоть переодѣться, остальные же такъ и остались въ теченіе всей пьесы мокрыми и представляли живописную, хотя и не совсѣмъ веселую группу. Декораціи всѣ погибли, опускные трапы набухли такъ, что не могли исполнять своего назначенія по крайней мѣрѣ цѣлую недѣлю, богатые костюмы полиняли и испортились. Вотъ какіе убытки, не говоря уже о массѣ меньшихъ, повлекла за собой эта замѣчательная буря. Замѣчательна при этомъ та умѣренность, которую проявилъ король, не настаивая на повтореніи. Будь на его мѣстѣ разнузданная, безразсудная американская публика, нѣтъ сомнѣнія, что она до тѣхъ бы поръ требовала повторенія, пока не утопила бы всѣхъ артистовъ.

ГЛАВА XI

Лѣтніе дни проходили для насъ въ Гейдельбергѣ очень пріятно. Мы пригласили опытнаго дрессировщика и подъ его руководствомъ старательно подготовляли свои ноги къ предполагаемому пѣшеходному путешествію. Мы были очень довольны успѣхами, достигнутыми нами въ изученіи нѣмецкаго языка, а еще больше успѣхами въ искусствахъ. Для изученія живописи и рисованія мы пользовались уроками лучшихъ художниковъ Германіи: Гаммерлинга, Фогеля, Шюллера, Дитца и Шумана. Гаммерлингъ преподавалъ намъ пейзажную живопись, Фогель рисованіе человѣческихъ фигуръ, у Мюллера мы учились жанру, а курсъ свой закончили у баталиста Дитца и мариниста Шумана. Всѣмъ своимъ успѣхомъ по части искусства я обязанъ именно этимъ художникамъ. Въ моей манерѣ писать отразилось вліяніе всѣхъ ихъ вмѣстѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ они сами говорили въ одинъ голосъ, проглядывало и нѣчто мое собственное. По ихъ словамъ, индивидуальность эта выражалась настолько рѣзко, что не было ни малѣйшей возможности смѣшать произведенія моей кисти съ картинами другихъ художниковъ. Такъ, если я рисовалъ собаку, самую простую, заурядную собаку, то во всю фигуру ея вкладывалъ нѣчто такое, что отличало ее отъ всѣхъ другихъ собакъ.

Какъ мнѣ не хотѣлось въ глубинѣ души повѣрить этимъ отзывамъ, но я все-таки сомнѣвался; я боялся, что похвалы эти объясняются гордостью и пристрастіемъ учителей къ своему ученику. И вотъ я рѣшилъ произвести пробу.

Тайно, скрываясь рѣшительно отъ всѣхъ, написалъ я свою большую картину «Иллюминованный Гейдельбергскій Замокъ» — мою первую значительную работу масляными красками, и вывѣсилъ ее безъ всякой подписи на выставкѣ изящныхъ искусствъ среди цѣлаго хаоса другихъ картинъ.

Къ моему величайшему удовольствію, я тотчасъ же былъ признанъ творцомъ этого произведенія. Цѣлый городъ сбѣжался посмотрѣть на нее, и даже пріѣзжали для этого изъ сосѣднихъ мѣстностей. Моя картина надѣлала шума на выставкѣ больше, чѣмъ всѣ остальныя взятыя вмѣстѣ. Но наибольшее удовлетвореніе доставляли мнѣ тѣ зрители, которые, никогда ранѣе не слыхавши про мою картину, тѣмъ не менѣе тотчасъ же, едва успѣвъ войти въ галлерею, привлекались ею, какъ магнитомъ и принимавшіе ее за произведеніе кисти Турнера.

Получивъ степень художника одновременно, мы открыли съ мистеромъ Гаррисомъ общую студію; нѣсколько времени мы ждали заказовъ, но когда увидѣли, что время проходитъ, а заказовъ нѣтъ, то рѣшили предпринять пѣшую прогулку. Послѣ продолжительныхъ споровъ мы остановились на путешествіи въ Гейльброннъ, слѣдуя вверхъ по теченію прекраснаго Неккара. Насколько намъ было извѣстно, никто еще не предупредилъ насъ на этой дорогѣ, хотя она и изобилуетъ развалинами замковъ и живописными скалами и пропастями; кромѣ того, мы разсчитывали собирать по пути различныя легенды, которыми Неккаръ богатъ не менѣе Рейна, съ тѣмъ преимуществомъ, что онѣ нигдѣ еще не напечатаны.